Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 44

Несколько раз в окнах мелькали бледные пятна лиц, тут же отшатывались и исчезали. Саня, как условились, не то что не оглядывалась, но даже не поворачивала головы: смотрела строго вперед.

Алексей ехал позади молча и – она не понимала, каким органом это улавливала, но, безусловно, не ошибалась – мрачно-торжественно. И корзины с мяукающими детьми у него на плечах ничуть не умаляли этой торжественности.

Цокот маленьких ослячьих копытцев казался непереносимо-громким. Ослики были подкованы на передние ноги. Глухой стук перемежался звонким.

Переулок скоро вывел их на подобие площади, и Саня почувствовала, как спину ее сводит холодом. Это была та же самая площадь, по которой они бродили... так давно. Вот это – дом аптекаря, а вон туда – к трактиру, а вот здесь должен быть вход в погребок, но его почему-то нет, и это неправильно...

Площадь была совершенно не похожа на ту, но это не говорило ни о чем. Буква "А" – всегда буква "А", написанная ли первоклассником в тетради, отпечатанная ли типографским шрифтом, нарисованная ли придворным каллиграфом...

Алексей легко сошел с ослика, поставил на землю корзины, помог Сане. Первые шаги дались ей с трудом, но нужно было держать себя, и она держала.

Посередине площади Алексей расстелил свою куртку и жестом предложил Сане садиться. Она села, поставив один фонарь справа, а другой слева от себя. Выпущенные из рук, они чуть померкли, но сохранили тот чудесный теплый спектр, который придавал лицам легкий персиковый оттенок. Алексей почтительно опустился перед нею.

– Странно, – сказала Саня, – мы так давно вместе, а я все равно ничего не знаю о тебе...

Она чувствовала такую усталость, что ей показалось даже, что она упала и умерла, а ее место заняла другая, запасная Саня. Из того набора, который однажды развернулся перед нею, как пестрый веер. Любопытная простушка в белых носочках...

– Обо мне? – как-то устало-удивленно переспросил Алексей и потер рукой ногу. – Что обо мне можно не знать? У меня нет ничего такого...

– Так не бывает. Ну, например... Твои родители живы?

– Мать жива. Я вижу ее изредка.

– Ты ее любишь?

– Это вопрос... – И Алексей надолго задумался. Наверное, не люблю. Ужасно звучит, да? Ничего не попишешь. Она приложила немало усилий, чтобы я мог так сказать.

– Вот видишь? А ты говоришь – ничего такого.

– Но это правда неинтересно и... достаточно неприятно.

– А девушка у тебя есть? Невеста...

– Нет. Была, но... все. Теперь нет. Ничего нет. Ни родителей, ни жены, ни дома. Так вот сложилось. Есть служба.

– Она вышла замуж?

– Ее убили. Случайно. Походя. Я отлучился буквально на три часа...

– Это тебя мучает? Алексей помолчал.

– Нет. Опять, наверное, ужасно звучит? Но я... Говорили, что я туповат. Наверное, это так. У нас такая жизнь, что утонченные натуры не живут долго. А я вот живу.

Далеко за границами светового круга наметилось какое-то движение, смутное и медленное: будто по кругу, не приближаясь и не удаляясь, скользят бесформенные тени.

– Как ты думаешь, мы выберемся отсюда? – тихо спросила Саня, глядя мимо Алексея – туда, на тени.

– Не знаю, – сказал он. – Я никогда не слышал о таких местах. И в картах их нет. Может быть, мы прошли насквозь через всю Кузню... – или забрели в какой-то запретный ее угол, что более вероятно, добавил он про себя. – Выберемся, – вдруг решительно сказал он.

Может быть, отступившая вдруг боль вернула ему самоуверенность? До ноги уже можно было дотрагиваться – правда, это вызывало зуд и покалывание...

– Слава можно начинать считать мертвым, лишь когда его кости побелеют под солнцем, – проговорила Саня с некоторым недоверием к себе.

– Ты помнишь эту поговорку?!

– Да. И кое-что еще. Когда я... спала... Это были не те сны. Я будто читала. Просто слова – без книги, без... Ни на чем. Сами по себе. Светящиеся буквы. Некоторые слова совершенно нечеловеческие...

– Постой. Не говори. Вообще никогда, если тебе вспомнились странные слова, не произноси их вслух. Ни в коем случае не произноси вслух ничего незнакомого. – Он заметил, что уголок рта Сани насмешливо дернулся. – Про себя – можно... А теперь скажи – они складываются во фразу?

– Да. Ритмически – очень точно.

– Четырнадцать слов?

– Сейчас... Да, четырнадцать.

– Назови мне... так... восьмое слово. Только его.

– Восьмое, восьмое... Ага. «Ингунбрософтевеск». А что это? Оно – важное?

– Интересно, кто же так постарался... Это очень важное заклинание, сестра. Освобождение души. Тот, кто произнесет его вслух, исчезает и из мира живых, и из мира мертвых. Он умирает мгновенно и абсолютно. Его уже не заставить подчиняться... как просто умершего. Но никто не знает, куда потом уходит душа этого человека. И еще: когда произносишь слова, руки нужно держать вот так... – Он показал.

И тотчас из темноты с криками испуга, с громким плачем – метнулись люди.

Они были слабы и медлительны, и Алексей сумел бы расшвырять их просто руками, но он даже не встал и позволил себя повалить на землю – просто потому, что ни малейшей угрозы от этих людей не исходило, напротив – они хотели ему только добра, одного только добра...

Они с рыданиями, умирая от страха, хватали его за руки и отводили, отводили его руки от горла, от груди – не надо, без слов молили они его, не надо, не делай этого!

А потом, вдруг словно опомнившись от своего безумного поступка, они сами повалились ничком на землю и замолчали, вздрагивая и ожидая расплаты.

Судя по тем четверым, встретившимся на тропе, расплата здесь практиковалась одна – самая простая.

– Вставайте, – сказал Алексей и посмотрел на Саню: подхватывай. – Мы не сердимся. Напротив.

– Вставайте, милые, – сказала Саня. – Вы все делали правильно. Я вами довольна.

Несколько секунд – очень долгих секунд – ничего не происходило. Видимо, людям, распростершимся ниц, никто никогда ничего подобного не говорил, и они не знали, что такие слова вообще могут быть произнесены.

Потом бледные напрягшиеся спины дрогнули, вопросительно обмякли. Чуть приподнялась одна голова... другая. Показался робкий глаз, готовый закрыться в любой миг.

– Вставайте, – еще раз сказал Алексей. Лежащие начали приподниматься. На ноги они встать не смели, и кто попытался, того тут же притянуло к земле, но все-таки вот с такими – стоящими на коленях, руками в пыли, готовыми в любой миг пасть ниц – уже можно было вести разговор. И Алексей сказал: