Штурмфогель - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 17

– Ты в ней сомневался? – спросил Штурмфогель.

– В ней – никогда. Но я всегда сомневаюсь в слабостях противника. В том, что у противника есть слабости.

– И всегда ошибаешься?

– Нет, было раза два или три… – Он поморщился, как будто на зуб ему попал камушек. – Очень не люблю, когда противник не совершает ошибок.

– Я тоже, – усмехнулся Штурмфогель. – Ну, все. Ждем…

В комнату стремительно вошел Курт:

– Штурмфогель, вас к телефону.

– Берлин?

– Как ни странно, нет. Местный. Кто-то спросил Перзике и назвал правильный пароль.

– Кто бы это мог… – на ходу. – Алло? – в теплую трубку.

– Это Салим. Мы здесь. Оба.

– Но зачем?!

– Так получилось. Расскажу.

– Ясно. Ты звонишь с улицы?

– Да.

– Ты видишь башню с часами?

– Нет. Я ничего не вижу.

– Почему?!

– Я ослеп.

Штурмфогель несколько секунд молчал.

– Салим, а Полхвоста с тобой?

– Примерно. Да. Он не поможет.

– Боже, как же тебя найти?.. Что ты слышишь?

– Шумит вода. Играет музыка – как шарманка…

– Какая мелодия?

– Что-то из «Вильгельма Телля», из середины.

– Музыкальный фонтан. Знаю. Никуда не уходи, я буду через пятнадцать минут!

И Антону:

– Если не успею – плыви без меня. Ты все знаешь.

– Да.

Здесь, в верхней Женеве, у «Гейера» две машины. Мышастый фургон с надписью «Все для тебя, дорогая!» и желтый двухместный спортивный автомобильчик. И Штурмфогель, уже отъехав довольно далеко, соображает, что нужно было взять фургон, потому что агентов-то двое и сам он третий…

Но оказалось, что ошибка была не ошибкой, а опережением. То есть действием правильным, но правота эта в момент свершения действия здравым смыслом отрицалась.

Интуиция…

Возле музыкального фонтана, что на площади Ля Гран, по-турецки сидел слепой. В руках его была деревянная кукла. Он смотрел поверх голов редких в такую рань прохожих и что-то беззвучно произносил белыми губами.

Нойман никогда не видел Гиммлера в таком состоянии. Рейхсфюрер был иссиня-бел; вокруг глаз залегли глубокие тени.

– Зигфрид, – сказал он, глядя мимо Ноймана, – ваши люди работали в Дрездене?

– Да. Да, рейхсфюрер.

– Хоть кто-то из них остался в живых?

Нойман помедлил.

– У меня нет сведений оттуда. Боюсь, что погибли все. Но чудеса еще случаются…

– Что вы искали, Зигфрид?

– Я не знаю. Это была операция отдела внутренней безопасности.

– Не знаете? У меня были другие представления о субординации в вашем отделе.

– Так и было, рейхсфюрер. Но я ввел режим «глухих переборок». И приказал даже мне не докладывать о частностях…

– С чем это связано?

– Есть подозрения на утечку информации из отдела.

– Достоверные?

– Не очень. Но есть.

– Куда утечка? К Мюллеру?

– К Мюллеру – это само собой. Боюсь, что дальше.

– Но через Мюллера?

– Собственно, именно это мы и пытаемся выяснить. Над этим работает один из лучших наших сотрудников, штурмбаннфюрер Штурмфогель. Думаю, через два-три дня мы будем знать все.

– Вот что, Нойман… Предупредите этого вашего Штурм… сотрудника – сугубо секретно, – чтобы даже не пытался разобраться в том, что в тридцать седьмом – сороковом происходило в Дрездене. Понимаете меня?

– Вы хотите сказать…

– Да. Боюсь, что ваши расследования и эта чудовищная бомбардировка связаны самым прямым образом… Геббельс требует расстрелять всех пленных летчиков – сорок тысяч… Мне кажется, иногда этот сноб ведет себя, как глупый злой мальчишка с окраин… вы поняли меня, Нойман?

– Да, рейхсфюрер. Я могу идти?

– Идите. И вот что. Послезавтра я жду вас с кратким докладом по поводу этой… утечки.

Яхта ткнулась носом в причал чуть сильнее, чем следовало; Ультиму, стоящую на носу, бросило вперед, но она лишь изящно качнулась, держась за штаг. Она была в тельняшке и матросском берете.

