Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 36

– Хорошо, товарищ полковник, – склонил голову с безупречным пробором Воскобойников. – Я полагаю, суд воздаст преступнику по заслугам.

Глава 6

Мама позвонила Насте сама. Настя в первую секунду даже ее голоса не узнала: тон ледяной, угрожающий. Таким из библиотеки звонят – уведомить, что книги давно просрочены.

Ирина Егоровна не поздоровалась – сразу перешла к делу:

– Анастасия! Нам надо встретиться.

«Швырнуть, что ли, трубку – как она сама бросает?» Но Настя покорно ответила:

– Хорошо, мама. Давай. Давай встретимся. Где?

– Кажется, адрес ты знаешь. – отрезала Ирина Егоровна. – Приезжай сегодня, к семи часам.

Время встречи Настю не устраивало. На сегодня, на пять, она записалась в женскую консультацию. Но ей и в голову не пришло просить маму принять ее попозже. «Ладно – постараюсь успеть. А если в поликлинике будет очередь, придется канючить, чтоб пропустили. Приступ тошноты изображать».

Правда, ей ничего изображать и не нужно: чувствует она себя – хуже некуда. «Вроде бы организм – молодой, здоровый, а беременность, как пишут в журнале „Здоровье“, – не болезнь, а состояние. Только почему так тянет прилечь, закрыть глаза, ткнуться носом в подушку?»

Но не будешь же все время лежать! Однако когда Настя не лежала, ее постоянно преследовали всякие пакости: то голова кружилась, то перед глазами цветные медузы плавали… И тошнило – не только по утрам, как полагается, а постоянно.

…Очередь в женской консультации состояла из совсем взрослых тетенек. Тетеньки дружно прервали беседу. Оглядели бледную Настю, зашептались. Она расслышала:

– Первый ребенок… Токсикоз… Астения…

Она робко спросила:

– Извините, а вы меня не пропустите? Я к Евдокии Гавриловне, на пять.

– Мы все – к ней. Кто на три, кто на три тридцать, – проворчала какая-то брюзга.

– Да пусть идет! – вступились за Настю остальные. – Еще грохнется в обморок… Не видите, что ли, – девушке плохо?

– Спасибо, – выдавила слабую улыбку Настя. Все-таки народ здесь, в центре (в консультацию пришлось идти по месту прописки), приветливей, чем в Измайлове.

Впрочем, врачиха, Евдокия Гавриловна, оказалась много суровей, чем тетки из очереди. Она бегло осмотрела Настю, вынесла ожидаемый вердикт: беременность десять недель, и тут же принялась стращать:

– Студентка? Ах МГУ, факультет журналистики?! Знаем мы ваш факультет! Выпиваешь, небось? Покуриваешь? Что головой трясешь – у вас все там курят! А потом удивляются, что у них дети – трехногие.

Настя пискнула:

– Я вообще не курю. И спиртное – не пью. Не лезет… А почему вы сказали – «трехногие»? Вы… Там увидели?!

Докторша усмехнулась:

– Там пока таких деталей не видно… Да ладно, успокойся ты! Ишь, слезы выпустила! Не реви, говорю, – валерьянки у меня нет! Это я так сказала, для профилактики. Живешь с кем?

Настя на секунду замялась:

– С… с мужем.

Докторша стрельнула глазом на безымянный палец без кольца. Но спорить не стала.

– Скажи мужу, что беременность у тебя протекает тяжело. Организм истощен, давление – низкое. Пусть бережет тебя муж. Так и скажи ему: врач, мол, велела меня беречь. Особое питание пусть обеспечит. Каждый день – соки, натуральные, по литру. Фрукты. Парное мясо. Икорка… Ешь все, что хочется: аллергии у тебя нет. Но никаких консервов, никаких пакетных супов, поняла? И витамины тебе выписываю, заграничные. В аптеках их не бывает, надо доставать. И стоят недешево – но придется потратиться. Здоровье дороже.

Настя робко вклинилась в монолог врача:

– А нельзя сделать что-то… чтобы поменьше тошнило? Таблеток каких-то выписать? Может, хоть уголь попить, а то совсем сил уже нет…

Врачиха строго сказала:

– Какие таблетки? Тебе, подружка, никаких таблеток вообще нельзя. Ни угля, ни аспирина. А тошнота… Питайся правильно. И слушай свой организм. Просит он, скажем, гранатовый сок – покупай сок, немедленно. А лучше – свежие гранаты. И сразу станет полегче. Обещаю.

