Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 19

Разумеется. Непременно.

Санька задумался.

Эмпатия в жизни котов играла огромную роль, он это знал. Как правило, котята рождались парами, мальчик и девочка, брат и сестра – и у них сразу возникала глубочайшая связь, настолько сильная, что, если почему-то умирал один, второй тоже не выживал. Как правило. Именно благодаря нарушению этого правила, спасению котёнка Кеши, и возникла огромная симпатия между землянами и эрхшшаа. Санька втайне страшно гордился, что пусть не стоял, но хотя бы лежал без сознания у самого корня этой дружбы. Кешу буквально выдрала из лап смерти Вита – вроде как будущая Санькина тётушка, потому что в неё по уши втюрился дядя Адам, – а Кеша тут же вытащил Саньку из состояния, хуже которого вообще трудно что-то придумать… Стоп, сказал себе Санька, стоп, назад, не вспоминать, не сметь. Стоп.

Он вытер пот запястьем и укололся о щетину. Надо снова побрить голову. Чтобы никто не видел, что щетина наполовину седая.

"А молодого звеньевого

несут с седою головой…"

Так вот, эмпатия. В жизни котов. Да…

Потом у них возникает связь с родителями – тоже почти такая же мощная, как с близнецом. Потом ещё с кем-то. У котов по этому принципу строятся семьи. Рра-Рашт говорил, что взаимная глубокая эмпатия в зрелом возрасте преходяща, возникает и пропадает – поэтому семьи у эрхшшаа обычно держатся лет десять-двадцать, а потом распадаются и создаются заново. Но важно не это, а то, что первоначальная связь брата с сестрой и детей с родителями – держится всю жизнь. Они чувствуют друг друга, как бы далеко ни находились. Этим путём не передаётся осмысленная информация – а только простейшие эмоции: счастье, спокойствие, холод, страх… И ещё они всегда узнают, что их близкий умер. И испытывают горе. И по родственной сети известие распространяется по всей обитаемой вселенной, потому что котов где только нет…

Разумеется, Рра-Рашт собрал все доступные сведения о том, что «слышали» родственники погибших накануне той минуты, когда ощутили, что их «второго», или ребёнка, или родителя больше нет на свете. И оказалось – ничего особенного, ничего запоминающегося. Это указывало на почти мгновенную смерть без предупреждения. В этом Санька почему-то сомневался – интуитивно, беспричинно. Котов застали врасплох? – в это он не верил. Другое дело, если те, погибшие, соблюдали что-то вроде радиомолчания. Не выдавать себя – их ведь специально учили. И отбирали наиболее способных…

Санька не знал, имеет ли вообще смысл рассуждать на эту тему, если точно и конкретно пока не известно вообще ничего. Но всё равно рассуждал.

Они, то есть двое землян, Санька и Маша, марцал Барс и шестеро котов, – висели в пространстве уже восемь суток невдалеке от исполинской, почти две тысячи километров в диаметре, кучи очень рыхлого снега, иначе именуемой протокометой. Звезда, вокруг которой эта комета как бы вращалась, виднелась вдали сварочно-яркой точкой. Рра-Рашт считал, что комета ещё ни разу не приближалась к своему центральному светилу.

С одной стороны, комета служила кораблику Рра-Рашта, «Неустрашимому», маскировочным тентом – от тех, с кем встречаться не следует. С другой – видимым издали (не глазками, конечно, а гравилокаторами) ориентиром для тех, кого ждали. Уже долго. Дольше назначенного срока.

До соседней звезды, на орбите которой находилась имперская региональная космическая база транспортных кораблей, было чуть больше двух суток крейсерского полёта – то есть без рискованных прыжков на очень большой скорости и со сверхъестественной точностью, что доступно только считанным пилотам-асам. Рра-Рашту, например. Все пять искомых кораблей отстаивались там, и этому нашлось лишь одно разумное объяснение: их ремонтировали, причём своими силами, без привлечения эрхшшаа.

Невооружённым глазом звезда была еле видна. Конечно, она была красным карликом, чуть меньше Проксимы, но тем не менее…

План операции был таков: зафрахтовать один из кораблей, управляемых теми, нужными, капитанами. Улететь на нём. Подальше. И тогда уже делать всё, что потребуется.

