Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 72

– Заглянет, – пообещал Вандо.

Зосима кивнул и пошел обратно. Со спины он казался ожившим каменным идолом, каких много стояло в Степи. Тогда Вандо повернулся к племянникам. Они стояли, бледные и строгие, и ждали его решения.

– Учиться к чародею поедете, – сказал он. – Но потом вернетесь в дом. Верные люди мне сейчас нужны более чем всегда.

Авид кивнул. Драган, похоже, хотел возразить, но взглянул на брата и тоже кивнул.

– Мы поняли, дядя Вандо. Спасибо тебе.

– Конвой уходит через два часа. Соберитесь.

– Мы собраны, – сказал Драган.

– Неужто знали, что отпущу?

– Мы бы сбежали. – Авид склонил голову. – Мы уже так решили...

– ...что сбежим... Оба стояли понурившись.

– Вот как, – невесело усмехнулся Вандо. Ладно, голый умысел карается нестрого... вернетесь, получите свое. А пока бегите на кухню и скажите Римену, чтобы накормил вас поплотнее да с собой пирога дал.

Белый флажок посреди двора уже не дергался, стоял склонившись.

Оглядываясь на него и явно сгорая от любопытства, племянники понеслись вслед за Зосимой. Они нагнали его около краснокаменного дикой формы строения, где располагались кухня и жилье кухарей, и пошли дальше по обе стороны от старика, что-то ему оживленно рассказывая. Огромной лапой Зосима потрепал Драгана по плечу...

– Я здесь, генарх, – послышалось сзади. Римен, так и не сумевший стать настоящим чародеем, но многие науки узнавший, спускался по винтовой лестнице сверху. Он сильно хромал, но ходил без костыля.

Вандо дождался его.

– Пошли посмотрим, что там за дичь подстрелили мои мальчишки...

Вблизи черная крылатая змея выглядела омерзительно. Она валялась, раскинув пергаментные жильчатые крылья и все еще подрагивая мягким серым животом. Стрела пробила ей глотку. В длину она была в две трети сажени, крылья раскидывались на сажень.

– Это же горгонка... – изумленно сказал Римен, криво нависая над чудищем. – Господи, кто бы мог подумать...

– Тебе это знакомо?

– По книгам, генарх, только по книгам. Василиски, грифоны, горгоны... плоды нечестивых трудов Фавста Безумного. Все считали, что с ними покончено.

– Что оно из себя представляет?

– Надо будет посмотреть по книгам. И изучить самою тварь. Ты позволишь мне это сделать?

– Будь осторожен. Да, и еще: Зосима, мясоруб, хочет показать тебе что-то.

– Тогда, генарх, с твоего позволения я займусь вначале делом Зосимы. Не хотелось бы мне рассердить этого достойного человека.

Римен поклонился и заковылял все туда же, к кухне. Вандо проводил его взглядом. Пожалуй, пользы от Римена мало. Но именно он, Римен, будучи еще отроком, заслонил Вандо от залпа целой шеренги лучников – поднял коня на дыбы и заслонил.

Шесть стрел вошло в его тело. И еще больше – в тело коня. Конь рухнул, придавил всадника да еще прокатился через него. Никто и помыслить не мог, что отрок выживет...

С другой стороны, истинно сказано: нет такого ремесла «хороший человек». И это, увы, правда. Нужен умелый чародей, очень нужен. Да только где ж его взять?..

Звук рожка – нарочито противный, гвоздем по стеклу – заставил Вандо вздрогнуть. Над воротами поднялся сигнальный флажок: свои. И все же стражники высыпали из-под крыши и стремительно развернулись шеренгой, готовые и к стрельбе, и к ручной рубке. Ворота медленно отворились.

Полтора десятка всадников наметом въехали во двор. Кесарский флажок плескался на длинной пике. По многим приметам видно было, что в пути всадники не первый день. И даже не первую неделю. Головной соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему дворовому. Стремительным шагом направился к Вандо, на ходу снимая с головы шлем с кольчужной маской.

Это был Мечислав Урбасиан.

Алексей пересчитал припасы.

Имелось шесть готовых бомб и аммонал еще для десятка. Если хорошо порыться в доме, наверняка можно будет найти, во что его набить. Да и то из тех шести – две бомбы были очень мощными, с динитроэтиленгликолем, залитым в чугунные цилиндры для домкратов, и для наступательного боя не годились.

Далее: к «Марголину» осталось сорок шесть патронов. К «Шериффу» – шесть; Алексей раскачал и вынул пули из гильз, а затем отполовинил порох; теперь стрелять из револьвера можно было без прежней опаски.

Да, но... Шесть патронов.

И, конечно, Аникит. «Боекомплект» которого измеряется лишь сроком жизни владельца.

И это, похоже, все. Недостаточно против врага, который нападает отовсюду одновременно и никогда не обращается в бегство. Почти никогда.

Но для этого «почти» нужен бензин. Бензин же остался в машине. Вернее, его там не осталось.

Он покосился на Саню. Саня сидела в углу на старом матрасе, обняв колени. Глаза у нее были закрыты.

А ведь это, пожалуй, конец, подумал он. С удивлением прислушался к этой мысли.

Никакого отзвука. Отзвона. Слова в пустоту.

Или не верю, или отупел.

Что ж, древние славы исповедовали мораль: жизнь ничто, смерть – все. Жизнь – это только способ добывания смерти. Он опять посмотрел на Саню.

Не сметь, глухо приказал он себе, хотя и сам не мог бы сказать, чего именно не сметь... Надо было встать и что-то сделать, и он встал и подошел к окну.

«Обезьяны» кишели внизу, как муравьи на муравейнике в солнечный день.

Он выбрал взглядом одну, замершую неподвижно, и взял ее. Но вместо обычного контакта внезапно возникло что-то иное. Будто сдвинулся горизонт. Приподнялся краями. Тошнотворное чувство потери опоры под ногами и медленного бесконечного опрокидывания...

Он попытался не обращать на это внимания, сосредоточиться на слухе, но стало хуже. Стало настолько плохо, что он захлебнулся темнотой и лишь успел, поняв, что падает, падает, падает... – выставить руки.

И – обрубить ниточку, протянутую к чужому сознанию.

Потом было так: раскаленные клинки сжигающие лучи света – потоки кислоты медленно прошли сквозь его череп, мозг, земное тело, душу, оставляя зияющие туннели. Вой и грохот наполняли их, будто ледяное море, объятое ледяным ураганом, ринулось в пролом плотины. НO он ускользал от урагана и водяной стены, он был легче мыльного пузыря и еще незначительнее его, он был почти как тень, и только поэтому его не накрыло черно-пенным гребнем и не растерзало воздухом, твердым, словно сталь... и где-то в немыслимой дали его выбросило на белый и острый, как соль, как битое стекло, береговой песок.