Муж для девочки-ромашки - Ларина Арина - Страница 3

«Интересное кино, – подумала она вдруг так четко и ясно, словно побывала под ледяным душем или успела проспаться. – То есть я все-таки пожалею, и он этого не отрицает».

– Поехали ко мне, – пыхтел кавалер, торопливо досасывая свою порцию спиртного, видимо, опасаясь, что Надя согласится слишком быстро и он не успеет допить оплаченное.

– Я сейчас. – Надя ловко вывернулась и послала ему игривую улыбку. – Только Аньке скажу.

Ввинтившись в толпу, она обнаружила Финаглову висящей на Костике. Пара танцевала нечто медленное, невзирая на веселый рэп, под который судорожно дергались окружающие.

– Аньк, я ухожу, – проорала Надя, косясь на фингаловского партнера. Тот понимающе хмыкнул.

– Пока, – мурлыкнула Фингалова и изобразила взмах ладошкой.

– Счастливо, – многозначительно добавил Костя и расплылся в улыбке, словно наглый кот, сожравший без спроса литр хозяйской сметаны.

«Все мужики уроды!» – свирепо подумала Надя, стремительно выбегая на сияющий ночными огнями проспект.

Через час, когда она выходила из метро на окраине города, оставшийся в клубе Леша нарезал круги вокруг благосклонно хихикающей блондинки, а Фингалова читала стихи разомлевшему Костику, волоча его вдоль сонной набережной.

Троллейбуса не было, маршруток тоже, зато народа на остановке столпилось как на первомайском салюте: все гомонили, веселились и провожали последний выходной день. Надя чувствовала себя лишней на чужом празднике жизни, как ворона на свадьбе или косой сугроб на изумрудно-весеннем газоне. Почему-то бросалось в глаза, что все женщины были со спутниками, за исключением сильно подвыпившей мадам преклонного возраста. И то бабулька норовила найти себе общество, привлекая внимание к своей покачивающейся персоне исполнением громких матерных частушек.

«Вот так женское естество стремится избежать одиночества, – потянуло Надежду на философию. – Мужчина мелок и жалок, но без него женщина не чувствует себя женщиной. Женщина без мужчины – как лодка без весел, как муха без крыльев, как машина без колес…»

– Девушка, – оборвал ее философские потуги веселый басок. – Скучаете?

Худощавый русоволосый парень, явно моложе, с ярко выраженным хорошим настроением, серыми глазами и суперменской ямочкой на подбородке, доброжелательно улыбался где-то с высоты метр восемьдесят.

«…влюблюсь, буду бегать за ним, как кошка, потом он найдет другую. Возможно, мы перед этим даже успеем пожениться, а то и ребеночка смастерить. Наглый, самоуверенный красавчик. Фигура, морда… имеет право. А я – нет. Не имею. Я должна буду благодарить судьбу за то, что мне обломилось такое сокровище… Вообще хоть что-то обломилось, ибо не по Хуану сомбреро…» – пронеслось у нее в голове.

Совершенно неожиданно для себя Надежда зашипела, как гюрза, которой уверенно встали на хвост заскорузлым солдатским ботинком:

– А что? Желаете развеять мою тоску? Спляшете? Или, может, споете что-нибудь жизнеутверждающее? Исчезните!

– Да без проблем, – озадаченно пробормотал опешивший парень и действительно исчез, смешавшись с толпой на остановке.

– Дура! – обреченно простонала Надежда.

– Да уж, – подтвердила бабка-частушечница, отравив окружающую среду едким алкогольным запахом. – Хороший мужик дается раз в жизни и в самый неподходящий момент.

– Только на нем не написано, что он хороший, – наставительно встряла в дискуссию полная брюнетка. – А он про себя наврет с три короба, как коробейник про китайские фонарики. Все плюсы – на словах, инструкция – иероглифами, батарейки в комплект не входят! Поверишь, купишься, приволочешь в дупло, а они не работают. – И брюнетка с отвращением оглянулась на печального дядьку, прислоненного к столбу. Дядька олицетворял собой безграничное отчаяние: брови домиком, нос картошкой и понуро обвислые усы, обтекающие исполненные обиды оттопыренные губы. Видимо, он тоже слишком поздно ознакомился с инструкцией к предмету обожания и теперь желал высказаться, но не мог по причине временной потери дикции. Страдалец влажными телячьими глазами проехал по Надежде и покрепче прижался щекой к столбу, пошевелив непослушными ногами.

