Журавленок и молнии - Крапивин Владислав Петрович - Страница 44

Но, видать, кроме драки, за Капралом были и другие грехи, потому что на квартире у него сделали обыск.

– Много чего нашли, – значительно сказал Грабля. – И между прочим, знаете что? Марки, которые кто-то свистнул со школьной выставки…

Тут Журка вспомнил, что в каникулы в школе была выставка филателистов и с нее кто-то "увел" два планшета с парагвайскими и либерийскими марками, на которых красовались старинные парусные корабли. Марки были замечательные, Журка разглядывал их с завистью. Говорят, когда они исчезли, в кабинете директора был скандал: приходили родители семиклассника – владельца этих марок – и грозили судом и милицией.

– Теперь ниточка потянется, – с многозначительным видом говорил Грабля. Поглядывал выше голов и постукивал по парте обкусанными ногтями. Судя по всему, Капрала он не очень жалел, а молчание внимательных слушателей было ему приятно. – Теперь кой-кого за жабры возьмут…

– Кого? – спросил маленький Дима Телегин.

– Кого надо. Следователь разберется…

Скорее всего Грабля понятия не имел, кто стащил для Капрала марки. Но любопытному Димке Телегину казалось, что у Грабли можно что-то узнать. В классе он сидел позади Сухорукова и на уроке истории донимал его тихими, но упорными расспросами. Борька шепотом отругивался.

– Сухоруков! Ты прекратишь издеваться надо мной или нет? – громко произнесла Маргарита Васильевна.

– А че я сделал?

Маргарита Васильевна терпеть не могла Граблю. Он был прогульщик, двоечник и злостный нарушитель дисциплины. Он по всем показателям тянул пятый "А" в отстающие. Маргарита Васильевна не раз откровенно заявляла, что место Сухорукова не здесь, а в колонии. Она выражала надежду, что в конце концов он туда попадет. Кроме того, она терпеть не могла слов "че я сделал", если даже их произносили вполне

благополучные ученики. А уж если этот Сухоруков…

Маргарита Васильевна сразу налилась помидорным соком и закричала:

– "Че" ты сделал? Срываешь урок, вот "че"! Марш из класса!

Грабле было не привыкать. Он стал медленно выбираться из-за парты.

– Шевелись, не тяни время! Нам заниматься надо!.. А ты куда, Телегин?

– Мы же вместе разговаривали, – сказал Димка, – Значит, я тоже…

Он был маленький, вертлявый и прилипчивый, но справедливый. И довольно храбрый.

– Сядь немедленно!

– Но раз мы вместе…

– Сядь, говорю! Нашел себе приятеля! Его давно спецшкола для трудных ждет!

– Уж как ждет. Прямо плачут там без меня, – сказал Грабля.

– Ты смотри сам не заплачь! – вскипела Маргарита Васильевна. Герой! Вот разберут это дело с марками, посмотрим, кто заплачет, а кто засмеется!

Все притихли.

– А я-то… при чем? – сбивчиво сказал Сухоруков.

– Там выяснят, "при чем", – слегка сбавляя тон, ответила Маргарита Васильевна.

Непонятно было: или она правда подозревает Граблю, или со зла наговорила лишнего. Но Грабля испугался. Обычно он разговаривал с учителями сидя, а сейчас встал. Даже побледнел чуть-чуть.

– Да я на каникулах и в школу не заходил!

– Разберутся, разберутся…

– А чего разбираться? – жалобно сказал Грабля.

"Какой ощипанный сразу стал", – подумал Журка. Граблю он не любил. Правда, к Журке Грабля никогда не приставил да и вообще в своей школе не трогал ребят, даже младших, но все равно он был из "тех". Из тех, которые дежурят в кино, чтобы вытряхнуть у малыша гривенник или дать подножку. Из тех, у кого то ли от курева, то ли от равнодушия лицо будто присыпано серой пылью. Из тех, кто во время хорошего фильма вдруг начинает ржать, когда у тебя в горле щекочет от слез…

Но сейчас Грабля сделался не такой. Обыкновенный мальчишка стал, растерянный, даже маленький какой-то, не больше Димки.

А Маргарита, наоборот, будто выросла, набралась тяжелой правоты и силы. Борькин страх ей добавил уверенности.

– По крайней мере именно ты больше всех был связан с этой воровской шайкой Капралова, – заявила она.

