Валькины друзья и паруса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 7

– Та картинка, где город… – начал он. – – Ты унёс. Разве она тебе нужна?

– Нет. А тебе?

– Может быть, мы снова построим.

– Возьми. Там, на столе.

Андрюшка шагнул к столу и странно затих там.

– Это я? – Он смотрел на раскрытый альбом, который Валька забыл убрать.

– Мало ли кто… – проворчал Валька.

Андрюшка навалился на стол грудью.

– Правда, я… – сказал он шёпотом. – Ну и ну…

Он долго смотрел на рисунок. Потом выпрямился и выцарапал из тесного кармана штанишек складной ножик– малютку.

– Давай меняться. Валька. Давай, а? Он хороший, только кончик обломанный. Но его подточить можно. Я сам могу подточить.

Он держал на ладошке своё сокровище с коричневой ручкой из пластмассы и смотрел на Вальку почти умоляюще.

Что-то случилось с Валькой: он засмеялся и осторожно вырвал из альбома листок. Взял ножик и опустил в карман Андрюшкиной матроски. Протянул рисунок.

– Возьми ты его, если надо… Меняльщик. Догадался тоже… Я же ещё могу сделать.

Конечно, он снова мог перевести Андрюшкин портрет в альбом с картона и папиросной бумаги. Но теперь, когда рядом был живой Андрюшка, рисунок не казался Вальке удачным. Так себе…

Андрюшка свернул листок в аккуратную трубку.

– Я, Валька, пошёл.

– Подожди, я с тобой. А то Козлик повстречается да навешает тебе блинов.

– Тю! Навешает… Я скажу, что ты ему тогда ещё не так навешаешь.

«Гм», – самокритично подумал Валька.

– Его теперь никто бояться не будет, – – добавил Андрюшка. – И вообще…

Что такое «вообще». Валька понял через два дня. Он случайно услышал, как совершенно незнакомая маленькая девочка кричала какому-то большому парню:

– Только приди ещё, ходуля! Валька Бегунов тебе ка-ак д-даст!

«Поздравляю вас, товарищ Бегунов», – ехидно подумал Валька. И вдруг он встревожился: а что, если Андрюшка начнёт всем рассказывать не только о Вальке-защитнике, но и о Вальке-художнике? И рисунком начнёт хвастаться? Этого ещё не хватало!

Но ничего такого не случилось. Валька решил, что Андрюшка потерял или забросил рисунок.

А оказывается, что он не потерял и не забросил. Вывесил Валькино произведение на стенку и радуется.

Валька натянул шапку.

– Надо мне идти. До свиданья.

– Постой, постой. – Андрюшкин отец взял его за локоть. – Ты давай раздевайся. У нас уже чай готов.

– Разве у вас починили водопровод?

– Водопровод? Да его и незачем чинить. Всё в порядке. Временами только давление ослабевает, но это пустяк. На минуту.

– Ну да, на минуту… – угрюмо сказал Андрюшка.

Отец покосился на него и с усмешкой объяснил:

– У этого товарища свои соображения. Ты думаешь, он зачем с ведром на улицу отправился? Чтобы показать, какой он большой и самостоятельный. Мало того. Случилась вещь вообще небывалая: уже два вечера подряд он моет посуду. А зачем ему это надо? Для авторитета? Ничего подобного. Дело в том, что этот товарищ желает иметь коньки на ботинках. А его бесчувственные родители коньки покупать не спешат, потому что боятся отпускать его одного на каток…

Андрюшка сполз со стула и полез под кровать за тапочками. Из-под кровати он сказал:

– Мы бы с Юркой Померанцевым вместе ходили.

– Ох уж этот Юрка Померанцев! – – со вздохом произнесла мама и обратилась к Вальке:– – Жаль, что ты не катаешься на коньках.

Она, оказывается, знала и это!

Андрюшка выбрался с тапочками в руках. Валька заметил у него на ресницах маленькие прозрачные капли.

«Скверное дело», – подумал он.

– Ну ладно, – торопливо заговорил отец. – Как-нибудь решим. До зарплаты о коньках всё равно думать нечего.

– Всё-таки я пойду, – сказал Валька. – Дома, наверно, ждут. У нас-то в самом деле нет водопровода.

Андрюшка поморгал, стряхивая капли, виновато улыбнулся и попросил:

– Ты, Валька, не забудь про крепость.

– Не забуду, – сказал Валька. Он осторожно просовывал в отсыревшую варежку руку с забинтованным пальцем.

