Отпуск на тот свет - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 11

Борис Петрович затянулся сигаретой – ему их привозили прямо из Штатов, это не то польско-болгарско-кишиневское дерьмо, что продают у нас. Жизнь хороша… Но что-то мешало БП расслабиться вовсю. Какая-то червоточинка саднила в нем, слегка отравляя воскресный кайф. Что это, подумал он по привычке разбираться во всем, в том числе и в себе самом, до последней точки. У него утром не встал, несмотря на все усилия Милки? Да. Неприятно. И ведь это – уже второй месяц. И не только с Милкой, с другими блядями тоже. Но в конце концов ему за пятьдесят, у него в жизни другие радости и интересы. Однако все равно надо позвонить Сашке, взять курс этой лазерной-херазерной терапии. «Или все равно в конце месяца буду на Мертвом море. Там, говорят, климат такой, что стоит как из пушки. Покуролесим там с Рубинчиком. Там девочки чудо как хороши. Длинноногие, худенькие, сисястые. Устроят нам с Рубинчиком групповую терапию».

Но нет, понял БП, отнюдь не временное «нестояние» чуть отравляло ему воскресную расслабуху. Другое. Суслик так до сих пор и не позвонил. А время-то половина второго. Он уже час, как должен был встретить товар. Чего он там телится? Говорено же было: сразу отзвонить. Какие бестолочи все кругом. Чушки и бакланы. Хорошо, когда так, а если, как это у них говорится, барабоны?

БП взял один из мобильных телефонов, лежащих рядом на антикварном столике карельской березы. Сердито набрал номер.

– Ну?! – гаркнул в трубку, когда ответили.

– Рейс задерживается, – быстро просвистел Суслик.

– Что там с ним еще?

– Говорят, технические причины.

– Быстро узнай, что да почему. Отзвонишь мне через полчаса.

Какие еще «технические причины»? Улетели они по расписанию. Погода на всей европейской территории бывшего, ети его мать, СССР – классная.

Конечно, все может быть. С нашим Аэрофлотом – тем более. Не «Люфтганза» же. Но какого хрена именно с этим рейсом?!

БП мгновенно сбросил с себя полудрему. Тело и мозги напряглись. Захотелось действовать, но он осадил сам себя, дал время Суслику узнать хоть что-то.

Адреналин, выбросившийся в кровь, потребовал движения. БП резко встал, сгреб мобильные телефоны и пейджер, вышел с террасы, хлопнув дверью, и быстро зашагал по усыпанной желто-красными листьями асфальтовой дорожке.

– Еще, еще, еще, еще! – кричала она, вонзая в спину капитану Петренко свои острые коготки.

И тут затрещал пейджер.

Надо отдать должное капитану: лишь после того, как Ольга хрипло закричала и откинулась в изнеможении, он финишировал сам и взял с прикроватной тумбочки ненавистный аппарат.

На нем высветился все тот же треклятый номер.

О господи! Воскресенье! Двенадцать утра! Их единственный день! Они впервые за три недели наедине. Трехлетнюю Юлечку теща милостиво вывезла на дачу.

О, какие были грандиозные планы! Завтрак в постели. Потом опять любовь, только уже неспешная, вдумчивая. Затем – прогулка по Невскому…

Но капитан Сергей Петренко был человеком долга по отношению ко всему. К жене. К дочери, неразумной Юле. К службе. (Именно в таком порядке: сперва семья, потом – работа.) Поэтому Петренко только вздохнул, но сунул ноги в тапочки, встал с постели и, оглянувшись на умиротворенную жену, которая лежала раскрасневшись и уткнувшись в подушку, отправился к телефону.

Телефон стоял на кухне их квартиры, только что переставшей быть коммунальной. Четырехкомнатная квартира в старом фонде! Это вам не семечки. Жильем Петренко гордился едва ли не пуще, чем семьей. Его получение явилось результатом отчаянных усилий как самого Петренко, удачно прописавшего сюда тещу с тестем, так и лично полковника Зимянина и всего управления в целом.

Петренко проплелся длинным, словно казарменным, коридором (деньги еще вкладывать в эту квартиру и вкладывать!) и взялся за телефон.

– Дрыхнешь, разгильдяй, – ласково приветствовал его капитан Степанов, дежуривший в то утро по управлению.

– Разговорчики! – буркнул Петренко. – Докладывай!

