Бесконечная свобода - Холдеман Джо - Страница 49

— Пожалуйста, продемонстрируйте, — произнес тельцианин.

Тот пожал плечами, извлек из ниоткуда большую деревянную спичку и чиркнул ею о подошву ботинка. Настоящая серная спичка, которых не существовало даже в моем детстве; когда же он раскурил свою самокрутку, послышался резкий сильный запах табака. Я не обонял его уже тридцать или тринадцать сотен лет. Когда-то это называлось сигаретами.

Затем ковбой отступил на три гигантских шага и в считанные мгновения перетек в форму транспортера. Но теперь машина была окрашена в цвета голубых джинсов и смуглой человеческой кожи, а из ее крыши торчала человеческая рука с тлеющей сигаретой.

Затем он снова изменился, став чрезмерно огромным тельцианином и все так же не выпуская сигареты. Быстро сказал Антаресу-906 что-то на его языке, после чего опять стал Джоном Уэйном. Сделал еще одну затяжку, выпустил изо рта большое облако дыма и отщелкнул окурок прочь большим и указательным пальцами.

Никто из нас явно не мог придумать ничего умного, и поэтому я решил высказать самое очевидное предположение:

— Вы, наверно, пришелец из другого мира?

— Нет, нет, ничего подобного. Я родился на Земле, приблизительно девять тысяч лет назад. Это вы, парни, пришельцы с другой планеты.

— Он может менять облик, — прошептала мне на ухо Мэригей.

— Точно так же, как вы меняете одежду. С моей точки зрения, я всегда нахожусь в своем собственном облике. — Он вывернул ногу так, что у человека при этом неминуемо сломалась бы голень, и внимательно осмотрел подошву ботинка. — У вас нет имени для нас, но вы могли бы называть нас Омни. То есть Всё.

— А сколько вас? — осведомился По.

— А сколько вам нужно? Сотню, тысячу? Я могу превратиться в отряд девочек-скаутов, общим весом в две тонны. Или в стаю саранчи. Но это чертовски трудное дело, ведь нужно будет как-то удерживать их всех в одной куче.

— Значит, вы те люди, которые жили на Земле в течение девяти тысяч лет… — начал Макс.

— Скажите лучше, сто пятьдесят тысяч, и мы не люди. Как правило, мы даже не похожи на людей. Несколько столетий я был скульптурой Родена в музее. Потом никто не мог понять, как ворам удалось протащить меня в дверь. — Джон Уэйн раскололся пополам и превратился в двух одетых в форменные куртки смотрителей музея миниатюрную молодую женщину и толстого старика. — Когда я делаю нечто подобное, — в унисон заговорили они, — я фактически являюсь «групповым сознанием», наподобие того, каким стремятся стать тельциане и Человек. Это может быть полезно, но может и сбить с толку. — Две фигуры вдруг рассыпались в кучу тараканов, которые тут же кинулись в разные стороны. К ним устремились два робота Микки-Мауса, и тараканы поспешно слились в Джона Уэйна, а тот пинком закинул одного из маленьких уборщиков на крышу «Молли Мэлон».

— Как вы это делаете? — спросил я.

— Просто вопрос практики. Координация глаза и движений ноги.

— Нет, я говорю о ваших превращениях в то и другое. Вы же не можете взять молекулы металла и превратить их в органическое вещество.

— Полагаю, что и вы это можете, — ответил он. — Лично я делаю это постоянно.

— Я хочу сказать, что это противоречит физическим законам.

— Ни в коей мере. Эта ваша версия физики противоречит действительности.

Я начал отчетливо понимать, что чувствовала и думала Алиса, попавшая в страну чудес. Возможно, Льюис Кэрролл был одним из них?

— Позвольте мне подойти к вопросу с другой стороны, — продолжал наш собеседник. — Как вы превращаете продовольствие в свою плоть? Поедая его, не так ли?

Я на секунду задумался.

— В организме поступающее продовольствие разлагается на более простые компоненты. Аминокислоты, жиры, углеводы. Те компоненты, которые не сгорают, образуя энергию, могут превращаться в плоть.

— Это вы так считаете, — сказал он. — Несколько тысяч лет назад у меня неподалеку отсюда жил друг, который утверждал, что вы с едой принимаете в себя часть души съеденного животного или растения, которая становится частью вашей собственной души. И этим объяснял все болезни.

