Миллион на три не делится (сборник) - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 6

Дед не ответил, только плечом сердито дернул. Бабушка ловко перевела разговор на другую тему.

Таня в тот же день нашла французскую службу знакомств.

Французы оказались не такими уж ветреными и вполне образованными. Многие из них были готовы переписываться на английском. А некто Пьер Дюваль прислал письмо, написанное латинскими буквами, но на вполне приличном русском. «Изучаю язык в университете… Читаю на русском… Хотел переписываться, чтобы не забывать живой язык… В обмен могу научить французскому».

– Деловое письмо. Хорошее, – прокомментировала бабушка.

– Да на кой мне французский? Там времена еще сложней, чем в английском! – фыркнула Таня.

Но Пьеру она все-таки написала, рассказала о себе и о своей семье. Сдобрила письмо изрядной порцией русского сленга. Пусть французик помучается…

Пьер тут же ответил. Рассказал, что живет под Парижем, в собственном доме. Учится в университете, на факультете классической филологии. Родители работают в другом городе.

В постскриптуме Пьер просил объяснить, что означает слово «клевый» и имеет ли оно отношение к ловле рыбы.

За ужином Таня показала письмо бабушке с дедом.

– Веселый парень, хороший, – прокомментировала бабуля.

– Лягушатник, – пробурчал под нос дед. И твердо выдержал гневный бабушкин взгляд.

Таня с Пьером стали переписываться. Обменялись фотографиями. Пьер оказался блондином с карими глазами и веснушками.

– Симпатяга, – оценила бабушка.

– Свистун! Мало им Кутузов жару задал, – буркнул дед.

Таня не выдержала:

– Дедуль! Ты же был во Франции. Сам рассказывал – там вино хорошее. И люди не то, что у нас, – веселые, все время шутят… Разве плохо? Чего ты на Пьера взъелся?

– Да ладно тебе, Танечка! Дед тоже просто шу-тит, – раздельно и строго сказала бабушка.

Заочное знакомство продолжалось. Пьер уже не ограничивался электронными письмами. Дважды в неделю он звонил по телефону и каждый раз очаровательно спрашивал, есть ли у Тани время «немного совершенствовать его русский». Он рассказывал ей про выставку авангардистов в частной галерее на Монмартре, и про Елисейские Поля, где даже в два часа ночи автомобильные пробки, и про маленькое кафе, где за чашечкой кофе он читает Достоевского и Бунина…

Таня радовалась его звонкам и болтала с Пьером до тех пор, пока бабушка не делала ей страшные глаза и не шептала: «Хватит тебе француза разорять!»

Через несколько месяцев после знакомства Пьер прислал ценную бандероль. В ней содержались изящные кофейные чашки, заботливо спрятанные в гнездышки из пенопласта, и приглашение во Францию. В список приглашенных, заверенный двумя печатями, были включены трое: Таня, бабушка и дед.

Отчего-то Таня не стала рассказывать о бандероли за ужином. Они быстро попили чаю, дед хмурился, куксился, жаловался на давление, рано ушел спать. В окно рвался свежий весенний вечер, только что расцвели яблони. Пахло юной зеленью и морем. Таня с бабушкой пошли прогуляться на набережную. Чайки страдали бессонницей, галдели, пикировали, охотились за рассеянными рыбками. Тане отчего-то было тревожно. Сбиваясь и волнуясь, она рассказала бабушке о приглашении. Добавила робко: «Мне бы так хотелось поехать… Только страшно. Я чувствую, что он, Пьер, хороший… Но кто знает…»

Бабушка задумчиво смотрела на весеннее море. Произнесла с улыбкой:

– Молодец Пьер. Заботливый. Приглашение на троих прислал…

Таню осенило:

– Может, все вместе и поедем?

– Дед не захочет, – твердо сказала бабушка. – А вот я – могла бы.

– Ты? И на самолете полетишь?

– И полечу! – отважно отвечала бабуля.

Вопреки Таниным опасениям дед не рассердился из-за того, что они едут во Францию. Только как-то стих, приумолк, перестал шумно распекать Таню за то, что в ее комнате опять «речной бардак». (Дед всегда ратовал за «морской», то есть идеальный, порядок.) Кажется, ему не хотелось отпускать их, и бабушка даже собиралась сдать свой билет и остаться… Но дед решительно сказал:

– Глупости, езжай. Не отпускать же девочку одну!

