Ледяное сердце не болит - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 21

– Ох, не знаю, Димыч, не знаю… – с сомнением произнес охранник-рыболов. – Женщину обычно по рукам можно узнать… Да по шее… Но этот в ушанке был, и в шарфе, и в перчатках…

– Ох, Матвеич! Загадку мне задали! Ведь настоящую бомбу принесли, сенсацию. Но я, прежде чем публиковать, должен лично с источником информации встретиться… Понять: а может, мне туфту гонят?.. Короче, Матвеич, вот моя визитка, здесь я пишу свой сотовый, и ты, если чего вдруг вспомнишь, сразу мне позвони, о’кей?

– Звякну, Полуяныч, – заверил охранник, с почтением принимая карточку спецкора «Молодежных вестей».

Следующие три часа Полуянов провел в редакции безо всякого толка – если не считать потребление булок с чаем в буфете.

Несмотря на все потуги, ему не удалось раскопать в Интернете ровным счетом никаких сведений ни о гражданине Георгии Ершове, ни об ООО «Аргус».

Около трех Дима вспомнил о Надежде: «Что-то она мне не звонит… Закопалась, поди, там, в библиотеке, среди своих средневековых талмудов?» Набрал рабочий Надин номер.

К телефону подошла наглая библиотечная красотка – как ее там, Кристинка, что ли?

– Аллеу, да-а? – пропела она.

Кокетничать с девчонкой не было ни малейшего желания, и Дима, даже изменив слегка голос, попросил:

– Надю Митрофанову, пожалуйста.

– Митрофа-анову? – удивилась игривая красавица. – А ее нет.

– А где она? – туповато спросил журналист. – Когда будет?

– По-онятия не имею. Ее совсем не было сегодня.

– Не было?!

– Да, она сегодня на работу не выходила.

– Почему?!

– Она мне не докладывалась.

– Ясно, – буркнул Дима и бросил трубку.

В груди похолодело.

Итак: сегодня примерно без десяти девять он высадил Надю у метро «Алексеевская». Она спешила на службу в библиотеку. Ей оставалось перейти проспект и проехать пять остановок на метро…

Дима набрал номер Надиного сотового. И услышал в трубке слова, которые предполагал (и боялся) услышать: «Абонент не отвечает или временно недоступен».

Испарина выступила на лбу. «Может, Надежда почувствовала себя плохо и вернулась домой?» Оставалась и такая версия: ведь правда все в жизни бывает?

Журналист позвонил Надежде домой. Голос девушки на автоответчике объявил: «В настоящий момент ни меня, ни Димы нет дома. Если вы хотите оставить кому-нибудь из нас свое сообщение, говорите после звукового сигнала». Полуянову ничего не оставалось делать, кроме как проговорить в мертвую трубку:

– Надя, если ты вдруг дома… Если ты услышишь это сообщение… Срочно позвони мне. Ты слышишь: срочно!

Он бросил трубку и сел в свое кожаное понтовое кресло, обхватив голову обеими руками.

И что теперь? Что прикажете делать?

Глава 5

Шестью часами ранее Надя прошла подземным переходом под проспектом Мира, а затем вошла в вестибюль метро «Алексеевская». Она по-прежнему пребывала в самом радужном настроении, и испортить его не могли ни шутовское полуяновское приглашение замуж, ни его наглые воспоминания о собственных былых победах, ни нескромное внимание, которое он уделял посторонним женщинам. «Главное – он мой, – думалось Наде. – Он выбрал – меня. Правильно говорила перед смертью мама: мне надо настояться, как хорошее вино настаивается – и теперь самый лучший парень из всех, кого я знаю, стал моим… Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб ни его, ни меня не сглазить!..»

Метро, конечно, не чета теплой Диминой машине: народу полно, все спешат, толкаются. В вагон прямо впрессовываться приходится – чай, не конечная «Медведково», а почти центровая «Алексеевская». На предыдущей станции, «ВДНХ», много народу набивается: в основном приезжие из подмосковных Мытищ да Королева. Чтобы не обращать внимания на давку, Надя стала исподволь пассажиров рассматривать. Отметила про себя, что столичные морозы новую моду ввели: широкие и длинные шарфы, в несколько оборотов закрученные вокруг горла, – чтоб при необходимости ими нос и щеки прикрывать; меховые шапки с опущенными ушами; а редкие (в метро) счастливые обладательницы шуб стали носить свои шкурки с удвоенной горделивостью, словно полярная стужа выдала им индульгенцию на убийство ни в чем не повинных песцов и норок.

