Застава на Якорном Поле - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

– Не ящеры и не каннибалы восстают против глобальных экспериментов. Помните идеологов Мыслящей Галактики? Как начался их крах… Кстати, тоже на Полуострове, хотя и не похожем на наш. И… о Господи… раньше-то как-то и не думал: первым поднялся лицей. А уж потом пошло по меридиану…

– Если делать столь наивные сопоставления… Вы устали, доктор.

– Не надо так, мон женераль. Я врач, гуманитарий, штатский человек, но тоже офицер общины и…

– Все мы гуманитарии…

– …и позволяю себе уставать не больше других. Но мое офицерство, надеюсь, не лишает меня права анализировать ситуацию?

– Анализируйте, ради всех святых. Но при чем здесь эти… с Мыслящей Галактикой? Они были даже не люди.

– Ну ладно! А Западная Федерация? Ближайшее Сопределье… Крах машинной системы никому ничего не доказал?

– Работа громадна, доктор. А слепых случайностей масса…

– Это не случайности. По крайней мере, есть одна закономерность: первыми поднимаются дети. Существа с незамутненной психикой и не растерявшие бескорыстных чувств. И как правило, ничего с ними нельзя сделать.

– Но мы ничего и не делаем с ними! Там с ними воевали, а мы – наоборот.

– А мы воюем с их родителями. Вышвыриваем их в сопредельные резервации и… чем это лучше убийства?

– Не говорите глупостей! Убийство несовместимо с постулатами командорства… Тем более что нельзя исключать гипотезу о реальности некротического поля, дающего вспышку в момент гибели. Чуткие нервы наших вундеркиндов могут уловить ее…

– Но мы все равно внушаем детям, что родителей нет…

– Это не одно и то же… И кто виноват, что такова природа?

– При чем здесь природа?

– Я имею в виду, что свойства таких детей активизируются именно при ощущении некомфортности, одиночества. Видимо, это защитная реакция детства… А в привычной жизни, при родительской ласке эти таланты обычно спят.

– Ну да, мутанты на почве сиротства… Господи, и я, врач, оказался соучастником. Да если бы…

– Но это в их же интересах! Выросшие, с окрепшими способностями творить необычайное, они станут вершителями судеб Мира!

– Или рычагами тех, кто хочет этим Миром вертеть?

– Что с вами, доктор? Вы кого имеете в виду?

– Да не вас. Вы все-таки лишь консул…

– Но подозревать высших командоров… И потом, почему вы решили, что наши мальчики, когда вырастут, позволят себе стать чьими-то рычагами? С их-то способностями!

– Несмотря на способности, мальчики ущербны… Да, не удивляйтесь. Мы растим экстрасенсов и гигантов телекинеза, надеемся открыть среди них суперталантов, умеющих шагать через грани и бороться с темпоральным потоком…

– Кажется, уже открыли одного. На свою голову…

– Да… Пичкаем мальчика науками и категориями морали, а сами украли у него главное: дом и маму…

«Мама!»

«Ежики… Тихо, Ежики, тихо, родной. Иначе это просто опасно…»

«Я – тихо… Только давит, наваливается сон. Видно, все-таки это излучатель…»

Итты от колючих лучей космоса закрывались медными плоскими щитами. Жесткое дыхание звездного неба бессильно перед заговоренным металлом… Нет щита? Есть монетка в нагрудном кармане капитанки. Она растет, превращается в тяжелый диск, давит на грудь… Ничего, зато – щит… Хранитель Итан, спаси мальчика Ежики, спаси от врагов, как спас тебя от копья твой братишка… Помоги все услышать и понять…

– …Нарушаем самый естественный закон: привязанность к матери. И природа все равно отомстит нам за нарушение естества.

– Она давно уже мстит. Не нам, а человечеству… Естество, извечный закон! Что же тогда, любезный доктор, тысячи матерей бросают детей, спихивая их в приюты, благотворительным общинам и электронным нянькам? А отцов вообще не сыщешь… Кто ломает установки природы?

– Бросают, да… А дети с этим смириться не могут. Значит, закон все же есть.

