Дамы убивают кавалеров - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 39

Ленчик с горькой иронией вспоминал: «А ведь я, я всегда боролся с расизмом! Защищал однокурсника Маркаряна, которого студенты дразнили хачиком. Ох, дурак я, дурак».

Больше тюремщики его не били. И даже особо не унижали. Но он ненавидел их до дрожи в прикованных к батарее руках. Его бесили их пустые лица, их беспричинный гортанный хохот, их реплики на непонятном языке. Но особенно Леню беспокоили их глаза – холодные, жесткие, остановившиеся, словно у змей. Плюс к тому – чучмеки воняли. Источали миазмы прогорклого масла, немытого тела и пропотевшей одежды. Вот дикий народ! Чего б им не помыться – хоть разок в день, в такую жару! Ведь в квартире наверняка есть душ.

Но немытые чурки – еще бог с ними. Самое страшное заключалось в другом. Ленчик отчетливо понимал: ЕМУ ДАЖЕ НЕТ СМЫСЛА ОТСЮДА БЕЖАТЬ. Бесполезно. От хозар не скроешься. Снова найдут, поймают, поставят на счетчик, потребуют еще больше денег… А потом и убьют. К едрене фене убьют. Впрочем, замочить его могут в любой момент. Хоть сейчас. Изменятся у хозарских боссов планы – и все, гуд бай, малъщик. От этой мысли Ленчика прошибал холодный пот, ему казалось, что он падает в бездонную яму.

«Черт бы съел этих хозар с их Аллахом, – думал он. – Я не хочу умирать! Я хочу – жить! И жрать! И любить Машку! И помыться… Хоть бы дали душ принять, козлы противные!»

Держали Леньку в условиях малоприятных. Одна рука постоянно была прикована наручником с длинной цепью к батарее. Жесткий железный браслет натирал запястье. Рядом с батареей валялся матрас, тонкий, как блин, и такой же замасленный. На нем и проводил свой досуг Леня.

Квартиру, похоже, чурки сняли специально для содержания заложников и прочих грязных дел. «Что-то типа мафиозной блатхаты», – думал Ленчик. Комната, видимо, была специально подготовлена к сдаче в аренду. Стены украшали унылые дешевенькие обои бледно-желтого цвета с чахлыми цветочками. На окнах болтались красочные занавесочки и… все. В комнате, кроме матраса и самого обитателя темницы – Лени, не было больше ничего. Даже на месте, где должна находиться люстра, из потолка торчали лишь голые проводки в опасной близости друг от друга.

Ленчик успел до колик в голодном желудке возненавидеть свою камеру. Прикованная к батарее рука надсадно ныла. Из кухни доносились приглушенные голоса охранников. Судя по редким репликам на русском языке, душманы играли в карты или нарды. Но как ни увлекались они игрой – где-то каждые полчаса один из охранников заходил к Лене. Проверял.

Кажется, стражи не держали на него личной обиды, потому обходились с ним спокойно. Они исполняли приказ. Зарабатывали себе на хлеб. «С маслом, – скептически думал Леня, – и сыром. И „Мерседесом“. Зачуханным, правда, но – „Мерседесом“.

Как Леня ни старался отличить одного чучмека от другого, это у него никак не получалось. Они появлялись, не соблюдая порядка, – то два раза один придет, то через раз, то три раза подряд другой… Голова от этих хозарских Бобчинского и Добчинского шла кругом. И что самое замечательное – они были совершенно одинаковыми. Белые носки (точнее, уже не белые, а серые. Подошвы – и вовсе черные). Черные брюки, белые рубашки. Черные волосы, масленистый взгляд, иссиня-черная небритость. Одинаковый запах.

«Тьфу, пропасть, – подумал Леня. – Какая тоска! Я тут от информационного голода скорей загнусь, чем они меня убьют. Где ты, мой «Зухель»[14], где моя накачанная «мамка»[15], где же ты – о, всемогущий, – мой «ящик»?»

Несмотря на смертельную опасность, нависшую над ним, Ленчик старался философски относиться к своему положению. Да, и к опасности он успел привыкнуть. И к чучмекам этим. Они хоть его кормили – и то слава Аллаху.