– Порезал? – сочувственно спросил Андрюшка.

– Обжёг. Да так, чепуха, – отмахнулся Валька.

Утро. Паруса

После завтрака мама спросила мимоходом:

– Надеюсь, ты не забыл?

Валька сделал невинные глаза:

– О чём?

– О парикмахерской, радость моя, – сказала она. – Просто поразительная у тебя память.

Валька поскрёб в затылке.

– Я не забыл. Но разве парикмахерские открыты по воскресеньям?

– Не валяй дурака, – последовал ответ. Мама стояла перед зеркалом и примеряла новый жакет с серебряными пуговицами и нашивками. Она работала бухгалтером в управлении железной дороги, и ей полагалась форма.

– Ты похожа на капитана дальнего плавания! В самом деле.

– Очень приятно, – сказала мама. – А ты похож на дикобраза.

– «Дикобраз» пишется с двумя «о»? – спросил Валька. – Или с одним?

– Валентин…

Валька вздохнул.

– Поразительная вещь! – возмутилась мама. – Человеку одиннадцать с половиной лет, а он боится стрижки, как младенец.

Валька обиделся:

– «Боится»! Времени жалко. На лыжах покататься хотел. Такой денёк…

– Успеешь. Денёк твой впереди.

– Папа, заступись, – попросил Валька. Отец выглянул из-за газеты.

– Ещё чего! Чтобы и меня погнали в парикмахерскую? – Он осторожно погладил свою аккуратную лысину.

– Вот так всегда, – вздохнул Валька. – Нет, чтобы поддержать, как мужчина мужчину.

– Иди, иди, мужчина, – сказала мама. – А то сама постригу.

И Валька пошёл. На улице он сразу понял, что упирался зря: в такую погоду прогуляться по городу – одно удовольствие. Утро было искристо – розовым. Мороз поскрипывал, как тугое яблоко в крепких ладонях мальчишки.

Настроение у Вальки было солнечное. День начинался совсем не плохо: морозные звёзды в окне, чёрные антенны – планеры на больших домах, Андрюшка и его родители, которые, оказывается, считают Вальку своим человеком…

Валька шагал и насвистывал, хотя при морозе это довольно трудно.

На автобусной остановке галдели и веселились малыши. Человек тридцать. Наверно, первый класс. Тут же была их учительница, совсем молодая, похожая на Валькину сестру Ларису, которая училась на геолога в Ленинграде. Учительница наводила порядок:

– Иванов! И-ва-нов! Зачем ты полез в снег?! Сейчас подойдёт автобус, сию же минуту становитесь в пары!.. Андреев! Коля Андреев! Кому я говорю!.. Никто не смейте выходить на дорогу – там машины!.. Малеева и Ковальчук никуда не поедут, а немедленно пойдут домой, если не перестанут толкаться. Никуда не отходите… А где Новосёлов? Новосёлов Игорь!

Новосёлова Игоря не было. Едва наметившиеся пары опять рассыпались.

– Ребята, кто его последний раз видел? Тише, отвечайте по порядку! Ой, да замолчите же вы!

– Шичас прыдёт, – пробубнила толстая девчонка, до носа закутанная шарфом. – Он шкоро…

– Вон он идёт! Вера Павловна, вот он!

– Ура, Новосёл!

Валька оглянулся, охнул и остановился. Если бы он был девчонкой, то, наверное, завизжал бы от восторга. Новосёлов был просто великолепен! Рыжая ушанка сидела на его голове удивительно лихо – боком. Она сползла ему на левую бровь, а с правой стороны открывала лоб. Одно ухо шапки торчало в сторону, как у весёлого щенка, и пружинисто подпрыгивало. Шарф распустился и лежал на плечах широким зелёным кольцом. Тонкая шея Новосёлова торчала из расстёгнутого мохнатого воротника, словно из грачиного гнезда. На круглом лице его было написано блаженство. Осторожно нёс он перед собой распечатанное эскимо. Через каждые два шага Новосёлов радостно жмурился и розовым языком касался шоколадного бока. Он держал мороженое голыми пальцами, а пришитые к рукавам варежки раскачивались на тесёмках, как маятники.

Вот схватить бы сейчас карандаш, встать бы с альбомом в тень, за выступ дома… Вот был бы рисуночек! Даже название придумалось сразу: «Нарушитель».

«Ну ладно, – подумал Валька. – Я его запомню, а дома сяду за рисунок.