И еще один плюс морозов: в метро не жарко стало – даже в дубленке с шапкой в самый раз.

Коротая время в собственных мыслях, в наблюдениях за пассажирами, Надежда проехала пять остановок до «Китай-города». Вышла на улицу. Пешеходов по утреннему времени было совсем немного, зато машины запрудили всю проезжую часть и практически не ехали, только нервно бибикали. От железных коней поднимались клубы пара. Игнорируя сигнал светофора, девушка перебежала Солянку, лавируя между капотами и багажниками застрявших в пробке машин. А потом еще три минуты ходьбы в горку – и она свернула в переулок, ведущий к библиотеке.

В тупике автомобильного движения практически не было – зато все обочины оказались уставлены брошенными средствами передвижения. Их переулок использовали для парковки отнюдь не сотрудники библиотеки (откуда у них-то возьмутся деньги на тачки!). Здесь находили прибежище сотрудники расположенных на Солянке и вокруг нее фирм, министерств – и даже низшие чины администрации президента. Без всяких комплексов они ставили свои лимузины поперек тротуара – поэтому спешащей Надежде приходилось меж ними лавировать: то вдоль дома протиснется, то на проезжую часть выйдет, то вдоль двух авто проскользнет (тут надо смотреть в оба, чтобы о грязные машины свою новую дубленку не изгадить).

Вон, один из шоферов совсем обнаглел: на своем фургоне въехал на тротуар настолько далеко, что между задним бампером и домом вообще не пройдешь. Пришлось Надежде бочком пробираться мимо иномарки (какая конкретно, она не знала), чтобы обогнуть ухаря по проезжей части.

Однако едва Надя ступила с заледенелого тротуара на дорогу, как сзади нее, совсем рядом, произошло какое-то движение. Девушка непроизвольно начала оглядываться – однако повернуться не успела. Чьи-то сильные руки схватили ее сзади за горло. От неожиданности Надежда оцепенела, а в следующий момент мужская ладонь захватила ее нос и стала протискивать в рот какую-то тряпку. Надя дернулась, пытаясь высвободиться, однако вторая рука стала сжимать горло все сильнее и сильнее. Надя попыталась закашляться – но от этого тряпка только глубже залезла в рот, лицо и глаза стали наливаться кровью, а в следующий миг ей сжали горло совсем уж сильно, и она потеряла сознание.

Очнулась Надя от толчков и легкой вибрации. Секунду она приходила в себя, силясь понять, что с ней происходит. Она открыла глаза – вокруг царила полная темнота, слышно было порыкивание мотора и свист автомобильных покрышек. Машина, в которой пребывала Надя, куда-то двигалась. Об этом можно было судить по тому, как ускорение сменялось торможением, а спокойный ход – тряской. И в то же время ни зги не видно, а внутри попахивает маслом, бензином – чем-то машинным.

Вероятнее всего, она находится в кузове фургона. (Того самого фургона?!) Надежда лежала на боку на полу. Чуть вибрирующая металлическая поверхность неприятно холодила плечо, бедро и ногу. Руки ее были заломлены за спину и связаны. Надя попыталась встать – или хотя бы пошевелить ногами. Ничего не получилось: лодыжки также оказались соединены одна с другой. Рот – заткнут тряпкой, которая мешала даже языком пошевелить, а поверх тряпки еще и чем-то залеплен. Словом – она была полностью беспомощна, стреножена, и ее куда-то везли.

Машина несколько раз останавливалась. (Из-за светофоров?) Потом снова разгонялась. Поворачивала направо и налево. Надя не пыталась сосчитать, сколько времени они едут, или догадаться, куда ее везут. Она понимала, что в темноте это невозможно. Да и кто знает, насколько долго она пробыла без сознания?..

Однако у нее почему-то сложилось впечатление, что они уже находятся вне Москвы. Она не осознавала, исходя из чего она сделала сей вывод. Возможно, потому, что фургон двигался с довольно высокой скоростью, а вокруг не слышно шума других машин. А может быть, сквозь щели фургона (ведь не герметичен же он!) проникал иной, не столичный, а чистый подмосковный воздух.