Штурмфогель - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 43

А потом Гуго, крутя вручную кабестан, выбрал якорь и завел мотор.

Только что села луна, и на горизонте ясно вырисовывались зубцы щетинистых холмов. За ними начинался лес Броселианда, лес странный, с легендами и опасностями. Последний лес единорогов. Там, в глубине его, на обширных полянах, стояли легкие летние дворцы аквитанских королей, и в одном из них завтра начнут собираться делегации воюющих внизу стран. Через два или три дня туда должны будут прибыть Властители: высшего ли ранга, или помельче, – этого пока не знал никто. Целью переговоров будет прекращение войны Германией – под гарантию амнистии всем военным преступникам…

Эйб почувствовал, что дышит слишком тяжело, и покосился на Розу. Она стояла и неотрывно смотрела в ту же сторону. Камни крепостной стены, старой, как само время, готовы были раскрошиться под ее тонкими пальцами.

Она думает так же, как я…

На кузинах можно жениться, не во всех странах, но можно…

Вот кончится война…

Эйб холодно и четко знал, что шансов выжить – как у него самого, так и у Розы – примерно один к ста. Он слишком зажился на этом свете, с его-то склонностью к риску и чрезмерным упрямством… а Розе предстоят танцы с единорогами, что в чем-то тоже сродни многодневному штурму… во всяком случае, по надеждам на благоприятный исход…

Он заставил себя проглотить комок и вернуться от любви к ненависти.

Предатели. Гнусное мелочное отребье. Нелюди.

Они готовы довольствоваться бессильным Гитлером, готовы смыть с Гиммлера всю кровь, забыть миллионы замученных и убитых, лишь бы устроить все по-своему, получить перевес над Сталиным – и обрушиться на него объединенной мощью. Им мало выиграть эту войну – им нужен весь мир. Но и тогда они не успокоятся…

Потому что им нужен не этот мир.

Потому что, хотя сами они в массе своей и принадлежат к роду человеческому, стоят за ними – нелюди. Не-люди.

Кое-что Эйб об этом знал. Но никогда не мог заставить себя окончательно поверить – и тем более не мог никому ничего доказать. Он и не пытался доказывать, по правде говоря…

Потому что тогда не помогло бы ничего. Все, кто что-то узнавал о «Вевельсбурге», жили потом – очень короткую жизнь, и смерть их зачастую бывала причудливой. Эйба спасло только молчание.

Теперь он пытался создать хоть какую-то стратегию – буквально из ничего.

Конечно, разработанный Дроздом план будем рассматривать как обманку. Для Дрозда же. Поскольку наверняка предпоследним секретным пунктом в этом плане идут «действия ликвидационной команды, зачистка местности, формирование следовой легенды»…

Вот под этот пункт Эйбу угодить категорически не хотелось.

Нападение планировалось произвести, переодевшись в черную эсэсовскую форму. Притом что многие из коммандос имели типичную еврейскую внешность, это казалось глупым. Но сомневаться в Дрозде не приходилось, значит, оставалось понять, для чего он это делает и на кого хочет перевести стрелки. И если отбросить совсем примитивные ходы (к которым вообще-то не склонен ни сам Дрозд, ни те, кто будет расследовать нападение), то получается… Абадон?

Получается Абадон. Легендарная крепость, символ последнего отчаянного сопротивления темным силам. Сопротивления, которое не могло спасти сам народ, но которое спасло честь народа. То, чем можно гордиться…

Значит, это оттуда будет нанесен удар… так по крайней мере будут думать все. Хорошо это или плохо? И что нам дает?

С точки зрения справедливости – пожалуй, хорошо. Пусть думают, что еще не все мы опустили руки, еще не все бросили оружие. Что мы можем бить, и бить больно. А главное – ответный удар будет нанесен в пустоту. Если вообще будет нанесен… в конце концов Абадон стоит почти в центре Берлина. И возможно, обнаружение такого следа не приведет к немедленной ссоре и драке наверху.

Опять все свалят на евреев… ну и пусть. Не привыкать.

После того, что наци сделали внизу, все прочее в счет не идет. А за то – вы нам заплатите. За каждого. Дорого. Очень дорого.

Бесконечно дорого. Я не берусь назвать цену.

И платить вы будете не золотом и не кровью…

Стоп. Все это – когда-нибудь после. Что нам дает знание – ну, предположение, – что ответственность за бойню предполагается взвалить на гарнизон Абадона?

Хотя бы то, что путь на Абадон заведомо перекрыт не будет. Может быть, «чистильщики» даже попытаются направить нас туда – чтобы расстреливать по дороге и нашими продырявленными трупиками обозначать направление пути. Этакий мальчик-с-пальчик.

Будут перекрыты все пути отхода, кроме пути на Абадон. Это точно. Значит, надо будет нестись именно туда – со всей возможной скоростью.

Самолет – только гидро. «Лили Марлен». Взлететь есть откуда, возле дворца обширный пруд, а вот садиться… Но что-нибудь придумаем.

– Абадон, – пробормотал он почти вслух и сам не заметил этого. И не заметил, как Роза вздрогнула и быстро посмотрела на него.

Доктор Ленард тихо сидел в своем кабинете, выключив почти все лампы; светился только экран негатоскопа, демонстрируя чей-то белый улыбчивый череп. Он наконец закончил подведение итогов массовой проверки на лояльность сотрудников «Факела». Двести двенадцать тестов. Из них успешных – двести двенадцать… В кабинете царил идеальный порядок, и даже мусор в корзине лежал как-то упорядоченно. Ленард держал в руке авторучку, дорогущий «паркер» с золотым пером, подарок коллег по случаю отъезда в Вену, на учебу к великому Фрейду…

Будете писать им свою книгу, говорили коллеги.

Да, было и такое. В двадцать шестом году…

Он почти не писал этим «паркером». Чтобы не истиралось превосходное перо о шершавые казенные бланки. Ленард питал слабость к хорошей бумаге, а писать приходилось черт знает на чем…

Сейчас перед ним лежал чистый мелованный лист. Ленард уже час неотрывно смотрел на него. В верхнем левом углу были две параллельные черточки – испуганно-короткие.

Наконец он даже с некоторым облегчением закрыл ручку, положил ее на бумагу, достал маленький карманный «вальтер» и неторопливо выстрелил себе в рот.

Эту квартиру Штурмфогель снимал на подставное лицо якобы для возможных встреч с агентами. На самом же деле ему просто нужна была своя берлога в этом излишне общительном районе Великого Города, свой маленький мирок… Как и положено в таких ситуациях, «Факел» оплачивал эту квартиру – тоже через подставных лиц, разумеется, – не имея ни малейшего представления о ее местонахождении.

Сейчас Штурмфогель испытывал смешное и нелепое чувство вины перед своей, теперь уже бывшей, конторой: он обманывал ее за ее же деньги.

Квартира располагалась на Монмартре, над самым обрывом, и состояла из двух комнат внизу, обширной мансарды над ними и маленького висячего садика с маленьким тихо журчащим фонтаном.

…По пути сюда Штурмфогелю думалось, что он уже чертовски устал от крапиц, что он не хочет, не может… ну не способен человек!.. но когда Айна и Рута увели Хельгу наверх, в мансарду, а Нигра стремительно и гибко выскользнула из одежды и шагнула ему навстречу, чуть шелестя черной гривой, источая тонкий аромат сухих цветов, – шагнула открыто и прямо, глядя в глаза с такой невыносимой нежностью…

Какая может быть усталость?..

Потом он уснул у нее на груди, и Нигра гладила его по голове и беззвучно шептала что-то.