Дата собственной смерти - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 49

Я, честно говоря, наверное, быстро забыл бы о ней, Галине, как вдруг она звонит: «Привет, как дела, как ты вчера добрался?» А потом: «Давай встретимся» – сама предлагает. Ну, я подумал и согласился: почему бы нет? Сходили мы с ней в кино, потом я ее снова до общаги проводил… А она, Галя, тут и говорит: «Может, зайдешь? А то выключатель у лампы сломался, а мне курсовую писать». Поднялся я к ней в комнату – такой, знаешь ли, девичий казарменный уют. Четыре железные кровати, четыре тумбочки, шкаф. Никого, кроме нее, дома нет. Ни единой девчонки-соседки. Починил я выключатель, а потом, сам не знаю как, очутился в ее койке. При этом – честно тебе, Вика, скажу – не испытывал я к ней ровным счетом никаких чувств. Ничего, кроме влечения. Знаешь, это у двадцатилетних парней бывает – когда, извини, все равно где, все равно с кем. – Он усмехнулся. – Юношеская гиперсексуальность по-научному называется.

Так и стали мы с Галей встречаться. Ходили с ней в кино и даже в театр. Я регулярно бывал у нее в общежитии – когда ее соседок дома не было. А когда они оказывались в комнате, Галя от другой какой-нибудь, пустой, ключи брала. Несколько раз она у меня дома бывала – естественно, пока родители работали. Я ее даже со своими друзьями познакомил. При этом – повторюсь, Вика, – никаких чувств я по отношению к ней не испытывал. Мне удобно было с ней встречаться, потому что это решало многие проблемы, связанные с моим необузданным, как у многих молодых мужчин, половым влечением. Я даже в то время был влюблен совсем в другую девушку – ту, которая впоследствии стала моей первой женой. У мужчин, если ты не в курсе, такое часто бывает: спишь с одной, а влюблен в другую. Особенно по молодости. Но она – другая – выглядела недотрогой, и я тогда помыслить не мог, что с ней можно делать все то же самое, что с Галей. Вот и получалось, что я с одной девушкой спал, а другую – молча обожал. И при этом даже не задавался вопросом: а что испытывает ко мне она, твоя будущая мать? Мне, дураку, казалось, что ее так же, как и меня, устраивает эта интрижка, густо замешанная на сексе, и она свиданничает со мной по тем же самым причинам, что и я с ней.

Надо сказать, что тогда – а это была осень шестьдесят восьмого года – я учился на четвертом курсе, а она уже на пятом. То есть она заканчивала свой пединститут, и, так как училась средненько, ей светило распределение куда-нибудь в глухомань. И я, конечно, держал в уме, что для нее было бы очень неплохим вариантом – захомутать какого-нибудь москвича вроде меня, женить на себе да и остаться в столице. Мне и мать моя с самого первого курса талдычила: будь осторожен с иногородними девчонками. Они-де спят и видят, чтобы парня-москвича, особенно из хорошей, интеллигентной семьи, окрутить да и прописаться на его площади в Белокаменной. Поэтому я держался настороже: никаких авансов моей девушке не давал, про любовь ей не говорил и жениться не обещал.

И вот в один прекрасный (в кавычках) день – дело было уже зимой – мы с ней в очередной раз встретились, и тут она мне вдруг и говорит… Обыденным таким тоном: «А знаешь, милый, у меня задержка. Уже неделя. Кажется, я беременна». Ну, а я… Я, честно говоря, сразу вспылил и сказал очень холодным тоном: «Твоя задержка – это твои проблемы. Я-то здесь при чем? Откуда я знаю: может, у тебя еще кто-то есть, кроме меня? Мы с тобой один день в неделю проводим. Может, в остальные дни ты там со всей общагой живешь!» И я – хоть мы с ней в кино направлялись – развернулся и ушел. Оставил ее, можно сказать, посреди улицы. И сразу в тот же момент решил: раз начинается такой шантаж – ну ее к черту. Не буду я с ней больше встречаться. Никогда.

Ты меня, конечно, извини, Вика, что так все получилось. И что я тебе это рассказываю. Но я никому никогда об этом не рассказывал. Надо же и мне хоть когда-нибудь кому-нибудь исповедаться.