По очевидным причинам коты не должны были «светиться» в деле, и фрахтователем выступал Барс, играющий роль богатого негоцианта с одной из отдалённых планет Империи. При нем должны были состоять Санька в качестве личного секретаря и двое агентов Рра-Рашта с планеты, вокруг которой вращалась база, в качестве компаньонов. Они должны были привезти необходимые документы и ещё какие-то вещи, необходимые для того, чтобы личность, полномочия, намерения и финансовые возможности Барса не вызвали сомнений.

Пока что Санька за компанию с Барсом постигал основы языка и культуры планеты О-Ни-Тээ, с которой они якобы происходили, а Маша, готовясь к предстоящим следственным действиям, изучала языки имперской столицы Тангу – в основном каанский и тегу; их принято было худо-бедно знать во всех мирах, входящих в Империю. У эрхшшаа имелось что-то вроде учебных фильмов с хитрой приладой, отключающей забывание. Когда Шарра, дочка Рра-Рашта, помогавшая Саньке и Барсу освоиться с новой для них техникой, сказала, что за первый день они освоили полторы тысячи слов и идиом, а во второй, разогнавшись – больше трёх тысяч, Санька не поверил, но оказалось, что так оно и есть. Уже на следующий день они набрали лексическую норму среднего жителя О-Ни-Тээ. Ещё два дня ушло на всяческую историю с географией и подробности повседневной жизни. Потом пошли шлифовка и полировка. Целый день Санька привыкал к ошейнику с поводком – именно так полагалось ходить личным секретарям крупных негоциантов…

Агенты должны были прибыть позавчера. Однако пришёл только шифрованный сигнал задержки.

Рра-Рашт нервничал, и это было заметно. После получения такого сигнала он мог ждать пятьдесят часов, потом следовало уходить.

Он ждал уже шестьдесят, не снимая визибла, то есть категорически нарушая все и всяческие правила и инструкции…)

Глава пятая. НОВЫЕ ВВОДНЫЕ

Позади небо было в алых перьях, но сам горизонт заволакивала плотная синяя туча, и Коля Ю-ню, теперь уже официальный спецпредставитель Президента по Северо-Западу, подумал, что ночью пойдёт снег. Город впереди уже светился огнями, а в небе стояла толстощёкая и всем довольная луна. Ярко светились полосы базы и – немного дальше – гражданского аэродрома. Оттуда как раз взлетал четырёхчасовой челнок на Москву.

Упругий ветерок с залива пробирал до костей. Коля ещё потоптался на снегу, потом повернулся и по тропинке пошёл вниз, к машине.

Сегодня теплее, подумал он. Заметно теплее. И ветер не такой. А они стояли несколько часов…

И хоть бы один насморк! Обморожения – да. Но никто не простыл, не подхватил пневмонию…

Информация о детских бунтах, которые начались практически одновременно (вернее, в один и тот же час в каждом временном поясе) в большинстве крупных лётных школ Земли, не просто просочилась – хлынула. Об этом писали газеты, об этом заговорили политики. Вот хорошо, что Данте такой умница. Повезло нам с ним. А в Новосибирске ребятишкам не повезло, у начальника школы сдали нервы, он принялся хватать зачинщиков, набил ими изолятор – и две девочки выбросились из окна. Не насмерть, но всё равно ничего хорошего. Начальника сняли, но шум, шум…

И ничего, кроме шума.

А главное – ведь ни черта не понятно.

Он забрался в тёплое нутро машины, вытер навернувшиеся слёзы, высморкался в огромный платок. Посмотрел на водителя.

– Куда едем, Николай Юльевич?

– Едем… – повторил Коля. – Хм. Действительно, надо же куда-то ехать… Давай-ка попробуем на набережную Макарова, к бабульке Калерии.

По дороге он напряжённо думал, но о чём – вряд ли мог бы сказать.

…Бабка Калерия за те несколько месяцев, которые он её не видел – с сентября, что ли? точно, в сентябре, в первых числах, когда приезжал к Саньке, вербовать его для работы с котами, – стала совсем старой. То есть внешне ничего не изменилось, но ещё летом это была жилистая шустрая старушка с ясным взглядом и без возраста, глава настоящего действующего подполья, – а сейчас Коле открыла дверь худая старуха с погасшими глазами.