«Если бы у меня деньги были… на гранаты, – грустно думала Настя, шагая прочь из консультации. – Ну врачиха дает, ну наговорила… Рекомендации – аб-балдеть. Мужа, значит, порастрясти – чтоб обеспечивал… Вот это совет! Эй, Сенька, давай, выходи из своего Лефортова – и обеспечивай меня икрой и ананасами, ну, быстро!»

Настя остановилась у продуктового магазина, бегло осмотрела свое отражение в витринном стекле. Ну и видок у нее – даже в мутной витрине заметно, что глаза запали, а румянцем и не пахнет. Мама, пожалуй, мигом поймет, что дело с ней нечисто.

«И ведь никому, никому не признаешься! Никого нет, кто бы выслушал и пожалел!»

А так хотелось, чтобы кто-нибудь ее пожалел…

Она с ужасом понимала, что злится на Сеню. Ведь это все, в конечном счете, из-за него! Из-за него ее не принимает семья. Из-за него ее противно тошнит. Из-за него она одна-одинешенька…

«Сенька – не виноват! – убеждала себя Настя. – Сеньку самого жалеть надо! Каково ему там приходится! Сидеть ни за что! За то, его он не делал и не мог сделать!»

Но, как ни занимайся самогипнозом, ничего она поделать не могла. Жалеть самое себя – получалось великолепно. А Сене сострадать выходило куда хуже. Как она может его жалеть, когда он ее, считай, бросил – в чужой коммуналке. Без копейки денег. Беременную…

Настя шла знакомыми переулками к родному дому на Бронной, занималась самоедством: «Думаю я как-то неправильно… Да что там неправильно: сволочно я думаю… По-хорошему, по-благородному – мне нужно остаться с Сеней. Сжечь все мосты. Не ходить к матери вообще. А если идти – только чтоб высказать, наконец, все, что я о ней думаю. И потом – гордо уйти. И справляться самой. Как-то выживать. Рожать ребенка. И делать все, чтобы вытащить Сеню. А не получится – просто ждать его, терпеливо и преданно. Интересно только: кто его в итоге дождется? Скелет? На какие деньги его ждать-то? Мне, конечно, дадут пособие в собесе – только сомневаюсь, что его хватит на гранатовый сок… И тем более – на свежие гранаты…»

И она ласково сказала открывшей дверь Ирине Егоровне:

– Привет… А знаешь, я по тебе соскучилась…

По лицу матери пробежала тень: смесь недоверия и… и, кажется, радости. Но она холодно сказала:

– А тебя никто из дома не гнал. Сама ушла… Ладно, проходи.

Ирина Егоровна повела ее не на кухню, как втайне надеялась Настя, а в гостиную. На комоде стояли два портрета: дед и бабка, задрапированы черными лентами. Настя против воли всхлипнула. Мама перехватила ее взгляд, злобно сказала:

– Скажи спасибо своему Сене!

Настя была готова к такому выпаду. И тут же – сама бросилась в наступление:

– А ты – скажи спасибо своему Жене!

– Что? – опешила Ирина Егоровна. – При чем тут Женя, о чем ты?

– Кажется, это ты все кричала: «Ах, Эженчик! Ах, вот была бы тебе, Настя, достойная партия!» – нападала Настя. – А ты знаешь, что твой Женя наделал? Явился ко мне домой, изнасиловал и избил.

Она продемонстрировала маме уже едва заметный синяк на щеке.

Мать дернулась, изменилась в лице. Настя понаслаждалась ее ошарашенным видом.

– Такого не может быть, – неуверенно произнесла Ирина Егоровна. – Ты все врешь…

– А давай позвоним ему. И спросим. И пусть только попробует отпереться. Я вообще могу на него заявление написать! Сниму побои в травмпункте – и пойду в милицию!

Мама откинулась на стуле, прикрыла глаза. Настя терпеливо ждала: что она скажет теперь?

Ирина Егоровна думала долго. Наконец, приняла решение. Произнесла:

– Что ж, если так… Тем лучше.

– Тем лучше? – вспыхнула Настя. – Лучше – чем что? – и жалобно добавила: – Тебе что? На меня совсем наплевать?

Вопрос остался без ответа. Настя дрожащим голосом продолжила:

– Он пришел – без звонка… Просто сидел, вроде как утешал… А потом – набросился на меня! И я ничего, ничего не могла сделать!

– Настя, хватит ломать комедию. – строго сказала мама. – Помолчи – и послушай меня. Спокойно послушай. Я… Я предлагаю тебе компромисс… Предлагаю договориться. Если хочешь – предлагаю сделку.