Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 55

Настя открыла шкафчик бара, выбрала из многоцветья бутылок самую яркую: джин. «Кажется, его Женя всегда тоником разбавляет. Ну, где я тоник Сивоглотову найду! И так схавает».

Она швырнула джин в пестрый пакет с лейблом «дьюти фри». Изъяла из холодильника батон сырокопченой колбасы, икорную банку, пяток апельсинов.

«Неплохая закуска, а, господин Сивоглотов? Надеюсь, что ты ее отработаешь».

Охранник ее не узнал.

Однако норковая шуба произвела впечатление. Сивоглотов затоптался на пороге, загундел:

– Сударыня? Чем обязан?

«Ишь, нахватался модных словечек! Сударыня, понимаешь ли!»

Настя выпятила грудь, надменно процедила:

– Гавриил Иннокентьевич! Мы что, так и будем стоять на пороге?

Она сделала шаг вперед, удушая консьержа запахом «Пуазона». Сивоглотову пришлось отступить в недра квартиры. Настя сама захлопнула дверь. Царственно произнесла:

– Здравствуйте. Я – Анастасия Капитонова. Не узнаете?

– Ой… Настюша! – расплылся консьерж. – Какая взрослая стала, красивая!

Кажется, он вправду обрадовался. Или играл?

«Вот двуличная тварь!»

– Вижу, вы меня помните. – снисходительно улыбнулась она.

– Помню, девочка, память еще не отшибло. Счастлив видеть, проходи, пообщаемся!

«Век бы тебя не видеть! Стукач старый…»

Она протянула вохровцу пакет с продуктами. Перечислила:

– Там джин, икра, колбаса, апельсины. Так что пойдемте на кухню. Отметим встречу.

С «отмечанием встречи» она не ошиблась – Сивоглотов источал характерный запах: застарелое спиртное, наложенное на утреннюю опохмелку. «Похоже, придется мне с ним выпивать», – огорчилась Настя.

На кухне оказалось не прибрано. В раковине кисла посуда, в одном углу стояли пустые бутылки, в другом – банки. Сивоглотов суетливо вытер для нее табуретку:

– Садись, Настенька. Какая ты солидная стала, статная!

– Вы тоже… совсем не постарели, – великодушно откликнулась Настя.

Охранник и вправду не изменился: как был старикашка, так и остался. И глазки по-прежнему бегают. Хочешь взгляд перехватить – да не получается.

Сивоглотов ловко раскупорил джин, разлил спиртное по мутным стаканам. Колбасу нарезать не стал. Немедленно потянулся чокаться:

– Ну, за встречу?

И махом опрокинул стакан – граммов сто в себя влил, не меньше. Настя тоже сделала глоток джина.

– Ух, ядр-реный, – оценил Гавриил Иннокентьевич.

Перочинным ножом откромсал добрый ломоть сырокопченой, впился зубами. Быстро прожевал и сказал светски:

– Ну-с… Приступим к беседе? Спрашивай, Настюша, что хотела. Ты же не просто так мне джин принесла?

«Во дает Сивоглот! – удивилась Настя. – Сразу – быка за рога… А впрочем, мне же лучше».

– Вы слышали, Гавриил Иннокентьевич, что Челышева оправдали? – спросила она.

– Не оправдали. – поправил охранник. – А освободили – за недостаточностью улик.

На длинном слове «недостаточность» Сивоглотов слегка запнулся.

– Ну и как прикажете это понимать? – воскликнула Настя. – Дедулю моего с бабулей – убили, квартиру ограбили. А убийца, этот мой Челышев несчастный, – пару лет в тюрьме просидел и уже на свободе.

– Не пару лет, а почти четыре года он просидел, – снова поправил ее вохровец. Он внимательно наблюдал за Настей: не притворяется ли? Не играет ли?

«Надо постараться не переиграть».

– Я уже ходила к Воскобойникову. Ну, тому следователю, что дело вел. Спрашивала его, как это понимать. А он – ни бе, ни ме, говорит, дело отправили на доследование…

– А ты разве не рада? Не рада, что Сеню выпустили? – вдруг спросил Сивоглотов и впился в Настю цепкими глазками.

Она не стала поднимать перчатку.

