Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 17

Он зря подумал этими словами, потому что сразу сдавило горло.

Их было действительно двое: всадник и лошадь. Дядька в зелёной униформе: рейнджер, лесник по-здешнему…

Юлька расслабилась – до дрожи.

Ну ты и дура, сказала она себе. Ясно же было, что копыта…

Она с огромным трудом дождалась, пока рейнджер проедет под ней и удалится на достаточное расстояние – и уже не в силах терпеть, помочилась на землю с большой высоты, присев на сук, придерживаясь одной рукой за домик. Потом залезла обратно, начала собираться – и замерла.

Снова напала сонливость… как будто вдохнула усыпляющего газа…

И одновременно мысль: а куда дальше? Что делать?

Оставаться здесь? Сколько? Час, два, три? До вечера? Предположим, до вечера… А потом?

Ведь были какие-то планы…

Но всё смывалось подкатившим вдруг необоримым желанием уснуть.

И она уснула во внезапном холодном испуге – как будто провалилась под лёд. На этот раз ей ничего не снилось.

Глава шестая

До сих пор все визиты к «дедушке» и «бабушке» проходили сугубо частным порядком. Когда Адама слишком долго носили где-то черти, Вита подхватывала ребёнка, цепляла на него, кроме обычной одёжки, молодёжную шапочку-«мохнатку» (что-то вроде круглого патлатого парика с огромным козырьком) – и волокла к маме.

В кои-то веки у Лионеллы Максимовны появилось родное существо, которое можно кормить!

Кешка ел всё: закуску, первое, второе, добавку, третье, десерт, добавку, фрукты, тортик и ещё вон тот пирог с вишшшней. Пирог – это святое, хотя вишня, к неподдельному маминому огорчению, была, как правило, мороженая. Кеша лопал, а мама жалостливо любовалась вечно голодным ребёнком и на все Виткины «он всегда так трескает, у него внутре конвертор, полчаса побегает и опять голодный», – снисходительно роняла: «Рассказывай, как же! С вашей невозможной безответственностью не то что ребёнка – даже котёнка нельзя заводить». И не ойкала при этом испуганно – как бы от бестактной оговорки, – потому что Кеша отчётливо различал себя и земных котят, от которых искренне балдел, как от живой заводной игрушки.

А ещё мама страшно жалела, что Кеша попал к дочери уже сравнительно большим. Потому что, по её словам, когда она, Витка, была совсем-совсем маленькой, беспомощной, всё такое крохотное, чуть не полупрозрачное и целиком зависит только от мамы… Это, говорила Лионелла Максимовна с сияющими глазами, незабываемо!

Вита молча не соглашалась. Во-первых, соотнести возраст маленьких людей и эрхшшаа пока ещё толком не удалось. А, во-вторых, безотносительно научных выкладок, выращивать Кешу по сравнению с человеческим младенцем – одно удовольствие. Одно непрекращающееся удовольствие (от которого иногда смертельно хочется отдохнуть в таком месте, где самое болтливое существо в округе – это рыба).

Так вот, возвращаемся к сугубой прозе жизни. Никаких пелёнок, памперсов, грудного и искусственного вскармливания, а также отказов от оного. Никакого беспричинного, точнее, необъяснимого плача и болезней, до одури пугающих невразумительными симптомами. Кеша никогда не ушибался, не глотал вредных предметов, не грыз книжки, не выпадал из окон и даже не подозревал о существовании колясок, тем более переворачивающихся. Он никогда не лазил в розетки, не рисовал на стенах, не ломал сложноустроенные предметы…. Правда, последние он разбирал. В том числе и очень сложные. Рекордом безусловно следует считать разборку пианино, причём ни Вита, ни её мама так и не смогли понять двух необъяснимых вещей: каким образом Кеша надолго остался без присмотра и как, чёрт побери, он разобрал эту немецкую хреновину, что ни одна струна даже не пискнула!

Кстати, проверка показала, что все разобранные Кешей вещи можно собрать обратно, и они заработают. Правда, у него самого – пока не получалось.

И ещё: Кеша железно знал слово «нельзя».

