Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Пространство мертвых дорог - Берроуз Уильям Сьюард - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

– Кто-нибудь здесь есть?

Ему отвечает лишь затхлый запах нежилого дома. Ким заходит внутрь.

Видно, что строился он с размахом, как усадьба плантатора. Но то, что поначалу планировалось как гостиная на первом этаже, со временем превратилось в сочетание спальни и столовой. Комнаты на задах, где должны были проживать слуги, пустовали все время, кроме летних месяцев, когда отец превращал их в дополнительные спальни для гостей. Ему нравилось красить каждую комнату в какой-нибудь особенный цвет. Вынашивались планы установить настоящий туалет – с унитазом и бачком – и ванну, но им так и не суждено было сбыться. Ким прохаживается из комнаты в комнату, выбирая те вещи, которые собирается отнести вниз, в лодочный сарай, вычисляя при этом, сколько серных свечей ему понадобится, и устанавливает их на положенные поверх кирпичей металлические подносы так, чтобы их легко можно было поджечь в любой момент.

А теперь наверх, по довольно внушительной лестнице из орехового дерева. Ким нежно поглаживает пальцами полированные коричневые сучки. «Похоже на анальное отверстие», думает он с порочной улыбкой, позируя невидимому фотографу и вспоминая, как ему нравилось ребенком съезжать вниз по перилам и как полированное дерево терло ему промежность. Наверху есть еще две маленькие спальни, в одной спит Ким, в другой – его отец. Комната же наверху, примыкающая к фасаду, превращена в отцовскую мастерскую.

Вот Ким сворачивает налево, пересекает гостиную и направляется в мастерскую. Опустевшие декорации. Софа и кресло, покрытые зеленым атласом, верстак, на котором валяются кисти, палитры и тюбики с красками, стойка для холстов и картин. Мольберт пуст. Ким садится на софу и смотрит на реку.

Ким плохо помнит свое прошлое. Зато иногда помнит чужое. Окрашенное в тона инцеста происшествие с матерью в приморской гостинице. Он стоит на балконе в одних плавках. Лицо его хмуро и угрюмо. Мать появляется в проеме двери у него за спиной, одетая в голубое кимоно…

– Я хочу сделать твой набросок, Кисуня.

Он нервно вздрагивает.

– Ой, мама, только не сейчас! Я как раз собирался принять ванну и переодеться к обеду…

– Я хочу нарисовать тебя обнаженным", Кисуня.

– Обнаженным, мама?

Но это не могло происходить с Кимом, потому что тот никогда не бывал на море. Правда, его мамаша действительно была несколько не в себе: она увлекалась спиритическими сеансами, картами таро, хрустальными шарами и выпивала шесть бутылок парегорика каждый день, так что вся ее комната пропахла этим снадобьем.

Отец же держался с Кимом подчеркнуто холодно, к тому же его всегда окутывала вуаль загадочной грусти. Он часто путешествовал «по делам компании». Счет за услуги включал в себя услуги за лечение. Лечение от отравления радием.

Ким вспомнил, как иногда ему разрешалось пострелять из отцовского капсюльного револьвера 36-го калибра. Хранился револьвер в ящике из красного дерева с серебряными защелками и петлями, выстланном зеленым фетром. В ящике, кроме выемки под револьвер, имелись также отделение для конических пуль, покрытых густой желтой смазкой (чтобы предотвратить множественную детонацию), отделение для капсюлей и формочка для отливки пуль. Револьвер был снабжен двойной спусковой скобой: при помощи первой палец удерживал оружие на весу, а легкое нажатие на вторую приводило к выстрелу.

В день, когда Киму стукнуло двадцать лет, он поразил мишень шесть раз: смерть, зажатая в руке, оскал, просвечивающий сквозь дым. Мальчишеская улыбка вспыхнула на его лице, сияющая, лучезарная, вещая, как комета, ибо он почуял в пороховом дыму аромат бессмертия.

Ким проводит время в компании мальчишки примерно своего возраста. Он не может различить черты его лица, но знает, что они знакомы ему уже довольно давно. Они стоят на железнодорожном мосту, перекинутом над ручьем Мертвого Мальчика. Ручей здесь спокойный и чистый, поэтому они видят, как в воде резвится рыба. Мальчик учит Кима летать. Он парит над водой и приземляется на тропинку, Ким стоит в нерешительности, думая, что у него ничего не получится, но внезапно, так и не успев понять, что случилось, уже и сам опускается на землю рядом с тропинкой. И вот они начинают носиться туда-сюда над ручьем, затем поднимаются выше и летают уже над кронами деревьев – так высоко, что можно разглядеть дом, в котором живет Ким. Вдоль всего фасада дома тянется балкон, с которого открывается вид на железную дорогу и на реку. Балкон поддерживают две мраморные колонны, которые отец Кима купил, когда сносили старое здание суда. На фоне темнеющего неба дом выглядит словно картина. «Дом на вершине холма»…И вот он сейчас в этом доме, в коридоре, ведущем в мастерскую, и он рассказывает отцу о том, что научился летать…

– Люди на это неспособны, сынок, – печально возражает отец.