– Чего связан-то… – бормотнул Грабля.

"Он совсем не умеет доказывать правоту", – подумал Журка. И в это время позади Журки раздался Горькин голос:

– А когда украли марки?

Маргарита Васильевна подумала и довольно благожелательно сказала:

– Пятого числа, после обеда… Ты что-то знаешь?

– Я знаю, – сказал Журка и встал. – И Валохин знает. – Он оглянулся на Горьку. – И многие… Сухоруков ничего украсть не мог. Он с обеда до вечера катался на санях на Маковой горе.

– Откуда это тебе известно? – недовольно спросила Маргарита Васильевна.

– Потому что мы там тоже были. Валохин, Брандукова, я… и еще ребята… С утра в ТЮЗе, на "Синей птице", а потом до вечера на горе.

– В хорошей компании ты там резвился…

Журку кольнула злая досада: что Маргарита зря придирается?

– При чем тут компания? Просто на одной горе были. У него своя компания, у нас – своя…

– Вот именно! Так почему ты, Журавин, заступаешься за этого хулигана Сухорукова?

Журка мельком глянул на Граблю. Тот стоял уже более уверенно.

– Я не за него заступаюсь, а… ну просто потому, что он не виноват! Если бы виноват, я бы не заступался. А теперь получится, что на Сухорукова все свалят, а настоящего жулика не найдут.

– Не считай, что все взрослые глупее тебя, – отрезала Маргарита.

– Я не считаю, что все… – вырвалось у Журки, и он даже испугался.

Но в это время кто-то из девчонок перебил его:

– А может, вы не пятого катались.

– Ага! Или там был совсем не Грабля – ехидно сказал Горька.

– Или вообще ничего не было. Ни пятого числа, ни горы, ни каникул, – подала голос Иринка.

– А чего! Может, правда все перепутали! – вмешался Толька Бердышев – балда и лентяй. Ему было безразлично, за кого заступаться: лишь бы подольше галдели, тогда авось не вызовут к доске.

– Чтобы все перепутать, надо быть малость больным, как Бердышев, – сердито ответила Иринка.

– Или малость пьяным, как твой папа, – сказал Бердышев.

Наступила резкая тишина. Секунд на пять. Потом все случилось очень быстро. Иринка рванулась в проход между партами, со звоном залепила Бердышеву учебником по щеке и выскочила из класса. Но все же она чуточку опоздала. Борька Сухоруков дотянулся до Тольки раньше и успел отвесить ему по загривку могучего леща. Поэтому Журка оказался только третьим. Он перелетел через парту с Лавенковым и Светкой Гарановой и кулаком врезал Тольке между лопаток. И выскочил следом за Иринкой.

Иринка стояла в конце коридора. Вцепилась в батарею и смотрела в окно. Коротко оглянулась на Журку. Глаза были блестящие, но сухие.

– Не вздумай зареветь, – сказал Журка.

– Не вздумаю. Из-за какого-то идиота…

Но она часто дышала, и Журка понял, что разреветься она все-таки может.

– Ришка, – сказал он, – Бердышев просто тупая свинья. А за тебя все ребята…

Подошли Сухоруков и Горька. Почему они здесь? Выскочили следом? Или Маргарита выставила? Грабля потоптался и неловко сказал:

– Спасибо, парни…

Ему не ответили, не до того было. Он вздохнул и отошел. Горька сообщил задумчиво:

– Я Бердышеву въехал по уху. Для комплекта.

Иринка вдруг сказала:

– Ох, ребята, будет нам теперь! И все из-за меня.

– Почему из-за тебя? – возмутился Журка. Но тут же почувствовал внутри противный холодок. Из-за Иринки или нет, а все равно "будет". Что ни говори, а устроили в классе свалку, самовольно ушли с урока. С Журкой такое случилось впервые. Но он коротко вздохнул и храбро сказал:

– Пускай. Мы не виноваты.

Но, конечно, оказалось, что они виноваты. В безобразном поведении, в срыве урока и варварском избиении товарища. Именно так заявила Маргарита Васильевна, когда после пятого урока оставила своих питомцев на собрание: разобраться в их "чудовищных поступках". И ладно, если бы разбиралась она одна. Покричала бы, записала бы в дневники – и топайте домой. В общем-то она была не злопамятная. Но, едва началось собрание, появился Виктор Борисович.