И Таня с бабушкой улетели в Париж, к симпатичному веснушчатому Пьеру.

…Они сразу узнали его, только увидев в аэропорту. Потому что Пьер, единственный из встречающих, стоял с солидным букетом роз. Он робко клюнул Таню в щечку и с достоинством поцеловал руку бабушке.

– Поехали? Дед очень вас ждет, взялся сам готовить луковый суп…

– Дед?

– Да… Я живу вместе со своим – как это вы говорите? – дедулей…

Пьер раньше не говорил Тане, что живет с дедом. Наверно, к слову не пришлось. Что ж – тем лучше. И у бабушки кавалер будет!

Пьер усадил их в крошечный «Пежо-206» и, не заезжая в Париж, повез в городок со сложным названием Анган-ле-Бен. «Как у вас говорят – дыра. Только три ресторана. Зато тихо и не криминально».

Городок оказался таким намытым, словно улицы только что натерли морским песком. А дом – старым, ухоженным, многокомнатным.

Дед Пьера, сухопарый Жак, ждал их у ворот. Таня едва взглянула на старика, как сразу почувствовала: чертовски богат, может быть, даже богаче, чем директор пароходства, где она служит. Впрочем, богатей Жак едва взглянул на Таню и обратил все внимание на бабушку. Взял ее под руку:

– Пойдемте, я покажу вашу комнату…

Таня с удовольствием отметила, что французский дед – сутулый и хромает. А бабушка рядом с ним – как девочка, стройная и хрупкая.

Пьер и дед Жак оказались, на Танин взгляд, «совсем не иностранцами». Общаться с ними было проще, чем с иными парнями из Южнороссийска.

Оба прекрасно говорили по-русски, не по-западному много читали, были хорошо образованны и пытались рассказывать анекдоты про Чапаева и Анку-пулеметчицу. Обед пролетел даже, казалось, веселей, чем родные южнороссийские чаепития.

На закате Таня и Пьер вышли в сад, который бабушка сразу же по приезде нарекла «носовым платочком» – настолько он оказался крошечным.

Еще за обедом Таня рассказывала Пьеру о советских «шести сотках». И сейчас они отправились промерять участок шагами. Вышло, что бедняга Пьер живет вдвое хуже нашенского типового дачника: ютится на несчастных трех соточках.

– Скромное счастье респектабельного француза! – фыркнула Таня.

– Зато по утрам нам приносят молоко и багеты… ну, длинные батоны, – защищался Пьер.

– Нам тоже приносят, – вдохновенно фантазировала Таня. – Молоко, правда, пакетное, но хлеб зато вкусней вашего.

В конце концов, это почти правда. Какая разница, что продукты в дом доставляет не разносчик, а дед!

– Посидим в беседке? – предложил Пьер.

Тане не очень хотелось сидеть на жесткой беседочной лавке.

– Может, лучше на траве?

Пьер удивился:

– На траве? Мы же зазелю… зазюлюню… в общем, испачкаем одежду!

– Зато мягко. И романтично! – возразила Таня.

Пьер вздохнул и покорно уселся чистыми джинсами в густую траву. Они сидели рядом и наблюдали, как осторожно наползают сумерки, крадут день и солнце. Говорить не хотелось. Вдруг Пьер прошептал:

– Смотри!

На пороге дома показались Танина бабушка и дед Жак. Они тоже смотрели вверх, на побежденное солнце.

– Раньше дед никогда не выходил после обеда! – удивленно сказал Пьер. – Говорил, что становится сыро…

Таня только плечами пожала. Почему-то она не удивилась тому, что французский дед нарушил свои незыблемые традиции ради русской бабушки. Бабушка и сейчас хоть куда, сведет с ума хоть француза, хоть немца.

– Идут сюда! – сообщил Пьер. И горячо зашептал: – Слушай, давай останемся. Они нас все равно не заметят, трава высокая. А дед на ухо туговат…

– Подслушивать нехорошо, – осуждающе протянула Таня, хотя, впрочем, тоже не собиралась выходить из засады.

Пьеров дед осторожно придерживал Танину бабушку под локоток. «Ишь, рыцарь хренов… Куда только сутулость подевалась», – быстро подумала Таня.

Ей на мгновение стало остро жалко своего деда, оставшегося дома. Он сейчас один, стоит на балконе, смотрит на море, вдыхает запахи солярки и соли, ждет…