Опоздавшие к лету - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 105

– Минут сорок. Через центр с пересадкой.

– Удобно.

– Еще бы.

Андрис попрощался с Рене за руку. Рене предложил:

– Мы будем делать скоро передачу «Шаг за грань», о разных интересных явлениях, в том числе, вероятно, и о «жестянке». Вашу идею стоит обсудить. Хотите?

– Почему же нет? – Андрис пожал плечами. – Когда?

– Думаю, скоро. Телефон ваш я записал, так что…

– Тогда – до встречи.

– До встречи.

Тони повел Андриса через пустырь, мимо какой-то дикой стройки, а потом они вдруг попали в совершенно чудный старый райончик, где мостовые были мощены булыжником и невидимо дребезжал трамвай, а вторые и последующие этажи серых надежных домов прятались в роскошных кронах вековых вязов. Над перекрестком впереди висел светофор, и выглядел он здесь нелепо, как в лесу, на лужайке. Какое-то пространство вне времени – точно так же все выглядело до войны, и вскоре после нее, когда смыли со стен плакаты патриотического содержания, и в любой год с тех пор и по сегодняшний день, и завтра все будет то же, и послезавтра… Это продолжалось до перекрестка – там, на перекрестке, время врезалось в тишину и забвение, потому что справа открылся вид на трехуровневую транспортную развязку с мельтешением цветов и форм, а слева, совсем рядом, возникли многоэтажные корпуса университетских зданий; сверху же лег сытый баритонный рев идущего на посадку «Скайраннера». Они миновали перекресток, но среди старых домов и вязов их настигали брызги времени: из открытого окна вываливался рваный ритм «Поцелуя в строю»: «…и если не можешь тянуть носок – стой и смотри, как тянут другие – козлы! О-о, козлы!!!» На другой стороне улицы было маленькое кафе, и позади стойки светился цветной экран. Буфетчик в белой куртке сидел по эту сторону стойки на высоком табурете и тянул что-то через соломинку. Больше в кафе никого не было.

– Вот – Парковая, – сказал Тони на следующем перекрестке.

– А где же парк? – спросил Андрис.

– Был когда-то.

– Понятно…

Дом доктора отыскали без труда, поднялись, позвонили. Открыли сразу: неопределенных лет женщина, бесцветная, как моль, бесцветным голосом сказала: «Да, доктор ждет вас», провела в комнату, усадила. Доктор появился через минуту, поправляя галстук. «Так-так, – сказал он. – Чем обрадуете?» Андрис сказал, чем. А теперь, продолжал он, надо сделать так, чтобы я получил формальное право представлять ваши интересы. Оформим поручение и заверим у нотариуса. И еще: вы ошиблись относительно того, что преступления против вас не совершено или что оно недоказуемо. Ваши права защищены патентом, и препятствовать вам в осуществлении этих прав – значит, совершать преступление, предусмотренное статьей четыреста девяностой, пункт третий, Гражданского кодекса. Можете подавать в суд, требовать компенсацию. В исходе процесса нет сомнений. «Мне не хотелось бы этого делать, – сказал доктор. – Долго и трудно объяснять, но я хотел бы покончить с этим делом в частном порядке». Хорошо, согласился Андрис. Но угрожать ему передачей дела в суд я могу? «Да, – нерешительно сказал доктор. – Да, только… Да». На том и порешим, сказал Андрис. Идемте к нотариусу.

У нотариуса они пробыли полчаса. В результате Андрис положил в бумажник бланк, на котором значилось следующее: «Бернард Б.Хаммунсен поручает Андрису Т.Ольвику представлять свои интересы в деле обеспечения прав на охраняемую патентом деятельность: Андрис Т.Ольвик является единоличным и полномочным представителем Бернарда Б.Хаммунсена во всех инстанциях, а также в суде. Поручение дано на срок со второго октября двухтысячного года по первое декабря двухтысячного года. Подпись. Подпись. Печать. Подпись нотариуса, заверяющая печать. Печать, заверяющая подпись нотариуса. Дата. Время». Все.

Попрощавшись с доктором – до вечера, – Андрис нацелился идти в полицейское управление, но тут Тони начал зевать и всячески намекать на то, что вечером у него важное деловое свидание, которое может оказать решающее влияние на весь ход операции, и надо бы вздремнуть, чтобы быть в форме; довод железный, тем более, что до полицейского управления отсюда можно легко и непринужденно доехать на автобусе – шесть остановок…

– На откатников пойдете? – спросил Тони, уже повернувшийся, чтобы уходить.

