В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович - Страница 18

Для Арефьича, тренировавшего тогда «Локомотив», конец сезона оказался роковым. На «чистилище» ему не дали и рта раскрыть. Перебирая приготовленные записи, он начал что-то говорить об усилении нападения, о расширении задач полузащитников, – его немедленно прервали, и Рытвин, гневно раздувая шею, ударил по столу:

– Да ты думай не о том, как забивать! Ты постарайся не пропустить. Понятно? А то… Тоже мне, забивальщик нашелся!

Он отвернул лицо и переждал коротенький смешок за столом. Арефьич опустил голову и дрожащей рукой неуклюже засовывал в карман ненужные листки.

– Вот не пропусти ни одного мяча, – немного смягчился начальник дороги, – вот тебе и два очка. Трудно сосчитать, что ли? Любой школьник сосчитает. А на будущий год – не твоя забота. На будущий год мы как-нибудь сами позаботимся… Иди-ка давай и делай, что тебе сказали. Забивалыцик! Нашел время забивать!

Ничего этого Скачков тогда не знал и с лихорадочным нетерпением готовился к своему первому матчу в основном составе.

О, этот долгожданный, сумасшедший, нелепый первый матч! Все началось еще с раздевалки, вернее с прихожей, где на стульях вдоль стены была к приезду футболистов выложена свежая отглаженная форма номерами наверх. Каждый, не задерживаясь, сразу находил свой номер и забирал футболку и трусы. Скачков намеренно замешкался и подождал, пока не остался один-единственный комплект, – «пятый». Тут он осознал, что скоро выйдет на игру, под взглядом грозных переполненных трибун, слабость от волнения ударила ему в колени – ноги словно опустели и не держали. Это было мгновение, когда он позавидовал своим сожителям по комнате, которым еще не пришла пора играть в «основе»: Сухову, Гущину. Они, счастливые, не догадывались, что он сейчас испытывает.

В раздевалке Скачкова ждало кресло, застланное чистой простыней, такое же, как всем, и он стал переодеваться, машинально проделывая все движения, – снимал, устраивал на «плечики» и вешал, а тем временем Арефьич поднимал и укреплял тяжелую доску макета с намагниченными фишками. Вон та, сразу нашел Скачков, сегодня будет он, и для него заранее был приготовлен план игры, он весь, с учетом его скорости, рывка, удара и отбора у соперника мяча, весь он, словно необходимая деталь машины, плотно был «завязан» в действиях команды.

В тот день «Локомотив» играл с ростовскими армейцами и Скачкову поручалась персональная опека нападающего, игравшего чуть-чуть в оттяжке. «Геш, – наказал ему Арефьич, – смотри, не отпусти. Атакуй в момент принятия мяча. Отпустишь – убежит». Подвязывая гетры, Скачков понятливо кивал, а сам поглядывал на Шевелева, центрального полузащитника, кумира, капитана. Ему казалось, что Шевелев, уже одетый и готовый выбежать на поле, своим избалованным глазом не то чтобы косится на него, а как-то так, не очень дружелюбно… Может быть, он был сердит, что новенький так молод, ненадежен, а может недоволен за товарища, партнера, игравшего на этом месте столько лет. И Скачков снова с сожалением подумал о привычном дубле, – насколько там ему было уютнее и проще. Но надо было настраиваться на игру, причем играть не только за себя, а и как бы еще за тренера, доверившего ему место в избранном составе! Назло им всем, кто сомневается, что он потянет!

«Потяну. Еще как потяну!» – с ожесточением твердил Скачков и даже начинал жалеть того ростовского парня, которого ему сегодня выпало держать. Бедняга, видимо, сейчас тоже готовится и не догадывается, что его ждет на поле!

Матч с ростовчанами был памятен Скачкову и не забудется во веки. Как он тогда старался, – жилы рвал! И чем старательнее были все его потуги, тем гаже выходило. Приводил его в отчаяние мяч, которым он был вынужден играть: какой-то жесткий, непослушный, грозный, как ядро. Он был не в состоянии распорядиться им, и мяч, вместо того, чтобы прилипнуть, успокоиться в его ногах, отскакивал как от столба. Еще вчера, вот здесь, на этом самом поле, он видел всех своих партнеров, – игра смотрелась им, как на ладони. Сегодня он словно ослеп, и от волнения, от слабости, его поташнивало. Словно из банного тумана возникали фигуры игроков. Куда они бегут? От длительного напряжения Скачков не мог вздохнуть, грудь завалило короткое дыхание. Одно он видел: кривоватые колени ростовчанина, его длинную настырную спину с мыском раннего пота на пояснице, постоянно перед ним маячила крепкая свежеподбритая шея. Как он ненавидел эту шею – кулаком бы по ней, кулаком…

Ростовский нападающий водил его, как простодушного телка: выманивал из зоны, туда незамедлительно врывался кто-то из полузащитников, а скоро и защитник, с сильным, хорошо поставленным ударом. Он-то и заколотил с этого места два неотразимых, пущенных, как из орудия, мяча.