Да… Так вот, на следующий день она, Галя, звонит мне домой. «Давай, – говорит как ни в чем не бывало, – встретимся. Я ошиблась. Все у меня в порядке». «Ладно, – говорю, – раз так, то давай». Договорились мы с ней встретиться, как сейчас помню, на станции «Маяковская». У бюстика поэту в конце зала. И тут… Знаешь, Вика, тут случилась странная вещь. Все мое нутро прямо воспротивилось этой встрече. Как будто нашептывал кто-то в ухо: не ходи к ней! И я понять тогда не мог, кто это был: бес или мой ангел-хранитель… Потом-то я, когда повзрослел, понял, что это, конечно, ангел. Его иначе еще называют интуицией. Позже я открыл для себя, что к своей интуиции надо всегда прислушиваться и поступать, как она велит. Тогда, в молодости, я этого закона еще не знал. Но все равно, слава богу, послушался своего внутреннего голоса. Не поехал к Гале на свидание. Просто взял – и не поехал. Без всяких объяснений. Я даже специально ушел из дома, чтобы она никак не могла меня застать, встретился с друзьями и принялся выпивать.

Вернулся домой я заполночь, узнал от матери, что Галя мне раза три звонила. А я попросил ее: в следующий раз, когда будет звонить эта девушка, меня к телефону не подзывать. Мать, естественно, спросила, почему. Ну, я не особо любил делиться с родителями подробностями своей личной жизни, но тогда (прошу учесть, что я был пьяненький) рассказал матери о сложившейся ситуации. А она мое поведение, конечно, одобрила. И сказала: «Не волнуйся, если ты сам не захочешь – никто тебя насильно под венец не поведет. А мы с папой тебя всегда прикроем». Ну, я, довольный, рухнул спать с мыслью о том, что эта кошмарная история с беременностью закончилась. И – извини, Вика, конечно, – постарался выкинуть из головы Галю и все, что с ней связано.

Прошло два месяца. Как я впоследствии узнал, твоя будущая мама не раз звонила мне домой, но мои родители не просто не подзывали меня к телефону, но даже и не передавали, что она мне названивала. У меня уже завязался настоящий роман с той девушкой, которая впоследствии стала моей первой женой, матерью Дениса, Наташи и Риты. Я, честно сказать, и вспоминать не хотел о Гале… Но вот вдруг – в феврале дело было – я выхожу из аудитории после последней пары и вижу: Галя. Стоит и на меня смотрит. Делать нечего, я подошел к ней. «Привет, – говорю, – чем обязан?» – «Вот, тебя жду». – «Зачем я тебе понадобился?» – «Ты знаешь, – говорит, – все подтвердилось. У меня будет ребенок. И ты – его отец».

У меня внутри все так и замерло. А она говорит: «Ни с кем я, кроме тебя, не встречалась и не была близка. Но теперь это все в прошлом. И ты можешь не бояться. Я тебя на себе насильно женить не собираюсь. И от ребенка этого избавлюсь. Но мне для того, чтобы сделать аборт, нужны деньги».

Я, честно говоря, обрадовался и спрашиваю: «Сколько?» Она говорит: «Тридцать рублей». Это были по тем временам очень большие для студента деньги, и я сказал, что у меня нет, но пообещал собрать для нее нужную сумму. «Когда?» – нахмурилась она. «Послезавтра». – «Нет, это поздно. Нужно завтра». – «Ладно, – говорю, – я постараюсь».

И мы договорились встретиться завтра здесь же, в моем институте.

Я, разумеется, деньги добыл. Сумма хоть и большая, но она показалась мне ничтожной в сравнении с теми неприятностями, которых я вроде бы сумел избежать. Ты ведь, Вика, учти, что в те времена Галя вполне могла нажаловаться в деканат, в комитет комсомола – и тогда бы мне точно пришили «аморалку». Могли и из института исключить, и из комсомола. В те годы подобные скандалы случались. Если, конечно, мужчина не шел на попятный и не женился на девушке. Поэтому деньги на аборт я, конечно, достал, однако видеть твою мать больше совершенно не хотел. Слишком много неприятных минут она мне уже доставила. И я попросил, чтобы деньги ей передал мой друг, Коля Прокопцов, а сам в тот день даже с занятий сбежал. На следующее утро Коля мне позвонил и сказал, что мое задание выполнено: денежки Галя получила. И – все. Больше я ее никогда не видел. Так и закончилась для меня эта история. Точнее, первая глава этой истории.

…Вика тогда перебила его – первый раз за весь рассказ. Она спросила, и голос ее дрогнул: