Дочь тысячи джеддаков - Берроуз Эдгар Райс - Страница 19

Через несколько дней мои тоты стали предметом удивления всей общины. Они ходили за мной, как собаки, терлись об меня своими большими мордами, доказывая этим свое полное расположение ко мне и так беспрекословно слушались малейшего приказания, что марсианские воины стали приписывать мне какую-то особую земную силу, неизвестную на Марсе. – Чем вы околдовали их? – спросил меня однажды Тарс Таркас, видя, как я далеко засунул руку в огромную пасть одного из них, у которого застрял в зубах камешек, когда он пасся на мшистой траве нашего двора.

– Хорошим обращением, – ответил я. – Вы видите, Тарс Таркас, более мягкие чувства тоже бывают иногда полезны, даже для воина. В пылу битвы и в походе я могу быть уверен, что мои тоты будут мне послушны, и это повышает мои боевые качества. Я лучший воин благодаря тому, что я более добрый человек. Для остальных воинов и для всей общины было бы полезно усвоить в этом отношении мои приемы. Всего лишь несколько дней назад вы сами говорили мне, как часто эти животные были, благодаря непостоянству их характера, причиной внезапного поражения. В решительный миг, когда уже бывала близка победа, они вдруг бунтовали и сбрасывали своих седоков. – Покажите мне, как вы этого достигаете, – был единственный ответ Тарс Таркаса.

И вот я, как можно подробнее, объяснил принятый мной способ тренировки тотов, и впоследствии он заставил меня повторить все в присутствии Лоркас Птомеля и собравшихся в полном составе воинов. Этот момент положил начало новой жизни для бедных тотов и, прежде чем мне пришлось покинуть общину Лоркас Птомеля, я имел удовольствие любоваться целым эскадроном послушных, отлично вымуштрованных животных. Эффект точности и быстроты, достигнутый при военных упражнениях, оказался настолько разительным, что Лоркас Птомель поднес мне массивный золотой браслет с собственной ноги в знак признания моих заслуг перед общиной. На седьмой день после битвы с воздушными кораблями мы снова выступили в поход по направлению к Тарку, так как возможность повторного нападения казалась Лоркас Птомелю крайне маловероятной.

В последние дни перед отъездом я мало виделся с Деей Торис, так как был очень занят изучением, под руководством Тарс Таркаса, марсианского военного искусства, а также объезживанием моих тотов. Когда я заходил к ней, я не заставал ее дома, так как она ходила с Солой гулять по городу или осматривала различные здания по соседству с площадью. Я предупредил их не отходить далеко от площади, имея в виду опасность встречи с большими белыми обезьянами, свирепость которых я достаточно испытал на себе. Однако для опасения было сравнительно мало причин, так как Вула сопровождал их во всех прогулках, а Сола была хорошо вооружена.

Вечером, накануне отъезда, я встретил их, когда они приближались к площади по длинной, ведущей с востока, улице. Подойдя к Соле, я сказал, что беру на себя ответственность за сохранность Деи Торис. Затем я под каким-то предлогом послал Солу к себе на квартиру. Я вполне доверял этой женщине, но почему-то мне хотелось остаться наедине с Деей Торис, которая олицетворяла для меня симпатию, дружбу, которых я был лишен с тех пор, как не был на Земле. У нас было столько общих интересов, как будто мы родились под одной крышей, а не на разных планетах, мчавшихся в пространстве на расстоянии не менее сорока восьми миллионов миль друг от друга.

Я был уверен, что она чувствует это так же, как и я, так как при моем приближении растерянное и грустное выражение ее лица сменилось радостной улыбкой, и она приветствовала меня по обычаю марсиан, положив свою правую ручку мне на плечо.

– Саркойя сказала Соле, что вы сделались настоящим тарком, – сказала она, – и что я буду теперь видеть вас так же редко, как любого другого воина. – Саркойя первостатейная лгунья, – ответил я, – несмотря на то, что тарки так гордятся своей безупречной правдивостью. Дея Торис рассмеялась.

– Я знала, что, став членом общества, вы не перестанете быть моим другом. «Воин может изменить свои знаки, но не свое сердце» – так гласит марсианская пословица.

– Мне кажется, они пытались разлучить нас, – продолжала она, – потому что, когда вы бывали свободны, одна из женщин Тарс Таркаса всегда под каким-нибудь предлогом уводила Солу и меня. Они брали меня с собой в подвалы, где я должна была помогать им смешивать этот ужасный радиевый порох и изготовлять снаряды. Вы знаете, что эти работы должны проводиться при искусственном свете, так как солнечный свет всегда вызывает взрывы. Вы заметили, что их пули взрываются, ударяя в какой-либо предмет? Ну так вот, наружная непрозрачная оболочка от толчка пробивается и обнажает стеклянный цилиндрик, почти сплошной и снабженный на переднем конце крупицей радиевого пороха. В тот миг, когда солнечный свет, хотя бы рассеянный, коснется этого пороха, он взрывается с силой, которой ничто не может противостоять. Если вам случится присутствовать при ночном сражении, вы заметите отсутствие этих взрывов, зато на следующее утро при восходе солнца все поле будет грохотать от взрывов выпущенных ночью снарядов. Поэтому, как правило, ночью не применяют разрывных снарядов.

Я с интересом слушал объяснения Деи Торис об этой удивительной особенности марсианского военного дела, но мысли мои были более заняты насущным вопросом о ее судьбе. Меня нисколько не удивило, что они старались прятать ее от меня, но я пришел в сильное негодование, узнав, что ее подвергают тяжелой и опасной работе.

– А пришлось ли вам терпеть при этом еще какие-нибудь оскорбления, Дея Торис? – спросил я и, ожидая ответа, почувствовал, как приливает к моему лицу горячая кровь моих предков.

– Только в мелочах, Джон Картер, – ответила она. – Я выше их оскорблений. Они знают, что я дочь десяти тысяч джеддаков и могу проследить свою родословную без всяких пробелов до строителя первого великого канала, и они, не знающие даже собственных матерей, завидуют мне. В душе они ненавидят свою ужасную жизнь и срывают свою жалкую злобу на мне, зная, что я стою за все то, чего они лишены, о чем им приходится только мечтать без надежды когда-либо достигнуть. Пожалеем же их, мой вождь, ибо, если даже нам суждено умереть от их рук, мы не можем отказать им в жалости, потому что мы выше их, и они это знают!

Если бы я знал значение этих слов: «мой вождь», обращенных красной марсианской женщиной к мужчине, я был бы несказанно поражен, но я этого не знал, и узнал лишь много месяцев спустя. Да, мне многое нужно было узнать на Барсуме!

– Мне кажется, что мудрость велит встречать судьбу с наибольшим достоинством, Дея Торис. Но, тем не менее, я надеюсь добиться того, чтобы в ближайшее время ни один марсианин, будь он зеленый, красный, розовый или фиолетовый, не посмел даже косо взглянуть на вас, моя принцесса!

У Деи Торис при моих последних словах тоже захватило дух, она взглянула на меня раскрытыми глазами, потом странно рассмеялась, причем на ее щеках появились две коварные ямочки, покачала головой и воскликнула:

– Какое дитя! Великий воин – и, все-таки, малое неразумное дитя!

– Что я такого сделал? – спросил я, оторопев.

– Когда-нибудь вы узнаете, Джон Картер, если только мы останемся в живых. Но я вам не скажу. И я, дочь Морса Каяка, сына Тардос Морса, слушала вас без гнева, – закончила она.

Затем снова начала шутить и смеяться, подтрунивая над моей доблестью таркского воина, стоявшей в противоречии с моим добрым сердцем и добродушием.

– Мне кажется, – сказала она со смехом, – что если вам придется случайно ранить врага, вы возьмете его к себе и будете ходить за ним, пока он не выздоровеет. – На Земле мы именно так и поступаем, – ответил я. – По крайней мере, среди цивилизованных людей.

Это заставило ее снова рассмеяться. Она не могла этого понять, так как при всей своей нежности и женственности, она была все-таки марсианкой, а марсианин всегда стремится к смерти врага. Ибо смерть врага означает дележ его имущества между живыми. Мне было очень любопытно узнать, что в моих словах и поступках повергло ее минуту назад в такое смущение, и я продолжал настаивать, чтобы она объяснила мне это.