– Я всегда хорошо относилась к Сене. – кивнула она. – И, врать не буду, очень переживала, когда его посадили. И никогда до конца не верила, что убивал – он. Но следователь тогда мне сказал: улики неопровержимы. Возмездие – справедливо. И я… Я в общем-то смирилась. Поверила… Хотя с Сенькой, вы же знаете, мы… мы дружили. И… И даже какое-то время жили вместе…

«Врать ему – бессмысленно. Чтобы такой шпион, в душе и по роду службы, как Сивоглотов, не знал, что мы с Сенькой сожительствовали? Никогда не поверю».

– А теперь, – продолжила она, – получается, что убивал не он?

– Он. – отмахнулся Сивоглотов и снова налил себе джину.

– А почему вы так думаете? – насторожилась Настя. – Вы что, его в тот день видели?

– Кабы видел – он бы вообще вышака словил, – мечтательно произнес Сивоглотов.

Настя еле удержалась, чтоб не выплеснуть свой джин ему в рожу. Но удержалась. Нацепила дежурную улыбку, потянулась чокаться…

– За тебя, Настенька, – предложил тост Гавриил Иннокентьевич. – За твою красоту неземную.

Кажется, его слегка повело. Ну и отлично. Лишь бы лапы свои волосатые, седым подшерстком покрытые, распускать не начал.

– Значит, Арсений в тот день в наш подъезд не заходил, – спокойно сказала Настя. – Ну а кто-нибудь еще? Кто-нибудь посторонний?

– Ща, подожди, – велел Сивоглотов. – Я тебе документ один покажу.

Он удалился в комнату. Явился через минуту. В руках – исцарапанная, ветхая шкатулка. Вохровец открыл ее, долго копался в пожелтелых бумагах. Наконец, вытащил одну, прочитал вслух:

– Вот. Видишь, что мне выдали?

– Понос, то бишь, – перевел для Насти Сивоглотов.

– Отравился, говоря по-человечески. Два дня из сортира не выходил.

– Сочувствую, – автоматически ответила Настя.

– Да я сам себе сочувствую, – буркнул Сивоглотов. – Кабы не эта дрянь – он бы от меня не ушел!

– Кто не ушел? – Насте удалось, наконец, поймать его взгляд.

– Преступник. – плотоядно улыбнулся охранник.

– А когда… когда эта токсикоинфекция у вас началась? Прямо с утра? – не сдавалась Настя.

– Не, с утра я как огурец был. Заступил в семь – а брюхо начало крутить только к обеду. Ну я… – вохровец слегка смутился, – сначала к Мининым, с первого, в туалет попросился, потом чувствую – совсем худо, не идти же снова в чужой сортир, ну я и побег домой…

– А что вы в тот день ели? – потребовала Настя.

Сивоглотов скривился:

– Да приставал уже ко мне следователь, что я ел, всю душу из меня вытряс. Вечером – картошку с тушенкой жрали, жена приготовила, царствие ей небесное. А с утра – она спала, а я сосисок себе наварил, четыре штуки. Воскобойников эти сосиски у меня из морозильника изъял, даже на экспертизу отправил. Потом позвонил: нормальные, говорит. Не вернул, правда, зараза… А на работе, на посту, – я не ем. Некогда мне кушать. Чаю я только попил.

– Во сколько? – уточнила Настя.

– В десять. Ровно. Я почему помню – «Маяк» пикал. И Абакумова-младшая как раз в подъезд заходила. С новым хахалем. Я его еще пускать не хотел. Просил паспорт с пропиской предъявить, – Сивоглотов хищно улыбнулся.

– Ну и, допустим, вы говорите с этим хахалем… а в это время кто-то заходит в вашу будку и…

– Никто туда не заходил! – отрезал Сивоглотов. – Я же рядом стоял – что, у меня глаз, что ли, нет?

– Хорошо. – вздохнула Настя. – А вы можете перечислить, кто в тот день заходил в подъезд? Ну, до того момента, как у вас живот схватило?

– Я могу все. – важно отвечал Сивоглотов. Прикрыл глаза и начал перечислять: – Чигашкова с третьего… Валенский с восьмого…

Настя слушала знакомые фамилии вполуха. В голову пришла неожиданная мысль:

– А Женя Сологуб – не заходил?

Сивоглотов не стал притворяться, что не знает, кто такой Женя Сологуб.

– Нет, Настя. Никого из твоих я вообще не видел. А, только мама забегала. У нее еще большая коробка была. С сапогами – кажется, «Саламандра».