Защитник. В одном тайме два мяча.

Позор обрушивался на Скачкова грохотом рассерженных и негодующих трибун. Он, только он был виноват в разгроме, и оправданий ему не было! «Где его взяли, кто его поставил?» И свист, уничтожающий разбойный свист со всех сторон. Зачем, зачем он только вышел, добивался? Чего не игралось в дубле, где все так просто и понятно? Провалиться бы сейчас и исчезнуть! А может быть, проснуться вдруг и с легким вздохом убедиться… Но нет, все было наяву, и лишь один из всех, кто мельтешил на поле, сжалился в конце концов над потерявшим голову Скачковым, – судья. Точно догадавшись, что с ним происходит, он прекратил позорище, дав долгий утешающий свисток на перерыв.

Мучительно было нырять в туннель, невыносимо возвращаться в раздевалку. Он брел, как под уничтожающим обстрелом. В раздевалке Шевелев, стащив футболку, переводил дыхание и жадно, крупными глотками хлебал из чашки сладкий, чуть остывший чай. Скачкова он, не отрывая губ от чашки, проводил глазами, как ударил.

– Геш, – позвал Татаринцев, защитник, чем-то похожий на нынешнего Стороженко, – ты бы… это самое. Два раза он тебя уронил, – аж мне больно. Старик, ты уж не маленький, восемнадцать лет. Покажи ему, что тоже кое-что умеешь. Он тебя через бедро, а ты ему коленку…

Жалким выглядел Скачков, утираясь рукавом, ладошками, разглядывая измазанные колени. Какое там – покажи! Он сейчас думал об одном: что снова нужно выходить на поле, под рев и свист. Что там поднимется, едва его увидят! А впереди еще такой же тайм, целых сорок пять минут.

В проходе между креслами ходил Арефьич: вперед, назад. Тяжеловесное молчание команды относилось и к нему. Корили не только растерявшегося новичка, вместе со Скачковым доставалось и доверчивому тренеру. Забывшись, распустив все мускулы, лежал угрюмый Шевелев. Сидел, согнувшись в кресле, Говоров, тот самый, вместо которого поставили играть Скачкова, – сидел он в форме, одетый с самого начала, только поверх доспехов тренировочные брюки.

В раздевалку шариком вкатился толстенький Феклюнин, тогда еще не директор домостроительного комбината, а начальник стройуправления. Он яростно засовывал платок под тесный ворот кителя, все отсыревшее лицо его было багровым, будто он сам отбегал этот трудный тайм на поле. Вчера на заседании «чистилища» Феклюнин помещался рядом с Рытвиным и подавал уничтожающие реплики. Сейчас он, распираемый негодованием, бешено воззрился на Арефьича. Он послан был оттуда, сверху, и в его глазах, казалось, сосредоточился весь гнев обманутого в своих надеждах начальства. Многое хотел сказать он, выплеснуть в лицо руководителю команды, однако только поднял руку и остервенело погрозил:

– Ну, слушай!..

И, не сказав больше ни слова, выскочил из раздевалки. Да, тот проигрыш решил судьбу Арефьича.

Задумчивый и удрученный застыл Арефьич посредине раздевалки, установилось унизительное, тяжелое молчание. Потом Арефьич подошел к Скачкову, тронул за плечо и негромко обронил:

– Ладно. Отдохни пока.

По его знаку Говоров поднялся, стал стаскивать штаны, выпутывая бутсы. Заподпрыгивал, застучал шипами, разминаясь…

Что же побудило Арефьича поставить его снова буквально на следующий матч? Необходимость, безвыходное положение? Нет, Говоров еще держался, мог играть вполне. Упрямство тренера? Тоже едва ли, потому что какое там упрямство, если команде остается один-единственный шанс – взять два очка из двух! И все-таки Арефьич вновь, невзирая на гнев трибун и начальства, внес Скачкова в заявочный список. Соображений, которые руководили тренером, Скачков не мог понять даже впоследствии, хотя тогдашняя самостоятельность Арефьича стоила ему места старшего тренера в команде мастеров. «Локомотив» тогда он в высшей лиге сохранил, но место свое вынужден был уступить приглашенному со стороны и с тех пор так и прижился на вторых ролях.