Валькины друзья и паруса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 4

– У меня валенки мокрые, – попробовал сопротивляться Валька. – Я лучше…

Договаривать не стоило, потому что он уже стоял в комнате. И внимательными Андрюшкиными глазами на него смотрела совсем молодая Андрюшкина мама.

– Наконец– то! – сказала она. – А то мы каждый день слышим разговоры о таинственном Вальке и никак не можем на него посмотреть.

– Какие разговоры? – слегка обалдело начал Валька и умолк. Сообразил, что следовало бы для начала сказать «здравствуйте». Но теперь здороваться было уже смешно.

Его выручил Андрюшкин отец.

– Разговоры всё одни, – весело объяснил он. – Валька сказал, Валька обещал, надо у Вальки спросить… Приворожил ты нашего доброго молодца, как Марья-царевна. Кстати, чего он там возится?

Валька выглянул в коридор. «Добрый молодец» сидел на полу и тянул с ноги промокший чулок. Чулок тянулся медленно и потому казался бесконечным.

– Тебя отец зовёт, – мрачно сказал Валька. Андрюшка пружинисто поднялся. Снятый наполовину чулок потянулся за ним к двери и оставил на полу длинную сырую полосу.

– Ты что же это? – упрекнул отец. – Пригласил человека и бросил.

Андрюшка устроился на стуле.

– Валька, ты садись, – попросил он. – Ну, Валька… Ты разденься и садись. Я сейчас.

Он снова потянул чулок, но теперь почти не спуская с Вальки глаз. Только изредка и быстро поглядывал на отца и мать. Словно спрашивал: «Ну, как вам нравится мой Валька?» Потом деловито сказал:

– Мы с ребятами будем крепость строить. Валька, ты нарисуешь? Надо план.

– Да ладно… дома, – ответил Валька и глянул украдкой под ноги: слишком ли заметные следы оставляют валенки?

– Рисуешь ты очень неплохо, – серьёзно заметила Андрюшкина мама. Валька насторожился.

– Андрей наш вообще заявляет, что ты настоящий художник, – объяснил отец. – Видишь, и рисунок твой вывесил на самом видном месте. Хороший портрет.

Валька взглянул на стену и охнул про себя.

На розовой штукатурке, над маленькой Андрюшкиной кроватью, висел альбомный листок. Он был закрыт стеклом и окантован полосками синей бумаги. Будто эскиз или гравюра настоящего художника. На листке был Андрюшка.

А живой Андрюшка сидел на стуле и с удовольствием поглядывал то на Вальку, то на свой портрет.

«Обор-р-рмот, – подумал Валька. – Устроил тут выставку!»

Если бы он знал про такое дело, ни за что бы не отдал рисунок.

Валька снова бросил взгляд на листок. Да, а нарисовано было, пожалуй, неплохо. Валька теперь это видел. Ведь он смотрел на свою работу свежими глазами, словно посторонний человек. Потому что рисовал Андрюшку он очень давно – четыре месяца назад. В августе.

Август. Песчаный город

Август начинался плохо. Валька приехал из лагеря и затосковал.

Лагерь был большой, в нём отдыхали ребята из разных городов области. Теперь они разъехались кто куда. Несколько человек из отряда жили где-то на другом конце, на незнакомых Вальке улицах.

Чтобы не бередить душу. Валька срезал с рукава синий треугольник с вышитыми барабанными палочками.

Он решил навестить своих одноклассников, ребят из бывшего четвёртого «А». Зашёл к одному – тот с родителями на юге. Постучался к другому – тот на даче. Третий читал какую – то книжку про полёт на Венеру. Поднял на Вальку непонимающие глаза, поморгал и сказал с вежливым зевком:

– А, Бегунов! Привет. Ты теперь не в нашей школе будешь?

– В новой, – чуть виновато объяснил Валька. – Она ближе. Я не хотел, а родители перевели.

– Всё равно, – лениво сказал бывший одноклассник и опять зевнул. – От нашего класса ничего уже не осталось. Половина – по новым школам, половина – по другим классам…

– Ну, пока, – вздохнул Валька.

– Ага… Пока.

Одиночество – как болезнь.

Конечно, Валька не сидел целыми днями с постным лицом и не вздыхал, как паровоз. В кино ходил, книжки читал, на соседний пруд бегал, потому что август стоял на редкость жаркий.

