Западные земли - Берроуз Уильям Сьюард - Страница 6

– Гм, Клее… Моне…

– Копии, разумеется.

– Отменные копии, на мой взгляд!

– Что вам нужно?

О, я бы с удовольствием купил у вас некоторые из этих, эээ, копий. Я в Танжере недавно. Дома у меня как-то пустовато, понимаете. А вот это, – и Ким показывает на маленького Клее, – оживило бы мою нору.

– У меня не магазин. Я ничего не продаю. Извините, но у меня больше нет времени.

Ким встает со стула.

– Разумеется, доктор Анрюге. Лицо доктора каменеет.

– Вероятно, вы меня с кем-то путаете.

– Возможно, но достаточно одного звонка в Комиссию по военным преступлениям, или как она там называется, чтобы развеять это недоразумение.

Ким берет со столика свою шляпу.

– Подождите! Кто вы такой?

– Простой солдат Третьего Рейха… попавший под дурное влияние, как и весь немецкий народ… Waffen SS.

Доктор переходит на немецкий.

– Садитесь, нам надо поговорить. Позвольте предложить вам шнапс получше.

После sehr getnutlich14 беседы с Кимом доктор складывает кончики пальцев вместе и говорит:

– Полагаю, что смогу порекомендовать вас на одну крайне выгодную работу. Знаете, швейцарцы не в восторге от сложившейся здесь, в Танжере, ситуации… тайные банковские операции… вторая Швейцария… им это не нравится. Я мог бы познакомить вас с одним здешним персонажем… швейцарцем.

Доктор звонит по телефону.

– Он будет ждать вас в баре «Парад» сегодня вечером в семь часов. Это человек с тростью.

Ким встает и собирается уходить.

– Можете надеяться на мое молчание, доктор. Понимаете, работа – это гораздо интереснее, чем просто деньги… Да, и кстати, я бы посоветовал вам отдать ваши репродукции на хранение в банк.

Бар «Парад» представляет собой длинный коридор с ювелирными лавками и окошечками скупщиков золота по сторонам, оканчивающийся дверью из сплошного листа толстого черного стекла. Внутри бара царит мрак, атмосфера тревоги и какой-то временности. Впечатление такое, словно постукивает часовой механизм, отмеряющий мгновения до катастрофы. За стойкой стоит бармен средних лет, внешностью смахивающий на набожного пожилого уголовника.

Ким заказывает мартини, которое тут же возникает словно из небытия на стойке прямо перед ним.

– В следующем месяце мы переезжаем, – заявляет бармен.

– Здесь у вас на банк похоже, – отзывается Ким. Бармен безразлично кивает и идет на другой край стойки, чтобы долить стакан женщине средних лет. Самое начало восьмого. Вот это, должно быть, мой человек. Сначала появляется трость. Черная трость, следом за которой появляется худой мужчина в черных очках и черном костюме. Такое ощущение, словно он постукивает тростью перед собой, и вообще он производит впечатление слепого. Но он направляется прямиком к Киму и садится на табуретку прямо рядом с ним.

– А, – говорит он. – Так вы и есть юный друг доктора Веллингштайна?

И протягивает руку – холодную и сухую, как банкнота.

Бармен отходит к дальнему краю стойки.

Человек говорит так, словно читает текст с экрана компьютера:

– Ситуация здесь ненадежная, однако, к сожалению, провоцирующая приток свободного капитала, что, вне всяких сомнений, прискорбно. Возможно, если перспективные инвесторы поймут, насколько в действительности эта нестабильность опасна… Я думаю, это следует наглядно им продемонстрировать.

Он передает Киму большой коричневый конверт.

– Прочтите это. Все финансовые вопросы будут урегулированы через Banque de Geneve.

Количественные данные могут быть подвергнуты компьютерной обработке путем присвоения числовых значений всему спектру аффективных состояний. Например: вызывает ли у данного субъекта образ свиньи в мечети:

Безразличие

Отчетливое раздражение

Гнев

Ярость

Убийственную ярость

В последнем случае дело доходит до стрельбы… чистая случайность, сами понимаете… случаи появления свиней в мечетях или на мусульманских кладбищах довольно редки… иногда свиньи убегают из стойла или вырываются на свободу при перевозке.