– Мои поздравленьица! – не сбавил игривого тона Степанов. А потом непринужденно перешел на протокольный лад: – Значитца, так. У нас – «земля». «Борт» – вынужденно в Пулкове. «Горняков» нет. «Степняков» – двое, легких. Берешь ты.

Из короткого доклада капитана Степанова – доклада, полностью непонятного непосвященному (да и как иначе по «открытому» телефону!), – капитан Петренко, стоявший голым в бывшей коммунальной кухне, понял тем не менее многое.

Во-первых, была совершена попытка террористического акта или захвата самолета. Во-вторых, самолет совершил вынужденную посадку в аэропорту Пулково. В-третьих, погибших, равно как и серьезно пострадавших, не было. Было двое легкораненых. Ну и, наконец, дело это со стороны ленинградского управления поручалось ему.

– Позвони мне в машину через семь минут, – бросил, мгновенно внутренне напружинившись, Петренко. – Доложишь подробно.

Через пять минут он уже надел серый костюмчик с мышиным же галстучком, расчесал волосы (побрился он, как и подобает мужчине, еще до того, как …), поцеловал сопящую жену, которая после любви улетела в счастливый сон и теперь даже не шевельнулась, – и вышел в темное парадное, где стойко пахло кошками.

Ровно семь минут спустя в машину Петренко позвонил капитан Степанов. Петренко как раз выруливал на блистающий под осенним солнцем Невский.

– Докладывай, – коротко бросил он в защищенный от прослушки мобильный телефон.

– Значитца, так, – начал с любимой присказки Степанов. – Рейс 2315 по маршруту Москва – Архангельск вылетел сегодня из Шереметьева-1 в 10.05. Ориентировочно в 10.45 в салоне сработало неустановленное взрывное устройство. Первый пилот сообщил об этом и запросил экстренной посадки. Ориентировочно в 10.50 в салоне сработало еще одно устройство подобного типа. Борт потерял управление…

– Почему? – перебил Петренко. – Они что там, взрывом кабину задели?

– Откуда я знаю?! Читаю, как написано.

– Ладно, валяй дальше.

– Значитца, борт потерял управление… В салоне начался пожар. Произошла разгерметизация. В 10.53 на высоте две тысячи двести командир восстановил управление. В 11.03 пожар в салоне был локализован, в 11.12 – потушен. Погибших нет, пострадали двое – ожоги второй и третьей степени. Пострадавшим силами экипажа оказана первая помощь. В 11.44 борт совершил посадку в аэропорту Пулково. Сейчас самолет отогнан на дальнюю стоянку, окружен спецназом, пожарными и «Скорой помощью». Никаких угроз или требований не поступало. По словам командира, в салоне лиц, вызывающих подозрение, нет.

– Кто ж тогда бомбы-то взрывал? – усмехнулся Петренко.

Его «девятка» с форсированным движком и мигалкой на крыше неслась по Лиговке в левом ряду, не обращая внимания на светофоры.

– Чего?

– Да ничего!.. Пресса знает?

– Пока нет.

– Именно – пока. Ладно, звони в Пулково, дай команду: всех пассажиров вывести. Тщательно обыскать каждого. Держать всех вместе под наблюдением. Обращаться прилично. Багаж обыскать еще тщательней. Это первое. Второе: срочно устанавливай личности пассажиров. Подними все по картотеке. Возраст. Судимости. Род занятий. Установочные данные. Третье… Записываешь?

– Пишу-пишу, – буркнул Степанов.

– Значитца, так, – отыграл Петренко Степанову его же слово-паразит, – третье. Свяжись с нашими друзьями из Белокаменной – пусть поднимают ответственного за рейс. Пусть душу из него вытрясут. Кто на борт входил, как себя вели, вызывали ли подозрения. И четвертое: пусть они там трясут всех, кто готовил борт, – механиков, заправщиков, грузчиков, сопровождающих… Как понял?

– Яволь, майн генераль!

– Вольно. Конец связи.

– Есть конец связи.

«Чудненько, – подумал Петренко. – Просто чудненько. Есть шанс вставить перо этим москвичам. Они там у себя в столице бомбу проморгали, а мы тут, в городе трех революций, «бомбардировщика»-то и установим. Пусть москвичи утрутся. Главное, этих, из «дома два», к делу не допускать».