Монетка - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 2

– Само получается. Надо только настроиться. Одиночество, знаешь, это такая сила…

– Пошли чай допьем, что ли, – сказал я.

– Пошли… Хороший у тебя чай. Индийский?

– Подымай выше, – сказал я. – Цейлонский.

– Здорово. А то грузинский мне уже….

– Случайно достал, – ответил я и осекся.

– Вот-вот. Я что и говорю. – Он поболтал ложкой в чашке. – Она ведь эту путевку четыре раза выигрывала – это если и вас считать. Один раз все нормально обошлось – долетели без приключений; второй раз, как и вы – опоздали; а в третьем мире он полетел, и самолет разбился, но я остался жив. Черт, запутался, как говорить: «он», «я»…

– Так вот что ты ищешь, – понял я наконец.

– Ну да, – сказал он. – Мир, в котором я погиб.

Он допил чай и поставил чашку на стол.

– Надо идти.

– Куда же ты, на ночь глядя… Подожди, Нина придет…

– Потому и хочу уйти. Не обижайся. Трудно мне ее видеть…

Он уже одевался, когда зазвонил телефон.

Я взял трубку. Это была Альбина.

– Колечка, дорогой, – защебетала она, – ты очень скучаешь?

– Не очень, – честно признался я.

– Ты ведь не возражаешь, если Ниночка останется ночевать? Такой день, я ее заставила шампанского выпить, теперь ей за руль никак, а автобусы плохо ходят, такой мороз…

– Пусть остается, – сказал я. – Сама-то почему не позвонила?

– Стесняется чего-то, меня заставила. Ты что, такой ревнивый?

– Дай ей трубку.

В трубке зашуршало, потом виноватый-виноватый Нинин голос произнес:

– Алло…

– Привет. Утром домой не зайдешь?

– Зачем? Сразу на работу, тут близко.

– Ладно. Тогда ключи от машины оставь в лифтерной, я приеду, заберу. Ну, целую. Альку еще раз от меня поздравь…

Я положил трубку. Он стоял, прислонясь к стене.

– Так что все, – сказал я. – Переночуешь, а там посмотрим.

Когда мы завалились спать, я спросил:

– А как ты все-таки это… перемещаешься?

– Пещеру нашу помнишь? Ну еще бы! Забираюсь я в нее… Я почему, собственно, ее выбрал? Она ведь никаким случайностям вроде бы не подвержена, значит, должна существовать во всех мирах… Так вот, забираюсь в нее, закрываю глаза и настраиваюсь. Словами этого не объяснить, Тут, наверное, просто прочувствовать надо все, что я прочувствовал, – а этого, брат, и врагу не пожелаю. Ну вот, а потом выхожу из пещеры и иду сюда, адрес почти везде один и тот же. Если здесь прокол, тогда в адресное бюро. Вот и все. Давай спать.

– Подожди, еще спрошу. Сильно различаются миры?

– Всяко. А уж погода всюду разная. Сам видишь, как я влип здесь… Понимаешь, это я поначалу любопытствовал, нос везде совал, особенно, когда что-нибудь необычное. Потом отучился. Отучили… Так что теперь быстро выясняю главное – и дальше…

– Надоело тебе, наверное, всем одно и тоже рассказывать?

– Да пока еще нет, бог миловал. Правда, давай-ка спать. Сморило меня что-то…

Утром я съездил к Альбине, забрал машину и вернулся. Он еще спал.

Потом мы выпили кофе, и я заставил его одеться как следует. Пещера была недалеко, километров пять от города, но как он добирался вчера… Я представил – и поежился.

Всю дорогу мы почему-то молчали. То ли сказать было нечего, то ли наоборот… Подъехать мне удалось почти к самой пещере. Отсюда был отчетливо виден вход – черное продолговатое пятнышко на белом фоне. Отсюда к дороге по снежной целине тянулась цепочка оплывших следов. Здесь он шел вчера.

– Ну, будь, – сказал он.

– Счастливо, – сказал я. – Счастливо тебе.

Он помолчал немного, потом свирепо взглянул на меня.

– Ты! – рявкнул он. – Хоть теперь-то ты понимаешь, что ты имеешь?

– Понимаю…

– Ни черта ты не понимаешь! Все вы ни черта не понимаете! – он в сердцах хлопнул дверцей и быстро пошел, почти побежал к пещере, разбрасывая ногами снег, и только раз оглянулся и коротко махнул рукой; но все это время, пока он шел, я внушал себе, что это я, я иду по снежной целине, я и никто другой, что все, что произошло, произошло со мной, вот с этим Колькой Орловым, которого я знаю сто лет, знаю со всей его подноготной – но, оказывается, не знаю совсем; что это в меня стреляли где-то там, в странном мире, это у меня след от пули под левой ключицей; а может – не только стреляли; а может быть, еще будут стрелять, и более метко, и я знаю это и все равно иду туда, иду навстречу… чему?.. Умом я это вроде бы понимал, а до души все равно не доходило, потому что он шел, упорно шел к своему счастье, а я – вот он я…

Потом я зачем-то бежал к пещере… Глупо. Что я мог сказать ему или сделать для него? Но в тот момент думал, что мог.

В пещере его уже не было…

Он не обещал вернуться – да и зачем ему возвращаться? Но я почему-то жду его. Их. Столько времени прошло, а я все жду.

1983