Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 28

Арсений в комнате дежурной бригады держал в руках только что полученную «тассовку».

«Тассовка» гласила:

– Покойника становится все меньше и меньше, а нового генсека – все больше и больше, – прокомментировал Сеня «тассовку», отдавая ее дежурному редактору.

Тут и замответсека Ермолаев подоспел. Он как раз накатил внизу в цехе очередной стакан портвейна.

– О! – возбужденно воскликнул он. – Опять переверстываемся! Я ж говорил, что этим не закончится!… Кстати! У нас там на третьей и на четвертой полосах два материала идут. Твой, Сенька, про рулончики, и еще один. Там во врезках упоминается: «как указал – приказал генеральный секретарь Ка-У-Черненко». Может, мы «Черненко» на «Горбачева» сразу заменим? «Как указал-приказал генеральный секретарь Эм-Эс-Горбачев». Первыми будем! Прогне-емся! Раз пошла такая пьянка, а?

Дежурный редактор, замечательно остроумный грузин Гоги Мухранович пару раз осторожно принюхался своим длинным носом к алкогольным парам, источаемым Ермолаевым, и вежливо покачал головой:

– Не надо, Слава. Зачем мы будем бежать впереди паровоза? Просто давайте снимем слова про «генерального секретаря Черненко». Что, разве не может быть материалов без «генеральных секретарей»?… Займитесь этим, Сеня. – ласково кивнул он Арсению. – Тем более там и ваш материал идет. Кстати, блистательный материал, пример настоящей критической корреспонденции…

Арсений аж покраснел от радости. Комплимент от замглавного, да еще такого стилиста и мастера, как Гоги Мухранович, дорогого стоит!

– …А мы с вами, Слава, давайте переверсткой займемся. – обернулся тот к Ермолаеву. – И, пожалуйста, Слава, не пейте вы больше с метранпажем портвейна. Вы-то с ним к нему привычные, а вдруг солдатики-верстальщики придут в негодность? Мы сами, что ли, кассу будем складывать?

– Не-не, я все!! – горячо заверил начальника Ермолаев и убежал с тассовкой в цех.

В то же самое время в квартире Капитоновых на Большой Бронной собралось много народу – столько, сколько там, пожалуй, ни разу не бывало при жизни ее обитателей.

Здесь находилась оперативная бригада с Петровки: следователь, опер, эксперт, фотограф. Сюда вызвали понятых. Понятыми стали двое других обитателей «цэковского» дома: соседка-пенсионерка, вызвавшая милицию, и ее муж. Приехали двое из комитета: оба в одинаковых серых пальто, с одинаково не запоминающимися лицами и фамилиями. Один – постарше, другой – помоложе, вот и вся разница.

Вызвали с работы Ирину Егоровну, дочку погибших. Соседка ей позвонила – сказала, что отцу плохо с сердцем.

К тому времени, как Ирина Егоровна доехала из министерства домой, тела Егора Ильича и Галины Борисовны уже увезли. «Труповозку» подогнали к самому подъезду. Прикрыли ее со стороны улицы рафиком «Скорой помощи» – чтобы ничего не разглядели случайные любопытствующие. Дюжие санитары вытащили – бегом, бегом! – носилки с телами, прикрытыми простынями: сперва Егора Ильича, а потом Галины Борисовны. «Труповозка» тут же отъехала.

В квартире остались нарисованные криминалистами силуэты тел и пятна крови. Когда Ирина Егоровна приехала и узнала о смерти отца и матери, с ней случился сердечный приступ. Врачу «Скорой помощи» пришлось отхаживать ее, делать укол. Вскоре, впрочем, Ирина Егоровна взяла себя в руки и принялась деятельно сотрудничать со следствием.

В ее лице не было ни кровинки, из глаз не пролилось ни слезинки.

