Колдун - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 4

– Нет, хозяин, – сказал китаец. – Не моги. Большой. Надо маленький. Надо я, надо она. Большой не моги.

Как-то раз Освальд захотел грибов – китаец сходил и принес грибы. Моника ставила жареные грибы на стол, когда приехал Шани.

– Еще неделя-другая такого пекла – и ага, – сказал он, входя. – Где это ты грибы взял? Выгорело же все.

– Не все, как видишь, – сказал Освальд. – Садись, пробуй. Пить будешь?

– Только пиво, – сказал Шани.

– Моника, пиво осталось? – спросил Освальд.

Моника молча встала на колени, откинула крышку ледника, нагнулась, дотягиваясь до одной из веревок, привязанных к поперечине; Шани издал какой-то странный хлюпающий звук, Освальд посмотрел – Шани, отвесив челюсть, впился взглядом в Моникин зад.

– Тихо, ты, – сказал Освальд.

Шани с трудом оторвался от созерцания, потом посмотрел на Освальда, в восхищении покачал головой и показал оба оттопыренных больших пальца.

Моника выволокла из ледника канистру с пивом, налила полный кувшин и спустила канистру обратно. Потом подала кувшин на стол и поставила три стакана.

– Маленьким девочкам пиво нельзя, – сказал Освальд.

– Жарко, – сказала Моника. Она налила себе полный стакан, выпила, налила еще один и уже маленькими глотками отпила половину.

– Вот это да, – сказал Шани.

Она улыбнулась ему.

К концу обеда Моника захмелела. Впрочем, Освальд с Шани – тоже. Пиво было крепчайшее – от Станислава. Шани хихикал непонятно над чем, Освальд чувствовал, что погружается, как в трясину, в бездонную грусть. Моника же расшалилась, бегала по дому и шумела. Освальду опять стало казаться, что это было уже и плохо кончилось.

– Слушай, – Шани ткнул его кулаком в бок, – может, уступишь девочку?

– Иди ты, – сказал Освальд. – Это же моя сестра. Хоть и двоюродная.

– А я что? – сказал Шани. – Я, может, женюсь. Когда подрастет…

– Она ненормальная, – сказал Освальд. – На нее находит… затмение.

– Ну что ты говоришь – ненормальная, – забеспокоился Шани. – Вполне нормальная.

– Увидишь еще, – сказал Освальд. – Я же знаю. Я же с ней живу, не ты.

– Да? – Шани потеребил кончик носа, вздохнул. – Ну, ладно…

– Я тебя, может, как друга предостерег. Она чокнутая.

– Все равно этот год не переживем, – с тоской сказал Шани. – Чует мое сердце – перемрем все…

Голая Моника спустилась по лестнице, прошла мимо кухни, где сидели Освальд и Шани, и направилась к пруду.

– Чего это она? – испуганно сказал Шани, глядя на нее через окно.

– Говорю же – чокнутая. Находит на нее – людей перестает видеть. Как лунатик, понимаешь? Как будто нет никого.

– Вот здорово-то, – сказал Шани. – Как бы я это хотел – чтобы никого не было.

– Давай водки выпьем, – предложил Освальд.

– Давай, – сказал Шани.

Из оставшегося в памяти Освальда: Шани водит у него перед носом кривым пальцем и зудит: «А китаеза твой – колду-ун, колду-ун, ой какой колду-ун…» – Вода в пруду теплая-теплая, даже не мокрая какая-то вода… – Никого нет, только в глаза, как фонарь, светит багровая луна.

Очнулся Освальд от мягких влажных прикосновений к лицу. Он открыл глаза. Тут же от лица его что-то отдернулось в испуге. Непонятно было, где это он. Попробовал подняться – не смог, что-то крепко держало поперек груди и за руки. В страхе рванулся – руки освободились. Перевернулся на живот. От резкого движения что-то сдвинулось в голове, земля заходила ходуном, как студень, – не удержался и повалился на бок. Отлежался, приподнялся, посмотрел кругом: переплетение стеблей и лоз – огород китайца! Отлегло от сердца. Свет пробивался сверху – лунный; что-то подсвечивало и снизу, Освальд посмотрел в ту сторону – несколько длинных, как свечи, светящихся грибов, свет от них шел яркий, резкий – не чета лунному. В этом свете слева от себя Освальд уловил какое-то шевеление: там, освещенное сзади и сбоку, бугрилось что-то темное и пористое, вроде чуть приподнятой над землей шляпки очень большого и очень старого гриба, и под эту шляпку мелкими вороватыми движениями втягивались тонкие гибкие щупальца… Освальд рванулся так, что затрещала спина, вырвался из-под держащих его стеблей, вскочил на ноги, тут же упал, споткнувшись, и в свете луны увидел, как втягиваются обратно туда, внутрь этой дьявольской клумбы, выбравшиеся наружу стебли – длинные и гибкие, как змеи. Освальд влетел в дом, и здесь его немного отпустило. Здесь были стены. Он достал из ледника остатки пива, припал прямо к горлышку канистры и стал глотать его – ледяное и упругое, глотки проскакивали в желудок как камешки, твердые и тяжелые. После того, как пиво кончилось, он был уже твердо уверен: померещилось. Он лег, но уснуть не мог, кошмар возвращался, обрастая все новыми подробностями. Утром он нос к носу столкнулся с Шани, выходившим из комнаты Моники.

– Ты не это… не думай чего, – отводя глаза, забормотал Шани. – Пьяный был, проснулся – возле нее лежу, собрался – и ходу. А ничего не было, это я тебе точно говорю, я хоть и пьяный, а такое-то понимаю…

Освальд чувствовал, как у него леденеют губы и горло.

– Скот… – начал он и задохнулся.

Шани прошмыгнул мимо него, в дверях остановился и обернулся.

– А не только твой китаец колдун, – сказал он. – Все вы тут колдуны…

Моника из комнаты не выходила. Китаец колдовал около огорода: что-то поправлял, подвязывал, Освальд видел, как он качает головой и разводит руками. Ночное видение вновь стало казаться не кошмаром, а действительностью. После обеда приехал работник с одного из дальних хуторов, привез двенадцать мешков пшеницы и сказал, что про мельницу ходят нехорошие слухи, будто мельник и его работник-колдун подпустили засуху – и нельзя ли в таком разе за деньги докупить еще мешочков пять-десять муки? Освальд заломил цену, работник неожиданно цену принял, золото было у него в кисете вместе с табаком – ударили по рукам, загрузили телегу, работник хлестнул по волам, телега, повизгивая осями, развернулась и поехала, а Освальд задумался. Надо было срочно что-то делать.

Под вечер приехал почтальон, привез еще одно письмо от отца. Отец писал, что они уже пятый месяц не видят земли, все океан да океан, видимо, что-то стряслось с американским континентом, так как по расчету координат пароход находится в районе города Денвер, штат Колорадо. Отца, узнав, что он бывший мельник, назначили старшим механиком, потому что в принципе конструкция мельничного привода и паровой машины где-то схожи. Вчера неподалеку от них всплыло какое-то огромное морское животное, на поверхности были видны только глаза, огромные, как мельничные колеса, а потом оно нырнуло и проплыло под пароходом, почесав себе спину о киль, да так, что судно пронзила долгая дрожь, а между некоторыми листами обшивки, там, где давно не обновляли клепку, стала проступать вода, и матросы говорят, что достаточно одного хорошего шторма, чтобы пустить пароход на дно, но все пять месяцев стоит полнейший штиль, и поэтому особенно непонятно, что случилось с Америкой…