– Закон развивается, как и все на свете. Будущим детям нужны не родители, а наставники. И мы призваны нести этот крест. Вы добровольно приняли заповеди Командора и…

– А что общего у этих заповедей с нашими методами? Первый Командор дал сжечь себя, чтобы спасти для детей их матерей-заложниц… Элиот Красс парусником таранил стальной броненосец, чтобы тот не разрушил мирные дома на побережье…

– Красс не был командором в полном смысле. И кроме того, он сам увел мальчишку из семьи, заменив ему отца и мать. Как мы…

– Отнюдь не «как мы». Он хотел вернуть мальчика домой, но Реттерхальма уже не было… А капитан Глас! Его изрешетили на шоссе за то, что он вернул десятилетнему мальчику родителей! Жив он остался чудом…

– Но он авантюрист, а никакой не капитан! Бывший клерк, свихнувшийся на дешевых киносериях! А его «Белые гуси» давно порвали с командорством.

– Сами они так не считают… Тут как смотреть: они порвали или мы?

– Они отрицают генеральный тезис!

– Тезис о том, что главная задача командоров – спасать особо одаренных детей? Глас просто вернул тезису изначальный смысл: надо спасать страдающих. Так и делал Первый Командор… А то, что у обиженных судьбой детей чаще бывают яркие вспышки нервных сил, это уже второй вопрос…

– Гм… Прежний Командорский круг объявил бы ваши взгляды ересью…

– На костер доктора Клана!

– Не те времена… Однако с чего вдруг… такой поворот в ваших взглядах?

– Не вдруг… хотя и на старости лет. Я вечный холостяк, милый Кантор, а в детстве с младенчества жил у чужих людей или в казарме… К тому же я хирург, а милосердие хирурга – штука суровая, не до сантиментов. Тем не менее человеческое когда-нибудь все равно прорастает… Впрочем, не у каждого, наверно…

– Хотите сказать, что я этой опасности лишен?.. А между прочим, вы видели, что я чуть не схватил сердечный приступ из-за мальчишки.

– Из-за страха, что он уйдет…

– Это вы зря. Я искренне привязан к нему.

– Возможно… Возможно, вы к нему привязаны по-своему…

«Кантор-то? Смешно даже…»

И стало в самом деле смешно. Не веселый смех, а так, нервное дерганье губ. А тут еще словно мохнатая муха пошла по босой ступне… Откуда мухи в стерильной палате доктора Клана?.. Опять идет. Сил нет, до чего щекотно!

Ежики дернул губами, дрыгнул ногой. Не то промычал, не то простонал – будто пришел в себя сию секунду. И сразу сквозь ресницы увидел над собой два лица: худое, офицерское – доктора, круглое, очкастое – Кантора.

– Как вы себя чувствуете, Матиуш? – Это Кантор. И он же шепотом доктору: – А вы говорили – до утра…

Доктор – тоже одними губами:

– Уникальное дитя…

Кантор наклонился ниже:

– Матиуш… вы меня слышите?

«Давай, Ежики, держись. Хитри. Это твоя война…»

– Слышу… только плохо… Почему я здесь? Это клиника?

– Вы не совсем здоровы… Вы все помните, что с вами было?

Он все помнил. Правда, сквозь тусклую серую тяжесть – она обволакивала голову. И потому воспоминание было чужим, отстраненным. Словно кто-то другой, не Ежики, слышал в телефоне голос, а потом рвался на зов по темным лестницам и лунным коридорам… Наверно, излучатель все-таки сработал, хотя и не совсем.

Но все равно… держись, Ежики.

– А что… со мной было?

– Вас подобрали в поезде, в пустом вагоне. Вы… не то спали, не то…

«Ага, значит, будет втолковывать: ты поехал по Кольцу и там от своих воображаемых приключений потерял сознание… А капитанку я тоже нашел в поезде?»

– Так, значит, вы ничего не помните?

Ежики медленно (и будто со смущением) пожал плечами.

– Почему?.. Поезд помню… А еще где-то сандалии бросил, в траве. Одна хлюпала без ремешка…

– Это, наверно, в парке. Еще до поезда…

– Может быть…

«Нет, не может! Кто пустит босого пассажира на эскалатор большой станции? Там контролеров понатыкано у каждого входа – и электронных, и живых!»

– Ох, мальчик, мальчик…

– А что такого? Нельзя прокатиться по Кольцу?

– Но я же просил: не надо этого делать хотя бы несколько дней… Впрочем, не будем сейчас… – Он глянул с мягкой укоризной и опустил очки: мол, с больного, с пострадавшего, какой спрос.