Из ее показаний следователь милицейской опербригады (и неразлучный с ним молчаливый дежурный следователь с Лубянки) узнали, что из квартиры кое-что похищено. Похищено самое ценное. Из тайника под баром исчезли все драгоценности – в том числе несколько бриллиантовых браслетов, колье и серег, принадлежавших Галине Борисовне и Ирине Егоровне. Из бельевого шкафа утащили четыре сберкнижки – с накоплениями на сумму более чем тридцать тысяч рублей. А из жестяной коробки из-под чая, стоявшей на кухне, убийцы похитили почти десять тысяч рублей наличными. При этом квартиру преступники не обыскивали. Вещи не были перебулгачены. Создавалось впечатление, что убийца (или убийцы) очень хорошо знали, где что находится в квартире Капитоновых. Значит, сам собой напрашивался вывод, преступники (или преступник) были в семействе своими людьми.

В пользу данной версии свидетельствовал и тот факт, что дверные замки оказались неповрежденными. Судя по всему, Галина Борисовна Капитонова спокойно впустила налетчика в квартиру. Значит, вероятнее всего, она хорошо его знала. Потому, кстати, что она тут же беззаботно повернулась к нему спиной. И тут ей нанесли удар ножом – удар, оказавшийся смертельным…

Далее события, видимо, развивались так.

Шум падающего тела встревожил Егора Ильича. Он как раз приехал после внеочередного Пленума ЦК домой – переодеться и пообедать. Он, по словам дочери, при любой возможности старался заехать поесть домой. Вероятно, эта деталь семейного уклада Капитоновых также была известна преступникам. Не успел Егор Ильич выбежать из кухни, как его сначала оглушили, ударив по голове тупым тяжелым предметом, а затем, уже потерявшего сознание, зарезали… После двойного убийства преступники (или преступник) принялись осматривать квартиру в поисках поживы. Они, видимо, хорошо знали, где что лежит – потому что никаких усилий им прикладывать не довелось. Убийцы без проблем отыскали все самое ценное, в доме.

Словом, с облегчением подвел итог милицейский подполковник, начальник дежурной опербригады с Петровки, речь идет, скорее всего, об убийстве с целью ограбления. Никакой политикой здесь не пахнет.

Человек из КГБ, в стандартном польском костюмчике, в сером галстучке, с абсолютно серой внешностью (никто из опербригады даже не запомнил ни фамилии его, ни звания) резко оборвал подполковника:

– Когда убивают кандидата в члены ЦК партии, это всегда политика. Да еще, когда его убивают в день внеочередного Пленума ЦК.

Он внушительно посмотрел на милиционера, побуравил его глазками, прикинул, испугался ли тот. Понял, что тот испугался не очень и оттого заявил излишне резко и безапелляционно:

– Мы забираем это дело.

«…Забираете именно потому, что раскрыть его никакого труда не составит», – добавил про себя милицейский подполковник – но вслух произносить этого, естественно, не стал.

Настя вернулась поздно. Вот уж дурацкий у них факультет: как пьянку начнут – не остановишь. И сама не остановишься.

«Нашли ведь, что справлять, – с запоздалым раскаянием думала Настя, – поминки по генсеку, подумать только!»

За болтовней, картишками и игрой в «бутылочку» (пыталась отвертеться, да не удалось) время пролетело вихрем. Стали расползаться только в час ночи. Тим маслянил Настю пьяными глазками, уговаривал остаться: «Метро ведь уже закрылось, куда ты поедешь?»

Настя решительно пресекла домогательства и, смущаясь, стрельнула у девчонок пятерку на такси – с карманными деньгами у нее в последнее время была напряженка, даже стипендию приходится тащить в семью.

«Ну вот, опять я поиздержалась, – покаянно думала она, подремывая в тепле машины. – Зачем только пошла?! Конечно, было вкусно, но в „Праге“ оставила деньги, что мне выделил Сенька на обеды на неделю. И пятерку еще эту несчастную за такси отдавать…»

Нахальный водила набивался на чаевые, но Настя, охваченная приступом экономии, пожаловала ему только двадцать копеек.

«Тоже нашла статью расходов – в дурацкое Измайлово ездить, – сердито думала она, топая по ступенькам. – Как хорошо на Бронной было: отовсюду пешком можно дойти».