Нам потребуется бригада профессиональных предводителей бунтов, таких как La Bomba, Бомба, который устроил футбольный бунт в Лиме, принесший триста пятьдесят две жертвы. (Счет футбольного матча определяется в Капитолии… а остальным предоставляется изображать заинтересованность в исходе.)

И Шептун. Он оставляет слова… нужные слова… в воздухе у себя за спиной, когда он скользит в гуще толпы, собравшейся на рынке. Ну и парочка простых политических агитаторов в старом добром стиле.

Будем ли мы использовать настоящих свиней? Мы снимем на пленку бунт, которому якобы предшествовало проникновение свиней в святые места. Наши умельцы совместят. Съемки бунтов, спровоцированных нашими неуловимыми агитаторами, действующими за кадром, будут совмещены в окончательной фонограмме с записью поросячьего хрюканья. Наши мастера это умеют.

Неприкрытая враждебность висит в воздухе, словно дымка. Европеец средних лет (впоследствии выясняется, что это швейцарец) пытается незамеченным выскочить из гостиницы, стоящей на самом краю Сокко Гранде. Это одна из тех серых, практически невидимых личностей, которые, внезапно возникнув у тебя перед глазами, способны произвести такое же ошеломляющее впечатление, как человек, который вводит себе дозу в вену посреди базарной площади.

Слава Богу, кажется, началось! Они УВИДЕЛ И его! Кто-то резко толкает его в спину. Он теряет равновесие и падает. Его пинают в лицо и под ребра. Он пытается встать на ноги, но тысячи рук хватают, рвут, тянут, звук рвущегося полотна – это Испанский легион, вызванный англичанами, открывает пулеметный огонь по толпе с крыш магазинов, выходящих на Сокко Гранде. Визжащие люди, затаптывающие друг друга, спешащие укрыться в боковых улочках. Все заканчивается через несколько секунд, на земле остается двадцать три трупа.

Большие деньги, словно испуганный осьминог, зеленеют, выпускают струю и уплывают прочь… назад в Швейцарию, на запад, на Каймановы острова, на Багамы, в Уругвай…

Ресторан «Эдельвейс» с заплесневелыми оленьими рогами по стенам, кислым пивом и капустой, а также специфически швейцарским запашком оттаивающих выгребных ям, прилепившихся к горным склонам занюханных деревушек, которые вешние воды вот уже какое тысячелетие подряд размывают и сносят в долины, и немытых зобов их обитателей: все это в целом создает впечатление, что Асунсьон – это просто еще одна Швейцария. Им удалось ухватить самую сущность запаха швейцарской глубинки, и теперь деньги сами прибегут на этот запах. Разумеется, если только не…

Ким Ли сидит за черным дубовым столом, покрытым грязной красно-белой скатертью, вместе со своим связным Аллертоном; перед ним – порция виски в грязном стакане.

Аллертон – худощавый блондин, который выглядит так, будто в определенном возрасте перестал стареть. Он словно парит в нескольких дюймах над землей, перелетая из одного места в другое – высокоспециализированное существо, одновременно апатичное и очень хищное. Несмотря на светлые волосы, брови его – черные и тонкие, словно нарисованные карандашом, слегка изогнуты, что придает ему несколько изумленный вид – изумленный, но ни в коем случае не испуганный. Он – явный американец, просто не может быть никем другим, кроме американца, поскольку не несет на себе никаких очевидных следов воздействия культуры.

В его непринужденных манерах просматривается тем не менее что-то холодное и рыбье – в том, с какой легкостью он втирается в любую компанию и завязывает с людьми приятельские отношения. На самом деле он – идеальный агент, вот только преданности конторе оказалось у него маловато. Его вышвырнули из ЦРУ за изощренное компьютерное мошенничество, жертвой которого стал один из собственников Компании – причем мошенничество было столь изощренным, что Компания свернула расследование, предпочтя не вдаваться слишком глубоко в детали. Ему позволили уйти в отставку без лишнего шума. Тогда Аллертон начал работать на швейцарские военно-морские силы, и еще одна вторая Швейцария пошла ко дну, оставив на память о себе одну лишь швейцарскую вонь да шелест улетевших денег.