Рекс и Ханна замерли у штурвала – плечом к плечу…

– Прекрасно, – сказал Антон, заметно растягивая «е». Штурмфогель уже обратил внимание, что никого из «Гейера» нельзя было локализовать по акценту. Впервые он услышал какую-то речевую особенность. Откуда он, наш Антон-Хете? Из Риги?

Штурмфогель мысленно нарисовал себе на руке крестик: обращать внимание на те следы акцентов, которые у ребят пробиваются иногда сквозь языковую замуштрованность… Зачем? Зачем-то. Пригодится.

Он вернулся в небольшую затемненную комнату, где сидели Салим и Полхвоста – вернее, то, что от них осталось.

…Нет, там, в Ираклионе, Салим одно дело вроде бы сделал: за Ортвином, похоже, была слежка. Сам Ортвин пробежал наблюдаемую площадь очень быстро, без остановки, не проверившись. А на одном из следующих – и последних – рисунков, которые сделал Полхвоста, изображен высокий полнолицый мужчина в кожаной летчицкой куртке (на двух, мысленно поправил Салима Штурмфогель: вот он стоит и оглядывается с видом праздношатающегося, а вот обходит дом, в который вошел Ортвин…) – и сразу после этого Полхвоста заскулил, сказал, что больше не может, что тот, в ком он сидит там, внизу, бунтует и рвется, и уже все силы уходят только на то, чтобы удерживать его… Салим с трудом выволок Полхвоста из той ямы, которую этот ребенок для себя вырыл (жутковатое зрелище: яма в форме человеческой головы изнутри – с дырой на месте одного глаза; через этот глаз Полхвоста и смотрел наружу…); мальчишка был совсем обессиленный, и они направились было к порту, но тут им навстречу – наверху! – попался тот самый мордатый в летной куртке, которого Полхвоста только что видел внизу…

И вот тут-то Салим ошибся. Переосторожничал. Надо было спокойно идти себе в порт, садиться на паром и плыть на материк. Но тот мордатый как-то так посмотрел… будто узнал, или заподозрил, или что-то еще. А рисунки – их же нужно было доставить во что бы то ни стало…

И Салим решил выбираться не морским путем, а через Лабиринт. Он подозвал извозчика, и они поехали в Кноссос.

Грек честно предупредил их, что в Лабиринте неспокойно и лучше туда не соваться, особенно с мальчиком. Но Салим хаживал через Лабиринт и в шторм. Он отмахнулся…

– Но мы же принесли рисунки, – сказал он почти беспомощно. – Мы принесли…

– Да, Салим. Вы принесли. Это очень важно. Очень. Ты молодец. И Полхвоста молодец. Вечером вас отвезут в Берлин, а там есть специалисты. Я слышал о подобных случаях. И людям сумели помочь. Вам тоже помогут.

Штурмфогель надеялся только, что голос его не выдает. Хорошо, что Салим не видит ничего… Полхвоста уже одеревенел окончательно, а теперь и рука Салима, приросшая к мальчишке, истончалась и приобретала цвет сухого топляка. Штурмфогель действительно слышал о подобных случаях… помочь уже нельзя было, даже отрубив Салиму руку – невидимые древесные волокна проросли все его тело насквозь. Хотелось верить, что он хотя бы не чувствует боли…

Юрген Кляйнштиммель вернулся из Берна, где встречался с одним из своих личных агентов – офицером швейцарской полиции. В Швейцарии, как ни странно, никогда не существовало официального органа по делам Верха, и те банкиры, журналисты, офицеры, промышленники, политики и чиновники, которые имели пси-компоненту личности и, следовательно, проявляли интерес к дальнейшей судьбе Верха, объединялись в масонскую ложу «Черный Альп». Именно они содействовали началу переговоров между пси-персонами воюющих стран…

Швейцарцы располагали существенной информацией. В частности, по своим каналам им тоже стало известно о готовящемся покушении, но в несколько другой интерпретации: целями коммандос должны были стать не Гиммлер и Борман, а Гиммлер, Рузвельт и Сталин в своих верхних воплощениях; главное же, теперь стало известно (Юрген не подал виду, что слышит об этом впервые), что предполагается их личная встреча где-то в лесу Броселианда – и об этом уже ведутся переговоры. С германской стороны делегацию возглавляет Рудольф фон Зеботтендорф.