Штурмфогель - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 24

Штурмфогель долго молчал.

– У меня нет никаких других аргументов, – сказал он наконец. – Я просто не хочу сгореть или задохнуться. Попытаться спасти себя я могу только одним способом: вместе со всеми…

– Не дать кораблю утонуть?

– Да.

– Допустим, что это так… Теперь несколько вопросов по касательной. Как вы относитесь к Гитлеру?

– Сложно.

– И все же. Попытайтесь уложиться в десяток слов.

– Могу и меньше. Уважение, сильно разбавленное разочарованием.

– То есть преступником вы его не считаете?

– Ну… не более чем других властителей. Все они так или иначе преступники – в понимании простых людей.

– А вы – простой человек?

– Да.

– То есть Гитлер – преступник?

– Да.

– Готовы ли вы помочь нам устранить его?

– Какой в этом смысл? V-3 может пустить вход и…

– Смысл – как в любом правосудии. Я не настаиваю, чтобы вы занялись этим немедленно. Но после того, как…

Штурмфогель пожал плечами:

– Я готов пообещать вам это уже хотя бы, потому, что шансов выжить у меня примерно три-четыре из ста. Мало того, что сама операция весьма рискованна, – если на службе меня хотя бы заподозрят в нечистой игре, то даже не станут разбираться, что к чему, просто ликвидируют, и все. Для простоты. В «Факеле» сейчас такой накал страстей… Так что обещать я могу что угодно: мне вряд ли придется выполнять обещанное.

– Годится, – сказал собеседник. – Идите за мной.

Путь из тьмы на свет занял всего несколько минут…

– Где это мы? – ахнул Штурмфогель, озираясь.

Полупрозрачные колонны уходили прямо в небо. Между ними слева расстилалась живая меланжевая ткань моря – такого беззаботно синего, что начинало щипать глаза. Справа и впереди в переливах палевых и бежевых оттенков застывшей волной стояла длинная пологая дюна с несколькими отточенными соснами на гребне. Солнце крылось за дымкой…

– Это иллюзия, к сожалению, – сказал тот, кто привел его сюда. – До горизонта вплавь полчаса…

Штурмфогель наконец увидел его. Мужчина немного выше среднего роста, голенастый, узкоплечий, жилистый. Узкое лицо с хищным носом и беспомощными красноватыми глазами. Словно вспомнив об этой странной беспомощности глаз, он быстро загородился темными очками. И тогда чуть раздвинул в улыбке бледные губы.

– Пейсы не ношу, – сказал он.

– Разумеется, – сказал Штурмфогель. – Рейхсмаршал не поймет.

– Вы меня узнали?

– Вам надо научиться менять внешность, полковник.

– Не дано, – развел тот руками. – Пытались научить, но… увы. Можно было, конечно, устроить маскарад…

– Ценю ваше доверие.

С полковником «Люфтваффе» Францем Райхелем, офицером штаба ПВО Берлина, Штурмфогель встречался несколько раз – когда у «Факела» появилась острая нужда в высотном самолете-разведчике. Это было около года назад. Насколько Штурмфогель знал, после событий двадцатого июля над Райхелем некоторое время висели грозные темные тучи, однако же пронесло. И вот внезапно оказывается, что аристократически надменный полковник-пруссак на самом деле – еврей, да к тому же опасный заговорщик…

– Познакомьтесь, – сказал полковник. – Моя дочь.

Как бы вынырнув из дрогнувшего воздуха, навстречу им шагнула девушка в длинном, по щиколотку, широкополом кожаном плаще табачного цвета. У нее были коротко стриженные, в стиле тридцатых годов, светлые волосы и неодинаково изломанные тонкие брови.

– Это он и есть? – игнорируя Штурмфогеля, обратилась она к отцу. В низком голосе что-то опасно вибрировало.

– Да, Лени. Это он. Штурмбаннфюрер Штурмфогель. Эрвин Штурмфогель.

Девушка рассматривала его в упор. Под взглядом необыкновенных серых глаз Штурмфогель медленно съеживался.

– Лени, – сказал полковник. – Я думаю, он не знает.

– Папа…

– Он совсем из другого ведомства. Вы ведь даже формы не носите? – обратился он к Штурмфогелю.

