Золотое колечко на границе тьмы - Крапивин Владислав Петрович - Страница 61

А у Антошки – особое счастье! Лида пригласила его прокатиться на двухместном самолете в соседний городок. Лучше уж взять с собой мальчишку, – рассудила она, – чем занудного и прилипчивого ухажера Митьку Сарапова, который ноет все время: "Лидушка, ну можно с тобой?" Теперь она скажет: "Видишь, место занято, я обещала мальчику".

Сначала были у Антона слезы: отец не хотел отпускать его. Ни за что! Подумать только, на хлипком самолетике, за двести верст, с какой-то девчонкой! Но потом поговорил с Лидой и…

"– Слушай, – сказал отец, – хватит валяться в траве и реветь. Был я у этой летчицы. В общем так. Если свалишься с самолета, отвечать будешь сам."

А дальше – вот что.

"Ночь была тихой, но на следующий день с утра снова дул ветер. Трепетал в его струях длинный синий вымпел Клуба Веселых Ветров.

Тоник забрался на крышу и поднял "Битанго". В пальцах быстро скользила прочная капроновая нитка, из которой Римкин дед собирался вязать рыбачью сеть. Впрочем, у деда есть еще два мотка.

Когда змей ушел так высоко, что стал похож на серебряную бумажку от конфеты, Тоник закрепил катушку на железном пруте, торчавшем из крыши, и сел. Он не спешил. Пройдет еще полтора часа, прежде чем он опустит «Битанго» и помчится на аэродром. Туда, где ждет самолет!.. Рассказать бы кому-нибудь про свое счастье! Но Римка и Петька на пришкольном участке. Тимка уехал на рыбалку. Только маленький Клякса, скучая, бродит по двору.

– Лезь сюда! – крикнул Тоник.

Клякса задрал голову.

– К тебе? Мне не велят на крышу.

– Всего ты боишься, – сказал Тоник. – Нельзя, не велит… Ну, полезешь?

Клякса, пыхтя, вскарабкался по поленнице.

– Я сегодня в Калитино на самолете полечу, – сообщил Тоник.

– А мне школьную форму купили, – похвастал Клякса. – Только надевать не дают пока.

Тоник махнул рукой. С Кляксой говорить о самолете не стоило. Но Тоник не очень огорчился.

Он смотрел, как из-за туманной полосы далекого леса выплывали облака. Они шли над лугами и блестящими осколками озер, над синим изгибом реки и белыми домами пристанского поселка. Они были похожи на клубки желтой пушистой ваты.

Тоник прошептал свои давно придуманные стихи:

Но облака не стали собираться в тучи (да Тоник и не хотел этого). Они продолжали свой веселый летучий путь – в сторону Калитино, куда скоро полетит и Тоник.

– Вон еще змеек! – обрадовался Клякса.

Из-за вершин тополей поднимался желтый с тремя черными полосками змей.

– "Тигренок!" – крикнул Тоник.

"Тигренок" взлетал над своими крышами, значит его все-таки отбили у "пиратов".

Надо было послать привет "Тигренку", и Тоник полез в карман за бумагой для "телеграммы".

Он нащупал смятый клочок. Это была записка вожатого Вострецова. Только сейчас Тоник вспомнил о ней – вчера-то сунул в карман, даже не прочитав. До того ли было, когда слезы…

Федор Вострецов писал: "Битанго! Дело с железом надо доводить до точки. Завтра в двенадцать дайте четыре красных – общий сбор."

Записки была получена вчера. Значит «завтра» – это сегодня. Значит, не будет общего сбора, потому в одиннадцать Тоник опустит «Битанго» и убежит на аэродром. Сам виноват, Феденька. Не надо посылать записки с бестолковыми малышами.

Тоник встал и потянулся, словно хотел показать кому-то, что ничего не случилось. Ему не хотелось уже смотреть на облака.

– Клякса! – позвал Тоник. – У меня дома на шкафу красная бумага для сигналов. Принеси.

Он и сам не знал, зачем сделал это. Ведь все равно он опустит «Битанго» в одиннадцать.

– Может, Тимка вернется, – подумал Тоник вслух. Но было ясно, что никто не вернется до обеда. Только будут иногда забегать на двор разведчики – иногда совсем незнакомые мальчишки – и просить, чтобы Тоник просигналил об их находках.