Яркое солнце рвалось сквозь пестрые занавески, и на полу играли разноцветные блики. Ленчик вдруг вспомнил свои попытки передать родителям сообщения в полузакодированном виде о своем месте пребывания. Какое ребячество-шпионство! Опять «казаки-разбойники»! Маманя все равно ничего не поймет, а если поймет – ничего не сможет сделать…

Однако в то же время Лене что-то подсказывало – его Семья, возможно, услышала его и поняла. И сейчас, наверно, старается освободить его.

Пока о родных ничего не слышно – но только потому, что они копят силы. Готовятся. Они обязательно придут за ним!

На этой оптимистичной мысли в комнату вошел очередной чучмек. Его слегка пошатывало – то ли сидел долго, то ли пива нажрался. Леня удивленно воззрился на гостя – впервые к нему зашли не по часам, а в неурочное время, минут через пятнадцать после предыдущей проверки.

Гость подошел к пленнику и изобразил нечто вроде улыбки – так, наверно, скалятся шакалы. Но все равно – хоть какое-то подобие человеческих отношений! От сей метаморфозы у Ленчика аж челюсть отпала.

– Да-арагой! – обратился к нему чурка. – Ты, говорят, в компьютерах шаришь?

– Ну да, – оторопело ответил Леня.

– Значит, и в телевизорах разбыраэшся?

– Чуть-чуть…

– Тагда пашли, телик на кухне пасмотрыш? Не работает, гад…

Да пожалуйста!

Ленчик был готов запрыгать от счастья. Выбраться из гадкой комнаты! Хоть краем глаза заглянуть в телевизор! Хоть какую рабыню Изауру увидеть – вместо ненавистных чуреков!

Кроме своей темницы, Леня бывал только в туалете, хотя в квартире, по-видимому, имелись еще комнаты. Должны же хачики где-то спать. Ленчик уже изучил поведение своих стражей – как только темнело, один из них куда-то шел (видимо, в койку), а другой оставался бдеть дальше. Потом часа через три они менялись. А еще Леня отметил, что его охранники уже начинают – после двух дней жестокого ничегонеделанья – смертельно скучать и надоедать друг другу. Иногда из кухни слышались приглушенные раскаты витиеватого русского мата. Похоже, своих ругательств у хозар не было. Они бранились только на русском.

Чучмеки явно не впервые охраняли заложника. Все у них было продумано и отлажено. Чтобы у пленника не отнимались конечности, его два раза в день отцепляли от батареи и под дулом пистолета («Тока дернись – ноги поотстреляю!») заставляли ходить по комнате, приседать и всячески разминать части тела. В туалет водили – дверь всегда оставляли открытой.

Кормили тоже со знанием дела – от голода не помрешь, но и сытым не будешь. С утра давали кусок хлеба. Днем потчевали полухолодными макаронами без масла, вечером опять хлеб, вода и сморщенная сосиска. От такой жрачки недолго и цингу заработать! Ленчик с горечью вспоминал, что так и не успел тогда толком позавтракать дома, а сразу пошел за мороженым.

«Ну, зачем, зачем, зачем я вылез на улицу, дурак! – костерил себя Ленька. – Хотя – какая разница? Раз уж они захотели – все равно рано или поздно меня бы взяли».

Чучмек отстегнул наручник от батареи.

– Пашли! Пасмотрышш, разберешься!

Не вытаскивая пистолета, хозар повел Ленчика на кухню. Тот отметил, что, оказывается, вся прочая квартира обставлена гораздо лучше, чем его комната. Двери – деревянные со стильными ручками, обои на стенах дорогие. А кухня вообще сделана по европейским образцам – точечные светильнички, мебель, куча всякой бытовой техники – от холодильника ростом с Леню, до соковыжималки и диспоузла – уничтожителя мусора в раковине. Хачики в грязных носках в этом интерьере смотрелись инородными телами.

На кухонном столе валялись вперемешку карты, кости, пакетики из-под чипсов, стояла открытая банка шпрот. Бутылок не видно: похоже, чучмекам запретили употреблять спиртное. Запретили – строго. И в условиях прекрасной закуски, абсолютной скукоты и невыносимой жары хачики все равно стойко пили пресную воду и сок, а не вкусное тягучее пиво. А может, им религия запрещала пить. Запрещала строго-настрого. И они табу не нарушали. Что ж, очень полезная для тюремщиков религия.

«Эх, все против меня… – с горечью подумал Леня. – А я надеялся, что как-нибудь они упьются до визга… Уж я б этим воспользовался…»