Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 81

– Что?.. – Алексей держал ее за руку и озирался. Он тоже почувствовал.

– Здесь кто-то был. Только что. Уже нет.

– Человек?

Она покачала головой. Нет, это не человек. И не мускарь. Что-то низкое и стремительное...

И тут почему-то – от напряжения памяти, должно быть, – перед внутренним ее взором возникла заваленная мебелью и хламом кухня. Она возникла не фотографией, не так, как ее увидели глаза, – а будто бы древней гравюрой, где тени изображены параллельными царапинами... Она всматривалась в эту гравюру, стараясь понять, для чего она вообще возникла, с какой целью память выбросила вдруг эту карту и, наконец, что же такое странное отмечает взгляд, но никак не желает охватить слабый разум? А потом понимание это вдруг пришло – и стало неясно, где оно было раньше...

Вот – большая печь. Стулья, столы, сундуки – до потолка. А под потолком и в стороне от печи большая квадратная металлическая воронка, соединенная с коробом вентиляции.

Вытяжка. Ставится обычно над газовой плитой.

– Алеша...

Через час они добрались до этой плиты. Горелки питались от баллона, большого красного баллона с надписью «Пропанъ-бутанъ». И еще один баллон стоял дальше в углу.

– Вот теперь повоюем, – негромко сказал Алексей.

Чародей Сарвил и с ним трое воинов-носильщиков озирались посреди обширного, но низкого круглого зала, пропорциями и чем-то еще напоминающего внутренность бубна. Позади был немыслимой трудности подъем по спиральной лестнице, идущей внутри колодца; ступенями ее были камни, выступающие из стены на три вершка. Следовало обо всем забыть, следовало распластаться по стене и равнодушно следить, как правая нога находит следующую ступеньку, обретает опору, как переносится на нее вес тела, как подтягивается нога левая, находит место рядом с правой, принимает вес тела... и так шаг за шагом, шаг за шагом – бесконечно... Только теперь, выбравшись из колодца наверх, Сарвил позволил себе подумать: а почему никто не пошел следом: ни друзья, ни враги? Не могли же они уничтожить друг друга до последнего человека? И тем не менее звуки битвы, отчетливо – даже преувеличенно отчетливо, как в хорошем певческом театре, – слышимые в первые минуты подъема, больше не доносились сюда; и никто не последовал за ними... Но не спускаться же теперь, чтобы избавиться от праздного любопытства – а в том, что любопытство это именно праздное, Сарвил не сомневался, ибо на его дальнейшие действия никакие известия снизу повлиять не могли.

Воины сбросили свои мешки и опустились на пол. Кто-то что-то сказал, Сарвил не услышал. Голоса звучали глухо – и даже не звучали, а пробивались сквозь что-то мягкое. Он топнул ногой, ударил в ладоши. Ни малейшего отзвука, будто вместо воздуха – насыпана мука. Тогда он пошел к окну. Окон было числом шесть, низкие и очень широкие, чуть скругленные по углам. Ему пришло в голову, что снизу он этого зала не видел, ему просто негде было разместиться в этой башне – разве что в прозрачном шаре, но шар был именно прозрачный, пустой... Мысль была короткой, потому что через несколько шагов он понял, что к окну ему не подойти – расстояние не уменьшалось, а увеличивалось. Теперь зал был размером с небольшую городскую площадь... Он знал, как это делается, хотя сам таким умением не владел.

Сарвил вернулся к своим. Его о чем-то спросили, он ответил – и сразу же забыл и вопрос, и ответ.

Единственно настоящим здесь был колодец, единственной несомненной материей – его пустота.

Он взялся за мешок, развязал тесьму, стягивающую горловину. Мешок набит был пеналами из жесткой серой кожи – каждый пенал размером с огурец. Он стал вытаскивать эти пеналы и укладывать в ряд. Всего в трех мешках должно было быть сто сорок таких пеналов. На дне мешка стоял каменный горшочек с разведенным мелом из Кузни и, завернутые в тряпочку, лежали кисти из хвостов плакачей.

Сарвил раскрыл горшочек и, размешав мел черенком кисти, стал наносить на камень пола знак Агапита Повелителя. Знак был очень сложным, и некоторые его элементы следовало рисовать одновременно двумя кистями, не отрывая их от поверхности. Сарвил трудился долго, и все это время воины смотрели на него. Кому-то из них сейчас предстояло дать свою кровь. Двое других могли уйти. Сарвил надеялся, что они уже все решили между собой.

– Кто? – задал он вопрос, когда знак был готов. Вместо ответа один из воинов взял меч. Обнажил клинок. И – обхватил рукой лезвие у гарды.

Второй обхватил над его рукой. Третий – еще выше.

Так они поднимались к острию. Наконец тот, кто был вторым, накрыл острие ладонью.

– Я, – сказал он.

Голос был еле слышен в сыпуче-мягком воздухе зала.

– Уходите, – сказал Сарвил оставшимся.

Они кивнули. Обнялись с товарищем – коротко, будто расставались до утра. Подошли к колодцу. Не глядя на Сарвила, кивнули еще раз и стали спускаться. По пояс – шаг влево – по плечи – шаг – по шею шаг – макушка – шаг... медленнее, медленнее!..

Удивленный вскрик. Один. Но когда Сарвил склонился над колодцем, тот был пуст.

И на дне его не было распростертых тел... Незачем было думать об этом.

Сарвил разложил пеналы в нужных местах знака группами по семь и одиннадцать. Три последних он положил за пределами знака – они были запасными на случай, если некоторые пострадают при переносках. Однако груз несли осторожно, как если бы это был легендарный хрустальный журавль.

Воин стоял, глядя куда-то поверх головы Сарвила. Чародей взял его за руку и привел в южный дом знака. Снял с себя амулет с красным камнем и повесил воину на грудь. Потом сотворил заклинание от боли. Лицо воина было равнодушным и даже чуть одутловатым, как у идиота. Лишь глаза вздрагивали за приспущенными веками.

Сарвил простым ножом разрезал воину рукава рубахи – до подмышек. Потом взял футляр с ланцетом из вулканического стекла – острый до такой степени, что плоть почти не оказывала ему сопротивления, – и перерезал воину обе руки в локтевых сгибах, перерезал глубоко, до кости, чтобы рассечь артерии. Кровь хлынула потоками. Сарвил аккуратно упрятал в футляр древний ланцет и ушел в северный дом знака. Там он повернулся лицом к уже побелевшему, но твердо стоящему на ногах воину, глубоко вдохнул и выдохнул – и принялся нараспев читать Слово Червя...