– Стой спокойно! – рявкнула брюнетка. – А то опять в лужу брякнешься, горе луковое!

В этом ее «горе луковом» вдруг проскользнуло что-то такое, от чего стало ясно: хоть оно и горе, но его все же любят. Очень по-своему.

И тут Надя четко поняла, что не хочет быть вот такой вот теткой при вислоусом мужичонке. Вообще ни при каком не хочет. Зачем? Чтобы жалели? Чтобы ждать его пьяненького с работы? Чтобы ревновать ко всем и бояться однажды потерять? А в результате все же остаться одной, как мама.

– Ни за что! – твердо проговорила она вслух и бросилась штурмовать подъехавший троллейбус.

В этой жизни побеждают молодые и сильные. Удовлетворенно схватившись за поручень, Надя наблюдала, как тетка с шатающимся «горем луковым» тщетно пытается взгромоздиться на нижнюю ступень. Мужичонка, как балласт, тянул ее назад, безуспешно пытаясь закинуть организм в двери и безнадежно промахиваясь.

Народ веселился и давал взмокшей и злобящейся тетке советы.

Двое молодых парней, вдоволь нахихикавшись, наконец втолкнули парочку внутрь. Двери закрылись, и троллейбус тронулся. Дядька тут же повалился на рядом стоящих пассажиров, невнятно радуясь чему-то и бормоча извинения. Спутница нарочито отворачивалась и пыталась сделать вид, что «багаж» не ее. Надя видела ее злое, покрывшееся красными пятнами лицо, и ей стало невыносимо жалко эту женщину.

«Наверное, была молоденькой, хорошенькой когда-то, замуж хотела. Потом нарвалась на этого тюфяка, вцепилась, лишь бы при мужике быть, и – пожалуйста, вот он, результат. Икает и ползает под ногами».

Надежда начала увлеченно высматривать в толпе подтверждение своей правоты. Действительность порадовала с точки зрения торжества логики и огорчила в плане перспектив. Мужчины вокруг подобрались на удивление несимпатичные, с бросающимися в глаза изъянами, как то: лысые, толстые, нетрезвые, губастые, похотливо улыбающиеся, хитромордые, жалкие… Продолжать можно было до бесконечности. Идеального мужчины не существовало не только в этом троллейбусе, но и в природе вообще. У самого идеального мог оказаться дурной характер, завышенная самооценка или неконтролируемая склонность к женскому полу вообще, перетекающая в безудержное перечисление и перепробование частностей.

Неожиданно она наткнулась на внимательный взгляд давешнего русоволосого парня и смутилась. Чувство неловкости, убежденность в собственных недавних выводах относительно мужского пола и желание все же найти исключение из правил переплелись самым причудливым образом, и Надежда с вызовом уставилась на оппонента. Она даже не знала, чего хочет больше: выйти из ситуации с гордо поднятой головой, мол, не надо нам ваших прекрасных глаз и прочих прилагающихся в нагрузку достоинств, или покорно отдаться на волю судьбы, отломив свой маленький кусочек счастья.

Оппонент пожал плечами и отвернулся.

«Сама дура», – откровенно расстроилась Надя. Все же счастья хотелось.

Вопреки последней хрупкой надежде, парень следом за ней не вышел, хотя девушка протаранила набившихся в салон сограждан и протиснулась на волю через ту дверь, где он стоял.

– Подумаешь, – едва сдерживая слезы, шмыгнула она, глядя вслед удаляющемуся шансу. Шанс в виде троллейбуса игриво покачивал рогами и предостерегающе светил красными огнями габариток. Посчитав, что угрожающе-красный свет и рога можно расценивать как попытку судьбы предотвратить возможный ошибочный шаг, Надя пошагала домой.

– Ну и? – выплыла в прихожую мама в боевом настроении. Надежда напряглась. Будучи страстной поклонницей актрисы Татьяны Васильевой, мама выбрала как ориентир не только ее имидж, но и наиболее характерные роли. Войдя в образ, Татьяна Павловна основательно отравляла жизнь окружающим, а в частности – Наде. Жизнь – не кино, тут титры можно будет прочитать только на кладбище, и то, что последует после слова «конец», главного героя уже не волнует. Борьба Надюши с маминым амплуа пока успехом не увенчалась. Более того, когда маман подстриглась и перекрасилась, чтобы уже и внешне походить на великую актрису, Надя поняла, что проще сдаться, чем усложнять жизнь бессмысленной корридой.