С крыши был хорошо виден циферблат часов на перекрестке. Тоник решил подождать до четверти двенадцатого и, если никто не придет, опустить змея.

Один за другим поднялись над крышами "Кондор", «Василек» и еще несколько змеев. Завязалась между ними переписка. Только «Битанго» молчал. Тоник смотрел на далекие часы.

Наконец вернулся Клякса с красной бумагой.

– Владик, – сказал ему Тоник, – можешь послать четыре телеграммы в двенадцать часов? И посмотреть, чтобы не упал змей…

– Это когда – в двенадцать? – озабоченно спросил будущий первоклассник.

– Эх ты, Клякса!

Тот не обиделся. Протянув бумагу, поинтересовался:

– Тоник, у тебя там кто на картинке? Ну, дома, на стенке, где кровать? С винтовкой…

Тоник промолчал, хотя понял, что Клякса спрашивает про газетный снимок с маленьким кубинцем. Про снимок, который Тоник приклеил над своей кроватью. Приклеил намертво, не оторвать.

Стрелка подходила к нужной черте и Тоник снял с прута катушку, убрал с нитки зажим. Он сразу почувствовал силу, с которой рвался в небо змей. Нитка, разматываясь, заскользила в пальцах Тоника. Катушка упала к ногам, и, раскручиваясь, весело запрыгала в углублении между кровельной доской и печной трубою.

Чтобы снизить змей, нужно было перехватить нитку покрепче и поскорее начать выбирать ее. Но Тоник стоял неподвижно, и змей уходил все выше…

Когда катушка раскрутилась, Тоник привязал конец нитки к железному пруту. «Битанго» достиг рекордной высоты. Он поднялся, наверно, так высоко, как поднимется тот маленький двухместный самолет, что через двадцать минут уйдет с аэродрома. С пустым задним креслом в кабине…

Тоник устало сел и прислонился к шесту, на котором трепетал флажок. Не оглядываясь, он приказал Кляксе:

– Мало бумаги, принеси еще.

Клякса послушно пошел на край крыши и оттуда спросил, сочувственно заморгав:

– Тоник… А ты чего?..

– Ладонь порезал ниткой, – тихо сказал Тоник и зажал в зубах обшлаг зеленой рубашки."

Вот такой – не очень-то веселый, но с оттенком ребячьего героизма (как мне казалось) был у рассказа конец.

Я перечитал Битанго и отдал Льву Григорьевичу Румянцеву – он ведал в "Уральском следопыте" прозой.

Лев Григорьевич прочитал сразу.

– Ну, что же, будем ставить в номер. Получилось у тебя.

А я… Я не знал: получилось ли?.. И честно говоря, в глубине души чувствовал: не вышло.

Перечитывал снова и снова.

Казалось бы, все как надо. И ребята как ребята, я на них уже отточил перо в более ранних рассказах. И город, о котором я писал, был хороший, похожий на мою родную Тюмень – с теплыми от солнца крышами и шумящими на ветру тополями. И в намечающемся полете летчицы-инструктора с мальчишкой не было ничего неправдоподобного: я знаком был с досаафовскими спортсменами и знал, что в ту пору такие вещи случались.

И мальчишки п о п р а в д е разыскивали старое железо, чтобы помочь Кубе. И вокруг меня на Уктусской окраине уже собиралась ребячья компания, похожая на ту, что в рассказе. Только называлась она не "Клуб Веселых Ветров", а «БВР» ("Берег Веселых Робинзонов"). Это было начало отряда "Каравелла".

И был у меня верный друг и адъютант, соседский Алька, похожий на Антошку. Тоже готов был пожертвовать любой радостью, любым путешествием и полетом ради общей идеи, ради друзей…

Отчего же грызли меня сомнения?

Отчего было так: любую деталь рассказа возьми – все по правде, а прочитаешь подряд – и кажется мой «Битанго» искусственным, будто написанным по заказу…

Все, вроде бы, складывалось нормально: и напечатают, и похвалят… Но не тот это "Битанго", о котором я мечтал!

Может, просто начал понимать, что нельзя уже писать с теми интонациями, с тем, откровенно говоря, неглубоким копанием жизни, с какими писал рассказики для дипломной работы? Или зрела в душе (пока неосознанно) более серьезная тема, где идея Битанго была бы ярче и шире?..