Боулинг-79 - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 38

И вот он несся по полупустой МКАД и все твердил себе: «Зачем я с этим телевидением связался? Какого дьявола?..»

В то же самое время на своем «Лексусе» в сторону телецентра двигалась и Лиля. Ехать ей из московской квартиры было значительно ближе, всего-то с Ордынки. И голова у нее, в отличие от Валерки, была забита не отвлеченными рассуждениями, а конкретикой. Все-таки предстояло пять дней непрерывных съемок, с утра до вечера, а это означало, что ей, генеральному продюсеру, надлежало следить за тысячью самых разных вещей: игроками, игрой, ведущим, текстом, картинкой, операторами… А главное, обеспечить, чтобы на выходе получился интересный телепродукт. Передача, которую будет нескучно смотреть. Программа с высоким рейтингом.

Про нынешнего Валерку Лиля уже многое для себя решила. Она была ему благодарна. Еще с тех, студенческих времен. Именно он вытащил ее на сцену. Именно вместе с ним она впервые отведала этой отравы – напряженной тишины, слез и смеха зрительного зала.

Отведала – и поняла, что никогда больше не сможет жить вне шоу. Все, что не было связано со сценой, казалось ей с той поры скучным и пресным.

Валерка сумел увидеть (и выпестовать) ее талант актрисы. Так себе талантик, прямо скажем, самокритично думала о себе Лиля. Она далеко не Чурикова и не Мерил Стрип.

Но еще в те времена Лиля неожиданно набрела на свое подлинное призвание: быть организатором шоу.

В те далекие годы главным организатором был режиссер, и, когда Валерка вдруг заболевал или не мог провести репетицию из-за того, что перебрал накануне, она смело брала бразды правления в свои руки. И у нее получалось совсем не хуже, чем у него. Во всяком случае, ей так казалось.

В новые времена первым руководителем и на телевидении, и в кино стал генеральный продюсер. Вот и она превратилась в генпродюсера. И – умирала на своей работе, пахала порой по двадцать часов ежедневно, а все равно – ей нравилось. Очень нравилось. И предчувствие пяти дней съемок, когда жизнь сконцентрирована до предела, и нет времени рефлексировать, задумываться, переигрывать, будоражило ее кровь, словно шампанское.

А Валерка… Да, Валерка… Она поняла сразу – по его обувке, по джинсикам, что жизнь у бывшего возлюбленного не задалась… И коль скоро она в силах ему помочь… Хоть что-то для него сделать… Да, она ему обязательно поможет… Причем в такой форме, чтобы не ущемить его гордость. Чтобы он никогда, даже наедине с самим собой, не смог обвинить ее в том, что она унизила его милосердием, подала ему милостыню.

К телецентру они подъехали одновременно. Валерка увидел ее машину, разулыбался, замахал через отворенное стекло. А Лиля подумала: «Боже, на какой же ржавчине он ездит!»

На стоянке было полно места. Телевизионный народ, делающий утренний эфир, уже разъехался – передачи типа «С добрым утром!» напрямую идут, через спутник, на восточные регионы. Потому снимают их глубокой ночью, а поутру на европейскую часть страны пускают в записи. Другие программы – не «Слабое звено» и не «Миллионера» – стараются записывать в более щадящее время. Самое раннее в двенадцать – иначе на них ни звезды, ни политики приходить не будут: сильные мира сего любят поспать по утрам.

Только те программы, где задействован простой люд, пишут с самого утра. Кого интересует, что Валерка или другой игрок перед программой не выспится? Не нравится – не приходи. Тебя за уши на телевидение никто не тянет.

Валерка запер свою колымагу. Подскочил к Лилиному «Лексусу», галантно растворил перед хозяйкой водительскую дверцу. Подал ей руку.

Она небрежно щелкнула сигнализацией. Затем, после крошечного промедления, взяла старого приятеля под руку. Плевать, что о ней подумают. И о чем будут шептаться по курилкам. Она здесь, на шоу, хозяйка. И если ей пришло в голову прийти на запись под ручку с игроком, она так и сделает и ни от кого прятаться не будет. А то, что друг выглядит совсем не комильфо – хоть, видимо, старался перед эфиром приодеться в лучшие вещички, – никого волновать не должно. Это ее, Лилина, прихоть. Она уже достигла такого положения, когда может позволить себе любые прихоти.