Они стоят на балконе. Дымно-красный закат над рекой. В поле зрения появляется паровоз: два негра подбрасывают уголь в топку и время от времени похлопывают друг друга по спине… Киму удается прочитать на платформе надпись: «Мария Селеста»… Медленно, словно на параде, следом проплывает вторая платформа, на ней написано «Копенгаген»… Ким улыбается и машет рукой.

Отец смотрит на него печальными глазами стража, которому доверили охранять и пестовать некое высшее существо. Он знает, что мальчик пойдет дорогой, которую ему самому не дано пройти. Железнодорожное полотно заросло травой.

Ким устанавливает два подноса с серными свечами, закрывает застекленную дверь, ведущую на балкон, и конопатит щели бумагой как может. Спальня моего отца. Зайти. В комнате нет ничего, кроме кровати, стула, комода и пары рабочих штанов в пятнах краски, висящих на деревянном крючке. Запах пустоты и безлюдья. Но я же помню, я же помню оконце вот в этой самой спальне, в которое солнце заглядывало по утрам. Он устанавливает поднос.

Однажды он нашел у себя в постели скорпиона, а мальчишку с соседней фермы по имени Джерри Эллисор укусил коричневый паук-отшельник. Через несколько дней после укуса Джерри зашел навестить Кима, и тот пригласил его к себе в комнату.

– И куда же он тебя укусил? Мальчик хихикнул.

– Ну, в одно такое место, в неприличное.

– Покажи! – твердо потребовал Ким.

Он знал, что Джерри – парнишка сговорчивый и что его можно заставить сделать все что угодно при правильном подходе.

Мальчик покраснел и приспустил штаны. Трусов на нем не было. Он сел на край кровати и показал на внутреннюю сторону бедра, почти в самом паху – нечто вроде кратера из ярко-алой плоти с черной точкой в центре. Ким присел рядом и осторожно прикоснулся к укушенному месту. Мальчик облизнул губы и со страхом посмотрел на Кима. Ким заметил, что к чреслам мальчика прилила кровь.

– Больно было?

– Когда укусил – нет, а потом стало ужас как плохо.

– Ну что ж, тебе повезло, что он не укусил тебя сюда, – говорит Ким и прикасается к члену мальчика с передней стороны чуть-чуть пониже головки. – Или сюда, – и он трогает тугие яички Джерри. Член Джерри крепнет на глазах. Мальчик откидывается назад, опершись на локти; его набухший отросток пульсирует, выгнувшись дугою.

– Эй, а я хочу тоже посмотреть на тебя голышом!

– Ладно.

Ким раздевается, становится перед Джерри, и тот, прищурив глаза, оценивающе разглядывает его. У Кима тоже встает. Он садится рядом, а мальчик ощупывает Кимово орудие и говорит:

– Будь осторожнее, и паучок тебя сюда не укусит. Ким валит Джерри на спину и щекочет его; оба мальчика катаются по постели и неудержимо хохочут.

Он зажигает свечи в двух дальних комнатах, забирает полотна из мастерской и зажигает свечи там и на первом этаже тоже, закрывает все двери и вывешивает знак черепа со скрещенными костями.

ОПАСНО. НЕ ВХОДИТЬ,

ИДЕТ ОКУРИВАНИЕ!

Он кладет 44-й калибр обратно в сумку, достает оттуда 38-й, берет в руки свой «аллигатор» и выходит из дома, направляясь к уборной, задержавшись по пути, чтобы установить шесть маленьких банок из-под сгущенного молока на камень напротив двери уборной, и ощущая, как в животе шевелятся кишки, ну совсем как длинная коричневая река, думает он, такая внутренняя Амазонка, – хлюпанье, бульканье и бурление жидкости. Уборная расположена под старой яблоней. Отец говорил, что от этого яблоки только лучше будут, а Ким посадил вокруг будки вьюнки, чтобы те затянули стены. Он открывает дверь. Внутри – два стульчака бок о бок, прикрытые крышками. Он приподнимает крышки, нежно проводит рукой по полированному желтому дубу – собственными руками шкурил и покрывал лаком. Он заглядывает в яму И чует доносящийся оттуда слабый запах известки. Ставит свой «аллигатор» напротив соседнего стульчака, снимает рубашку и вешает ее на крючок. Спускает штаны и садится на стульчак с револьвером в руке. Он позирует для картины, которая будет называться «Долгое путешествие». Он машет рукой невидимому художнику.