– Наверное, – сказал Андрис. – Посмотрим, как дела будут.

– Обязательно сходите, – сказал Тони. – Такого нигде больше не увидите.

– Ну, мало ли чего я не увижу, – возразил Андрис. – Я вот всю жизнь мечтал на жирафа взглянуть – не получается пока.

– Это куда смешнее жирафа, – сказал Тони.

– Постараюсь сходить, – сказал Андрис – Где увидимся?

– У меня ключ, – сказал Тони.

– Ладно, – сказал Андрис – Ни пуха.

Тони пошел по тротуару, и Андрис с какой-то неясной тревогой стал смотреть ему в спину… обернется, подумал он – все будет хорошо. Тони обернулся и слабо махнул рукой. Ну вот, подумал Андрис. Все действительно будет хорошо.

У двери с надписью «Профессор Василе А.Радулеску, ДЧАН» Андрис остановился, одернул пиджак и сделал попытку поправить несуществующий галстук. В приемной навстречу ему из-за стола всплыло и развернулось воздушно-бело-розовое создание, вызывающее какие-то ароматные кондитерские ассоциации. Впрочем, зубки у создания были акульи: оно так вцепилось в Андриса, кто он и откуда, что ему пришлось поднапрячься, чтобы не уронить маску. В конце концов выяснилось: профессор сейчас занят, у него люди, и принять господина Ольвика он сможет не раньше, чем через час.

– Хорошо, – согласился Андрис. – А не подскажете вы мне, где бы я мог найти госпожу Сомерс?

– В подвале, – сказало создание. – Или в двести шестнадцатой, там они тоже иногда бывают.

В подвале, простонал про себя Андрис. Это рок. Он выходил из кабинета, когда в него кто-то врезался. Это как раз и была летящая куда-то госпожа Сомерс.

– Здравствуйте, – сказал Андрис.

– О, боже, – сказала она. – Спаситель. Извините, ради бога. Я – страшно срочно… Здравствуйте. Ох… – она пробежала руками по халату, ощупывая карманы. – Вы не торопитесь?

– Нет, – Андрис невольно улыбнулся.

– Тогда спускайтесь в двести шестнадцатую, я через десять минут… – и умчалась.

Двести шестнадцатая – угловая с окнами в две стены – сияла легкостью и пустотой. Было в ней что-то от больничного холла. Белые занавески и пластиковые стулья – зверски неудобные. Стиль «стерил». Не в стиле был только букет белых хризантем в черной вазе. На одном из стульев сидел молодой – лет двадцати пяти – человек в кремовом костюме и листал журнал.

– Вы к Марине? – спросил он Андриса.

– Да, – кивнул Андрис.

– Тогда придется подождать. Она сказала, что скоро придет. Лицо молодого человека было не то странное, не то знакомое.

Всматриваться было неудобно, не всматриваться – трудно.

– Что у вас сегодня за беготня по коридорам? – спросил Андрис для того, чтобы иметь легальную возможность задержаться взглядом на его лице.

– Не у нас, – сказал молодой человек. – Я тут посетитель. По интеркому объявили, чтобы все, кто имеет отношение к чему-то там, я не понял, собрались в демонстрационном зале.

– А я думал, это у них стиль работы, – сказал Андрис. Он понял, что в лице молодого человека привлекло внимание: у него не было бровей. Отекшие веки…

– Это не вы выступаете вместе с Мариной? – спросил Андрис.

– Да, я, – сказал молодой человек. – А вы?

– Был вчера в том подвале.

– Но!.. Просто какое-то безумие…

Безумие, подумал Андрис. Сукин ты сын, сам-то ты полез наверх… не в числе первых, правда – вон, морда обгорела… Ладно. Могло быть хуже.

– Могло быть хуже, – сказал он вслух.

– Этим можно утешаться? – спросил молодой человек.

– А почему нет? Вас как зовут?

– Меня? Дан. Вообще-то – полностью – Даниил. Но все зовут Дан. Я привык. А что?

– Ничего. Меня – Андрис.

– Да, конечно… знаете – я проснулся – не могу поверить, что все это было. Лицо горит… а поверить не могу. Прибежал к Марине, а она смеется. Представляете?