– Ну, как правило…

– Гестаповцы тоже не носят форму, – сказала Лени. – И что из этого, папа? Это говорит нам об их благородстве?

– Ты слышала наш разговор?

– Что ты хочешь спросить?

– Не спросить, а сказать. Мы будем работать с этим человеком.

– Это приказ?

– Это приказ.

Лени взглядом сначала оттолкнула отца, потом полоснула Штурмфогеля, развалив его наискось, и, взмахнув полами плаща и вздернув голову, прошла мимо. Духи ее звучали тонко и чуть манерно. Мелодия флейты…

– И тем не менее, – сказал полковник, – других девушек здесь нет.

– Это хорошо, – невпопад сказал Штурмфогель. – Она подходит. Идеально.

…Он так глубоко погрузился в воспоминания, что не услышал щелчков замка.

Вошел Гуго.

– Я принес тебе водки, – сказал он.

– Твоя терпимость меня поражает, – усмехнулся Штурмфогель.

– Я не верю, что ты предатель. – Гуго развернул стул и прочно уселся. – Я вообще сомневаюсь в наличии предателя. Не знаю, переметнулся твой агент или его используют втемную, но от этой информации с самого начала пованивало. Как тебе кажется?

– У меня нет права голоса в обсуждении этого вопроса.

– Между нами?

– Нет. Я под подозрением. И вообще – давай о другом. О бабах. А?

– Да пошел ты… Я ни о чем другом не то что говорить – думать не могу. Как предатель проходит контроль лояльности? Я перебрал все возможные варианты… этого быть не может. Теперь получается, что либо мы чересчур полагались на эту систему, не вводили строгую внутреннюю секретность, и, значит, враг может знать о нас все… абсолютно все. То есть мы работаем под контролем. Возможно, даже под управлением. Непостижимо. Либо… Впрочем, об этом пока рано. Я сказал, что не верю в то, что предатель – ты. Нойман – параноик. Другое дело, что он это осознает. Но, как ты знаешь, «если у меня паранойя, то это вовсе не значит, что вон тот парень за мной не следит». Его сбивает с толку еще и то, что ты долго восстанавливаешься после процедур Ленарда. Мол, тратятся силы на защиту и тому подобное… А ты, наверное, и сам ничего не понимаешь?.. Вот что, давай все-таки чуть-чуть выпьем. Рюмки у тебя где? А, вижу… Значит, так, друг мой Эрвин: я тут выяснил, что доктор Ленард в тридцать четвертом инспектировал кельнскую школу «Нахтхабихт»… Я думаю, это он тебя искалечил, дружище.

– Ясно, – почти равнодушно сказал Штурмфогель. – А кто у нас бреет брадобрея?

– Я. Лично, – вздохнул Гуго. – Он чист. Да и доступа по-настоящему ни к чему не имеет…

– Ортвин тоже не самый главный начальник… Я даже удивился, когда он сообщил о существовании предателя в наших рядах. Трудно понять, откуда он мог узнать это – если, конечно, ему специально не скормили дезу.

– Это самое вероятное. А мы повели себя, как разбуженные куры…

– И тем самым спалили Ортвина. Наверняка.

– Значит, никаких фотографий у него не окажется.

– Боюсь, Гуго, что и самого его мы живым не получим. Если ты чего-нибудь не придумаешь.

– Я придумаю.

– Вытащи его. Даже если он в конце концов сломался, то все равно очень много для нас сделал.

– Ты сентиментален, дружище, как гамбургская проститутка на экскурсии по Парижу…

Штурмфогель вдруг захохотал. Выразить словами, что такого особо смешного в словах Гуго, он не мог – срабатывали какие-то мгновенные ассоциации, выстраивались в невозможные цепочки… Он хохотал долго, и даже выпив большую рюмку водки – без удовольствия, как лекарство, – еще время от времени всхохатывал, а потом улыбался чему-то, но чему – не понимал сам.

– Вот это я. – Волков выложил перед начальником госпиталя полковником Смитом свое служебное удостоверение. – Вот это – мои полномочия. А это – человек, которого мы ищем. Возможно, он у вас проходит под чужим именем или как Джон Доу…

Медицинский полковник долго и туповато смотрел на документы. У него были маленькие близко посаженные глаза и нездоровый румянец на скулах.

– Допустим, – сказал он. – И что дальше?