Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38

Андрюшка хныкнул снова и натянул одеяло на голову.

Поздно вечером Лизавета, хихикая, поделилась выдумкой с Андрюшкиной мамой и сестрами. Им бы сказать бестолковой соседке, чтобы не стращала малыша, а они обрадовались: нашлась на строптивца управа! С той поры одноглазый Лихо Тихоныч на два года сделался кошмаром Андрюшкиной жизни. Чуть что – "А вот подожди, Лихо узнает!.. Опять не ложишься? Лихо-то, наверно, уже под кроватью…"

Нельзя сказать, что его пугали регулярно. Порой Лихо подзабывался, да и Андрюшка стал меньше вредничать. Но он всегда знал, что Лихо есть! Что он обязательно где-то поблизости. А уж если какой каприз, все наперебой: "Забыл, что у нас тут где-то Лихо живет? Хочешь познакомится?"

Андрюшка жил с этим страхом до пяти лет. И кончилось тем, что он наконец… увидел Лихо! Было это вечером, Андрюшка лежал под одеялом и разглядывал картинки в большой книге про Гулливера. В комнате были мама и Лизавета, рассуждали о нынешней нелегкой жизни. Лизавета мельком глянула на Андрюшку.

– Все ишшо не спит. А время-то почти десять…

– Оставь книгу, спи, – велела мама и выключила верхний свет. Осталась гореть настольная лампа.

– Ну, чего… – заныл Андрюшка.

– Забыл про Лихо? – привычно припугнула мама. – Он где-то здесь.

Андрюшка в ту пору уже испытывал некоторые сомнения в существовании одноглазого людоеда. К тому же рассуждал так: если он и есть, при маме не вылезет. Поэтому книгу сразу не отложил, а глянул из-под нее, оценивая обстановку. И…

Под маминой кроватью светился круглый, чистый, ярко-голубой глаз. Размером с электролампочку. Над глазом было что-то вроде растрепанной шапки, под ним – что-то рыхлое, бесформенное. А глаз глядел в упор…

– А-а-а-а!! Не на-адо!!

…Его успокаивали очень долго. И мама, и подоспевшие сестры, и даже Лизавета. Говорили, что Лихо был глупой выдумкой, даже отодвинули кровать: смотри, нет здесь никакого Лиха! Но Андрюшка еще долго рыдал и вздрагивал. Мама просидела на кровати с ним рядом до середины ночи…

А светлым утром, когда в комнате никого не было (Лизавета шумно возилась на кухне), Андрюшка увидел на полу мятый листок. Осторожно выполз из постели, поднял бумагу. Он уже умел тогда читать. Правда, еле-еле умел, но слова из крупных букв – такие вот, как эти, коряво нацарапанные синим карандашом – разбирал. И вот что он прочитал:

Андрюшка заморгал. Внутри у него было то, что взрослые называют "смешанным чувством". И облегчение, и виноватость какая-то. Вечером он показал письмо матери.

– Вот и хорошо, – рассеянно отозвалась она. – Ушел, туда ему и дорога. Теперь не вздрагивай…

Конечно, она решила, что письмо подбросили сестры, чтобы избавить братца от страхов. А те, наверно решили, что это маминых рук дело.

И Лихо стал забываться, делаться чем-то вроде смутных «дошкольничьих» снов. А через несколько лет напомнил о себе опять…

Прошлым летом Драчун и Дашутка бродили по глухим улицам, недалеко от Верхней плотины Иртушки. Было у них такое развлечение: уехать на автобусе куда-нибудь наугад и гулять по незнакомым местам. И вот занесло их в этот неуютный квартал. За плотиной дымил на фоне желтого неба Аккумуляторный завод. Рокотали шлюзы. По сторонам подымались над пыльными кустами трехэтажные дома дымно-кирпичного цвета, с выбитыми окнами. Это были заброшенные корпуса Табачной и Картонажной фабрик. И пусто было кругом.

Из темного оконного провала вылетела желто-серая птичка с хохолком, закувыркалась в воздухе перед Драчуном и Дашуткой. Полетела вперед, скрылась в низком окне, вернулась – и снова к окну. И будто бы оглядывалась на лету.

– Кажется, она зовет нас куда-то, – сказала догадливая Дашутка. Птичка сидела на подоконнике и нетерпеливо поглядывала.

– Да никуда она не зовет, дурью мается, – проворчал Драчун. Лезть в темную пустоту не хотелось. В душе Драчун был не такой храбрый, каким казался со стороны.

– Нет зовет, – сказала Дашутка. Она была тихая, но решительная (особенно рядом с Андрюшей).

Пришлось идти. Птичка дождалась их, радостно вспорхнула и улетела в глубь задания. Драчун помог Дашутке перелезть через подоконник и перелез сам. Было сумрачно, пахло ржавчиной и пропитанными дымом кирпичами. В сумраке светилась щель, там была приоткрыта дверца. Птичка опять подлетела, чирикнула и умчалась к дверце.

– Пойдем, – шепнула Дашутка. Она совсем не боялась, только очень крепко держала Андрюшу за руку. Тому что делать-то? Пошли. Дверца заскрипела. За ней оказалась приземистая комнатка, в углу, несмотря на летнее время, горела печурка. А у печурки устроилось непонятное существо – то ли пузатый карлик, то ли инвалид какой-то.

Существо сидело в детской коляске (в просторной – видимо, для близнецов). Оно похоже было на рыхлый мешок с нахлобученной сверху клочкастой шапкой. Из-под шапки блестели голубые глаза – один маленький, а другой большущий, яркий.

Если бы не Дашутка, Драчун рванул бы отсюда, как камень из рогатки. Потому что вмиг он вспомнил и этот громадный глаз, и похожую на растрепанного кота шапку. Но Дашутку с такой скоростью за собой не утащишь… А в следующую секунду Драчун ослабел от страха – не убежишь.

Существо хрипловато, ворчливо, но не сердито выговорило:

– Ну, пришел наконец. Вот и ладно. А то я все один, да один… Узнал меня?

– Не-а… – на всякий случай отперся Драчун.

– Ну как же "не-а", – огорчилось существо. – Лихо я. Лихо Тихоныч Одноглазый. Который жил у вас раньше под кроватью. Лизавета меня выдумала, вот я и появился на свет… Да я бы долго не протянул, кабы ты в ту пору про меня не вспоминал то и дело. Такие, как я, на свете живут, покуда про нас кто-то помнит… Помнил ты, конечно, не по-хорошему, ну да все-таки…

– А почему вы сказали, что вы одноглазый? – спросила Дашутка. – Кажется, она удивлялась меньше Драчуна, хотя и не понимала что к чему. – У вас же два глаза.

– А второй-то, махонький, я уже тут вырастил. Чтобы это, значит… наладить стереоскопичность зрения… А боялся ты меня, Андрюшенька, зря. Я-то все ждал-мечтал: вот заберешься ты ко мне под кровать, познакомимся мы, будем жить душа в душу. А ты… Да я это не в упрек, ты еще несмышленыш был, чего с такого возьмешь…

– А куда вы днем-то девались? – неловко спросил Драчун. Он уже почти не боялся. – Я под кровать заглядывал, вас там не было…

– В щель меж половицами просачивался… Ты заглянешь, я обрадуюсь под полом, начинаю обратно вылезать, да пока выберусь, тебя уже нет… Так и не свиделись по-хорошему…

– А зачем насовсем-то ушли? – неловко сказал Драчун.

– А куда было деваться? Все заладили: "Нет его, нет его…" Этак можно было и впрямь сгинуть со света. Вот ежели бы сказали тебе: "Есть он, да вовсе не страшный, а добрый", – тогда иное дело. Глядишь, все бы и наладилось… Да не наладилось, однако. Ушел, по свалкам болтался, потом устроился здесь… А про тебя, Андрюшенька, все не забывал, тем и жил. Думал, повидаться бы. Ну и вот, не выдержал наконец, послал за тобой пичугу… – Он глянул вверх. Под потолком виднелось горизонтальное окошко, в его проеме чернел силуэт хохлатой птички. Драчун посмотрел на него с благодарностью. И решительно сказал:

– Дядя Лихо, давайте мы теперь будем к вам в гости приходить, я и Дашутка…

– Это ребятки, будет для меня такое удовольствие, что словами не сказать, – просипел Лихо Тихоныч. – Чаек станем заваривать, печеной картошкой угощаться. Историями всякими баловаться… Я тут поблизости брошенную библиотеку нашел, тыщи книг, прочитал все от корочки до корочки, время-то у меня не меряно. Всякие книжки, даже по этой… по философии. Так что беседовать могу про все на свете. Да только почти не с кем было до нынешней поры. Разве что с пичугой иногда, а еще с котами бродячими. Они ребята ничего, не глупые, но все же это… люмпены…