В общем, чудо, а не ребёнок. Метёт всё, как пылесос, и при этом ни грамма лишнего жира. Поддаётся разумным уговорам (мама долго не верила, но после многократных экспериментов убедилась). Не выканючивает игрушек. Не ноет.

Мечта!

Но многие почему-то активно сочувствовали…

Максим Леонидович настаивал на устройстве званого домашнего обеда – «в самом узком кругу!» – буквально только родственники, друзья и соседи. Вита к этой идее относилась скептически, но папе очень хотелось представить близким внезапно обретённого внука и, с некоторой опаской, зятя (до штампа в паспорте ни у Виты, ни у Адама руки всё никак не доходили), – поэтому Вита, с одной стороны, уступила, с другой – нажала, Адам что-то отменил, что-то сдвинул, они торжественно приехали в назначенный воскресный день, четверть часа чинно посидели за столом, а потом Адам с Кешей полезли на крышу, где академик недавно установил телескоп, а Вита спряталась от гостей в своеобразном «скворечнике» на балконе.

И ненароком подслушала примечательный разговор.

– Нет, ты только представь, ребёнок – телепат! Ребёнок – телепат! Это же ужас что такое!

– Да-да, и он абсолютно всё понимает. Ты ему говоришь, как положено, а он понимает, как на самом деле. Кошмар!

– Как его вообще можно воспитывать? Вот как они ему будут объяснять, что курить нельзя?

– Да, а ещё эти новые наркотики, которые вроде и наркотики, но намного опаснее для детей.

– И про секс! А что если он возьмёт и спросит, откуда появляются дети?

– Главное – ему всегда надо говорить только правду. Я этого вообще не понимаю! Как так можно? Это же искалечить ребенку психику навсегда!

– А как он потом будет жить в нормальном мире? Как он со сверстниками будет общаться? Не будут же они всю жизнь держать его в аквариуме?

– Ну, мы же с вами прекрасно знаем, бывает всякое…

Вита ещё некоторое время терпеливо слушала искренние и сочувственные сетования на ужасную жизнь посреди голой правды. Не хотелось вылезать и ставить собеседниц – хороших, между прочим, женщин – в идиотское положение, поэтому она сосредоточилась и представила себе, как на балконе появляется Кеша, несколько раз прыгает с потолка на стенку, а потом вверх тормашками делает стойку на перилах. Послушный ребёнок не заставил себя ждать. Женщины с воплями ужаса попытались стащить его вниз – проще поймать шмеля одним пальцем, – а потом побежали за помощью.

Вита выбралась из скворечника, и счастливый Кеша прыгнул ей на руки.

И вот тут они, естественно, навернулись. Когда прибежала толпа спасателей, они всё ещё лежали на полу и хохотали. И пока их поднимали, осматривали и ощупывали, а потом отряхивали и обтирали влажными полотенцами («Вита, доченька, ну когда же ты наконец повзрослеешь?!»), они продолжали хохотать. Так что на всякий случай их увели в дальнюю комнату – передохнуть перед намечающимся торжественным мероприятием, которым Максим Леонидович намеревался увенчать сегодняшний праздник.

Конечно же, это был секрет, и конечно же, все до единого о нём знали и под большим секретом рассказывали друг другу, шёпотом и с оглядкой. Каким-то чудом тайну удалось сохранить от Кеши и Виты. Даже Адам оказался в курсе дела и не предупредил жену исключительно по рассеянности.

Итак, все, перешёптываясь и тихонько хихикая, собрались в гостиной, разобрали бокалы с вином, рюмки с ликёром, фужеры с коньяком. Лионелла Максимовна зажгла свечи и опустила шторы. Посреди комнаты поставили невысокий столик, накрытый тканью. Под тканью угадывался продолговатый предмет размером с большую длинную шкатулку. «Неужели папа таки научился показывать фокусы?» – мельком подумала Вита, приостановившись на пороге. Кеша, прекрасно знавший, кто нынче герой дня, проскакал мимо и замер в ожидании подарка.

Ткань с шелестом соскользнула. Кеша пискнул. Вита взялась за голову.