Валька выходил во двор, прыгал через забор и шёл бродить среди новых домов. Эти пятиэтажные корпуса с трёх сторон обступили старый деревянный квартал. Когда Валька уезжал в лагерь, почти все они были пустые. А сейчас в них жили.

Во дворах и на соседнем пустыре ещё не были убраны кучи битого кирпича, обрезки труб и расколотые бетонные блоки. Незнакомые ребятишки целыми днями что-то строили из обломков.

Самым старшим из этих строителей было лет по шесть или семь. Других ребят, повзрослее. Валька ни разу не встретил, а лезть в малышовые игры было неудобно.

Валька уходил на заросший бугор за пустырём, ложился в траву и смотрел на дома. Они были ярко-розовые, зелёные, светло-коричневые – расчерченные белыми клетками и разноцветными полосами. Пёстрые, прямо сказочный город.

Шумела трава, а вдалеке ровно и неутомимо, как барабанщики, били пневматические молотки.

Валька привык быть здесь один. Два раза он даже приносил сюда альбом. И он очень удивился, когда его потревожили. Нарочно потревожили. Он лежал в траве, когда услышал шелестящие шаги и увидел перед собой маленькие пыльные сандалеты. Валька поднял голову.

Над ним стоял Андрюшка.

Валька уже тогда его знал. Не очень хорошо, а так, по имени. Потому что Андрюшка жил в доме, который заселили ещё весной. Но никогда никаких дел с Андрюшкой Валька не имел, даже не разговаривал. Какие у них могут быть дела и разговоры!

– Валька, – сказал Андрюшка, – помоги нам утащить доску.

У него были светло-коричневые, какие-то золотистые глаза. Смотрел он прямо и доверчиво, будто всё так и нужно. Будто Валька сию секунду вскочит и неизвестно зачем куда-то что-то потащит.

– Какую доску? – нелюбезно спросил он.

– Обыкновенную тяжёлую доску, – терпеливо объяснил Андрюшка и развёл маленькие ладони. – Вот такую широкую. Мы её под кирпичами раскопали, но она сырая и тяжёлая.

– Вы раскопали, а я должен тащить её, сырую и тяжёлую, – уточнил Валька. – Так?

– Ты с одного конца, а мы с другого, – сказал Андрюшка. Видно, не понял он Валькиного ехидства и смотрел всё так же – открыто и доверительно. Только нетерпеливо шевельнулись плечи, – Ну, Валька, встань… Ну пожалуйста.

Ровно и напряжённо стучали пневматические молотки. На руках у Андрюшки были длинные белые царапины.

Валька встал.

– Зачем вам доска?

– Для парохода.

Пароход был устроен просто: низенькие борта из фанерных обломков, помятый обрезок водосточной трубы посередине, длинная палка с перекладиной – мачта. Не хватало только палубы и руля.

Доску положили внутри бортов на кирпичные подставки. Она прогибалась и покачивалась, будто настоящая палуба расшатанного парусника. Велосипедное колесо для штурвала принёс Павлик – удивительно тихий семилетний мальчик.

– А вечером будут сигнальные огни, – тихонько сообщил Андрюшка. Он словно делился с Валькой секретом в благодарность за помощь. – У нас батарейка есть и две лампочки.

– Сигнальные огни бывают цветные, – – заметил Валька. – С одной стороны зелёный, с другой – красный.

– Цветных нет, – со вздохом сказал Павлик.

– Где их возьмёшь, цветные-то… – мрачно произнесла коротко остриженная девчонка Ирка.

– Может быть, выкрасить лампочки? – – задумчиво спросил Андрюшка и с ожиданием стал смотреть на Вальку.

Если бы они строили какую-нибудь ерунду и если бы Валька был чем-нибудь занят… Но они строили корабль. А Валька всё равно томился от безделья и одиночества. Он сказал:

– Пойдём.

Он привёл Андрюшку домой и выволок из-под кровати картонную коробку. Стёкла в коробке тревожно и тонко задребезжали.

– Ох… – шёпотом сказал Адрюшка. Солнце вместе с ним заглянуло в коробку, и разноцветные пятна разлетелись по потолку, словно большие бабочки.

Стёкла были разные: маленькие, как прозрачные леденцы, и большие, с Валькину ладонь.

– Это твои? – изумлённо спросил Андрюшка. – Тебе их кто дал?