— Очень поэтично, — отозвался я, — но далеко от истины.

— Точно так же, как и ваши мнения. У вас просто различные представления о том, что такое поэзия и что такое истина.

— Ладно. Так расскажите мне, как вы это делаете.

— Я не имею об этом ни малейшего представления. Я появился на свет с этим умением, точно так же, как вы рождаетесь со способностью к обмену веществ. Мой друг Тимукуан тоже был способен к обмену веществ в организме, хотя и описывал его по-другому.

— И вы за девять тысяч лет не попытались выяснить, как работает ваш организм?

— Не всем же быть естествоиспытателями. — Он превратился из Джона Уэйна в отдаленное подобие человека, облик которого я смутно помнил со школьных времен: скульптора, прославившегося памятниками в полный рост. Правда, у этого было четыре и шесть пальцев на руках и термочувствительный глаз посреди лба. — Можно сказать, что я историк.

— Вы жили рядом с людьми, начиная с доисторических времен, — сказала Мэригей, — и никто из них так ничего и не заподозрил?

— Мы не ведем подробных записей, — ответил он, — но думаю, что на первых порах мы жили в своем естественном состоянии и сосуществовали с вами. Ну а где-то позже, видимо, когда у вас появился язык и стало складываться общество, мы начали скрываться от вас.

— И стали мифическими существами, — констатировала Диана.

— Да, я могу изобразить прекрасного вервольфа, — ответил он. — И, думаю, что нас иногда принимали за ангелов и богов. Время от времени я надолго принимал человеческий облик, проживал в нем целую жизнь, старея, как положено. Но это было весьма неприятно и скучно.

— Вы были также Человеком, — спросил шериф, — и входили в Дерево?

— Это не так сложно, как вы могли бы подумать. Я обладаю большими способностями к управлению своей нервной организацией. Дерево не может отличить меня от человеческого существа — а вы, парни, являетесь человеческими существами, с дырками и кучей странных мыслей в черепушках. Он снова превратился в Уэйна и сказал, подчеркнуто, по-актерски гнусаво, растягивая слова. — Банда поганых коммуняк, ежели хочете знать, чо я об этом скажу.

— Так это вы сделали? — Шериф и Омни изобразили посреди нашей группки нечто вроде живой картины: двое очень крупных мужчин, стоявших лицом к лицу; у каждого на поясе висел пистолет в кобуре. — Вы заставили их исчезнуть?

Джон Уэйн не схватился за кобуру, думаю, что он вообще не заметил вызова, прозвучавшего в словах шерифа. Он лишь печально покачал головой.

— Я не знаю, что случилось. Я находился в кабине лифта вместе с двумя людьми, двумя Человеками, и они вдруг исчезли. Послышался лишь негромкий хлопок, и их одежды упали на пол. Двери лифта открылись, я выкатился наружу — я был в виде робота, развозящего еду, — и увидел, что в большом помещении нет никого, лишь одежда валяется на полу. Начался страшный беспорядок, тысячи столкновений транспорта. В окно влетел неуправляемый флотер. Я принял форму человека и сбежал по лестнице в подвал, переждать, пока все успокоится.

— А где вы находились, когда это случилось? — спросил я.

— В титусвилльском секторе. Это часть Управления космодрома. Мы проезжали мимо него по пути сюда. — Он принял форму большой статуи Альберта Эйнштейна и уселся прямо в пыли, скрестив ноги, так что наши глаза оказались на одном уровне. — Это оказалось удачным совпадением, так как я все равно должен был направиться на космодром, независимо от того, где мог находиться в то время. Чтобы дождаться прибытия кого-нибудь, кто смог бы объяснить, что произошло.

— Я не думаю, что нам известно больше, чем вам, — сказала Мэригей.

— Вы знаете то, что произошло с вами. Возможно, вместе нам удастся что-нибудь придумать. — Он посмотрел на восток. — Ваше судно — это старомодный истребитель класса «суми», и его система связи имеет защиту, которая не позволила ему сообщить мне слишком много. Я знаю, что вы прибыли со Среднего Пальца через коллапсар Алеф-10. Судно также знает всех вас и что с вами произошло, но не может сказать, где это случилось.