Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 28

Лес гладких светло-серых деревьев (название им было «папирозы», поскольку кору их действительно использовали когда-то вместо бумаги; Алексей то ли ненароком вытащил полузнакомое имя из какой-то сверхглубокой и не вполне своей памяти внушенной, может быть, всеми этими местными условиями, – то ли придумал сам, и теперь так оно и будет здесь называться; впрочем, разницы между тем и другим он не видел, – Велесова кузня...) закончился и перешел в густой низкорослый сосняк, и тут же показались окраинные строения бывшего города Лиль: каменная караульная будка и красный шлагбаум... Саня с трудом сдвинула окошко со своей стороны: обильная пыль набилась в пазы, по которым стекло скользило. На заставе сказали: бояться в городе нечего... Впрочем, она и так ничего не боялась.

Она чувствовала, что в ней сейчас – как, впрочем, и всегда – существовало несколько Сань, но если прежде они пребывали в состоянии смешанном, коктейльном, то теперь, как никогда, расслоились. Хорошенькая разумная девочка в белых носочках и с бантиком тихо плакала; отважный чумазый сорванец, способный пойти ночью на кладбище или перебраться в загон к колхозному быку, ликовал, вздымая к небу исцарапанный кулачок; скептического сложения леди продолжала время от времени щипать себя за мочку уха, уверенная, что рано или поздно проснется в родном постылом общежитии; романтическая барышня тихо млела, приоткрыв ротик и ничего не замечая вокруг... Все они как-то умещались на одном маленьком сиденье, обитом синим потертым плюшем. И рядом с ними сидела сама Саня, наблюдая за ними с отстраненным и несколько высокомерным интересом – как рано повзрослевшая девушка наблюдает за возней малышни... Она же, эта Саня, успевала следить за тем, что проплывает за окошком, и отмечать в памяти какие-то интересные моменты: скажем, что дома, разъеденные в свое время зеленогнойкой, побелены плохо: то ли не хватило извести, то ли уж очень боялись люди... И что прошлогоднюю вепру, которой заросли брошенные дома и переулки, никто не выжигал и не опрыскивал купоросным маслом, а значит, в городе должны водиться огневки, и хорошо, что еще не сезон их лета. Скептическая леди, сидя рядом, громко удивлялась, откуда Сане все это известно, но Саня даже не смотрела в ее сторону какой же дурой нужно быть, чтобы не понимать самоочевидных вещей...

Жилой квартал выглядел разве что немного почище нежилых, да дома были выбелены как следует. Саню всегда удивляло, что люди в таких вот крошечных, оторванных от остального мира городках находят себе занятия: ведь здесь не сельская колония, не мануфактурный очаг и не большой торговый перекресток. Однако люди в городке как-то жили и явно не собирались уходить в другие, лучшие, места.

Правда, выглядели они неважно, но как раз это было очень понятно...

Площадь была маленькой, тесной, с многочисленными страховидными и какими-то кривыми будочками, разбросанными в беспорядке, и грубо сколоченными лесами у фасадов домов; мостки лесов соединялись между собой, и площадь можно было обойти по периметру, не спускаясь на землю. Висели огромные аляповатые вывески: «Аптека», «Братья и Сестры», «Гробы и Цветы», «Черничный Пирог», «Порох», «Бургомистр и Шерифф», «Чистая Вода»...

– Вон там и живет аптекарь, но сейчас он скорее всего обедает. – Добрый Авда, от которого пахло травами, подался вперед. – Откроет в три. А здесь вам направо... Вон в тот переулок.

Алексей свернул, куда показала узкая рука с пальцами, навсегда испачканными травяным соком.

Высокое черное крыльцо со столбами, украшенными грубой глубокой резьбой, выходило едва ли не на середину переулка. Мальчик в красной рубашке стоял у столба. Увидев машину, он бросился открывать ворота. Скрежет петель был слышен даже сквозь звук мотора.

Во дворе, прикованный цепью к столбу, уже стоял экипаж, видавший виды «Парс» с огромным полотняным тентом.

– Прошу вас, добрые господа... – Авда быстро и ловко развязал свой мешок, вынул темную склянку и пакетик из плотной серой бумаги – той самой, из коры папироз. – Обязательно применяйте это, особенно если решите почему-либо задержаться здесь.

– Спасибо, добрый Авда, – коротко поклонился Алексей. – Но я не думаю, что мы задержимся.

– Когда человек предполагает, боги смеются, – заметил Авда, вежливо кланяясь в ответ. – Я живу над аптекарем, на чердаке. Может быть, вы захотите меня увидеть...

И он ушел быстрым – шелестящим, почему-то подумала Саня, глядя ему вслед с неясной легкой оторопью, – шагом, свернул в тень и пропал. Алексей гремел привязной цепью, пеняя мальчишке за ржу и грязь замка, а Саня все никак не могла разобраться в своих чувствах. Проснулась еще одна особа, самая неприятная. Огляделась и сказала: все ясно. Ты наконец сошла с ума. У тебя ведь уже было так, ты же помнишь?

Саня помнила. Да, так уже было. Ну... почти так.

...Она как раз заканчивала седьмой класс, когда в школе в Салтыковке случился пожар. Его быстро потушили, но какое-то время занятия там проводить было нельзя. Тогда младшие классы распустили на каникулы, а седьмой и восьмой стали возить на машине в приисковый поселок, расположенный километрах в шести. То есть шесть было напрямик, а по дороге – все пятнадцать. И всегда живший в ней чертобесик как-то заставил ее поспорить с одноклассником Петькой по прозвищу Таракан, что она на велосипеде доедет быстрее, чем они на машине.

Пари было на поцелуй.

С места тронулись одновременно. Машина запылила по грейдеру, а Саня свернула на тропу и мимо кладбища понеслась вдоль ручья по дороге, ведущей на поля. От нее будет поворот в лес, крутой подъем на гребень водораздела – придется тащить велик на руках, иначе не подняться, – но дальше лесная тропа пойдет только под уклон, и за просекой ЛЭП прииск будет уже виден. Она ни разу не ездила по этой дороге, но ходила много раз... Видимо, она ошиблась поворотом. Или случилось что-то еще.

Подъем оказался не так крут, как представлялось. Конечно, на велосипеде не въехать, но вести его за руль можно легко и быстро, почти бегом. И Саня выбежала на гребень...

Лес оборвался. Перед нею расстилался луг, сплошь заросший бледно-желтыми цветами, похожими на лесные лилии, но покрупнее и не по два-три цветка на стебле, а по десятку – как колокольчики... Небо, только что чистое, оказалось затянуто плотной дымкой. Сильный запах меда наполнял воздух. Потом прорезались звуки: низкое гудение, как возле ульев. Цветки начали шевелиться, из них выползали большие, гораздо больше шмелей, серые пчелы – и замирали, будто бы прислушиваясь... Это было настолько ошеломляюще, что время остановилось.