Лиля с Валеркой миновали милицейский пост, а потом она снова взяла его под руку, и таким манером они прошествовали по пустынному телецентру.

– Обшарпаненько тут у вас, – с удовольствием заметил бывший любовник.

– Скажи еще спасибо, – усмехнулась она, – что у нас в студии кондишены поставили. А то б ты там умер под софитами, да в такую жару.

– Спасибо, что поставили, – серьезно кивнул он.

– Все для тебя – и любовь, и мечты, – пропела она.

Под ручку, шерочка с машерочкой, они дошли до студии. Тут их увидели многие из обслуживающего персонала шоу: покуривающие, пробегающие по коридорам, заправляющиеся перед трудным днем кофе из картонных стаканчиков. У Настены, редактора по игрокам, чуть челюсть не отвисла. А бедный Макс аж позеленел весь и немедленно стал метать в Лилю оскорбленные, а в Валерку – уничижительные взоры. Совершенно понятен был ход мыслей, толпившихся в его скудной юной головке: раз Лиля появляется на работе в семь утра под ручку с мужчиной – значит, она провела с ним ночь.

– Ну, пока, дорогой Валерочка, – громко пропела Лиля, освобождая руку своего спутника. – Теперь наши пути расходятся. Тебе играть – а мне всей этой бодягой руководить.

– Мы еще увидимся?

Она ответствовала нарочито громко:

– Боюсь, что сегодня вряд ли. Ты не представляешь, сколько здесь проблем, которые мои подчиненные без моего вмешательства решить не могут.

Подчиненные – и Настена, и Макс, и все другие – жадно прислушивались к диалогу шефини. Даже кофе позабыли прихлебывать, сигаретами затягиваться.

А Валерка – вот умница парень – понял ее игру с полуслова. Даром, что ли, они на одной сцене почти два года играли. Спросил в полный голос:

– Тогда, может, сходим куда-нибудь с тобой на недельке?

– На этой неделе никак – сам увидишь, что здесь творится, когда мы пишемся. А как съемки закончим – с удовольствием… А сейчас, Валерочка, иди вон к Насте – вы с ней, наверно, по телефону познакомились, она редактор по игрокам. Она будет твоей любезной хозяйкой.

И на виду у изумленной публики Лиля по-дружески чмокнула старого приятеля в щечку – и была такова.

Валерка, как и остальные игроки, поступил в распоряжение к Настене. Однако если другими претендентами на «миллион» редактор командовала в бесцеремонном стиле советских теток, то с ним, предполагаемым любовником продюсерши, девушка обращалась с всею ласковостью: «Пойдемте на грим, Валерий Васильевич…» Впрочем, невыспавшиеся гримерши, не видевшие триумфального явления Валеры под ручку с Лилей, помыкали им столь же беспардонно, как и прочими игроками: «Садитесь… Повернитесь… Живее… Не вертите головой, здесь не парикмахерская…» С простыми людьми на телевидении не чикались – они ж не звезды: не певцы, не политики, не артисты – обыкновенные лохи, да еще жаждущие пролезть в ящик и на халяву срубить капусты…

Сталкиваясь со своими конкурентами – то в гримерке, то в артистической, то в курилке на лестнице, – Валера видел: их бьет мандраж. Мужики пытались хорохориться, травили анекдоты. Женщины не скрывали, что боятся. И вправду, сигареты тряслись в их руках, на шеях и щеках проступали сквозь грим красные пятна. Валера чувствовал свое превосходство над ними: все-таки у него имелся хоть и давний, но опыт предпремьерного волнения. И его преодоления. Эх, сейчас бы пятьдесят граммов коньячку!..

Когда вибрирующих игроков стали заводить наконец в студию, у ее дверей появилась красавица, солнышко ясное – Женечка. Валеркина родная дочь.

– Что ты так поздно?! – напустился на нее Валерий.

– Па, что ты кричишь! – немедленно надула губки девушка. – Ведь не начали еще!..

– Но я же за тебя волнуюсь, неужто не понятно?!

– Ты не за меня волнуешься, а сам по себе, – хладнокровно, в стиле своей матушки, отбрила папаню дочурка. – А на мне только психоз свой срываешь.

И, как обычно бывало в разборках с ее мамашей, Валера не нашелся, что ответить.