Тополиная рубашка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 10

– Сейчас придем.

Впереди, на фоне темного склона, подымалось что-то еще более темное.. Оттуда крепко несло запахом ржавого железа. На левом запястье у меня ощутимо шевельнулся компас. Я глянул на него и увидел при луне, что стрелка просто сошла с ума: вертится, как пропеллер.

Скоро мы оказались на краю поляны, окруженной кучами железного хлама. Среди высокой мокрой травы торчали металлические бочки. К ним брели через траву темные фигуры. Я пригляделся и увидел, что это тетки – вроде моих знакомых ведьм.

Настя шепнула:

– Дальше не ходи, обожди нас тут, Тополек.

Я остался, а Настя, Глафира и Степанида пошли к бочкам. Пяткин хихикнул и тоже пошел. В траве и ржавых лужицах кричали лягушки. Я вдруг понял, что они очень дружно кричат. Будто поют мелодию вальса. В самом деле! Это звучало так: “Бум-ква-ква, бум-ква-ква… ” Мне даже смешно сделалось: лягушки-музыканты. Но я не успел засмеяться, послышались другие звуки. Кто-то барабанил, кажется, на тазах, гулких железных корытах и какой-то жестяной мелочи (может, Пяткин? ). “Там-та-та, там-та-та” – это был основной ритм. Он звучал на фоне медленного (как от пустых бочек) гуденья.

Ведьмы легко повскакивали на бочки. Будто не грузные тетки, а девчонки! Замерли на них, потом вскинули руки, дернулись, крутнулись и заплясали, выгибаясь. Частые удары их каблуков звонко пересыпали звучание железной музыки и лягушачий хор.

Ведьмы закидывались назад, взмахивали широкими рукавами, юбки стремительно мотались вокруг мелькающих ног, платки упали, и волосы метались по воздуху.

Я смотрел, замеров. Что это было? Обычай какой-то? Или такое колдовство? Или ведьмы набирались от луны и железной музыки волшебной силы? Или просто радовались по-своему?..

Сперва мне было интересно и жутковато. Пляска завораживала, а сказочная луна и черные груды железа будто разрастались в воздухе и грозили с гулом рухнуть. Или еще что-то страшное могло случиться…

Но ничего не случалось.

Страх постепенно прошел, а ритм танца совсем захватил меня. Я заметил вдруг, что притопываю сандалиями и дергаю плечами. Заметил – и стало как-то неловко. Я тряхнул головой, оглянулся. Нет, луна и железные кучи были прежними. Ведьмы на бочках все извивались и топали, но теперь я смотрел на это спокойно. Стало даже скучновато. Что-то слишком уж долго они плясали под монотонный железный гул и однообразную дробь. Я подумал, не смыться ли потихоньку домой, но побоялся: вдруг ведьмы обидятся…

Я отошел от края поляны и присел на перевернутое мятое ведро у кособокой хибарки из листового железа, рядом с кривым столбом, на котором висела негоревшая лампочка под жестяным отражателем. Кто-то дребезжаще кашлянул.

Я вскинулся.

Рядом стоял худой старичок со свалявшейся, как ржавая проволока, бороденкой. Старичок смотрел несердито, даже ласково, и я почти не испугался. Но смутился и пробормотал:

– Здрасте…

– Здравствуй и ты, мой хороший, – обрадованным голоском сказал старичок. Запахнул драный ватник, сел напротив меня на другое дырявое ведро (их тут много валялось), беззубо заулыбался. – А я вышел, гляжу: кто-то махонький сидит. Откуль ты? Али заблудился?

– Да нет, я с ними… – Я кивнул в сторону ведьм (было мне за них неловко). – Так… гуляем.

– А-а… – Он ко мне нагнулся, глянул внимательней. – Слыхал я… Приголубили они тебя, значит. Ну, ничего, дело хорошее, скушно им одним-то…

– Я им книжки читаю, – пробормотал я. – Они просят, а я… мне ведь не жалко…

– Молодец ты, – дребезжаще сказал старичок. – Ой, молодец… Мне бы внучка такого… – Он вдруг мелко закашлялся и отвернулся.

– А у вас разве нет внуков? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Они есть вроде бы, да только далеко. Тыщу лет уж не видал, не слыхал…

– А чего же в гости не съездите? – вежливо поинтересовался я.

– Да куды ж мне… Нам на люди показываться не положено. Хозяин не велит.

– Какой Хозяин?

– Али не слыхал? – Старичок поглядел на пляшущих ведьм. – Не говорили они, что ль?

Я помотал головой.

Старичок поскреб проволочную бородку, мелко повздыхал, поежился, но разъяснил с охотой (видать, любил поговорить):

– Хозяин – он кто? Человек такой. Паршивенький, надо сказать, человек, заместо крови в ём одна ржавая жижа. А, однако, силу себе забрал…

Пока я слушал, железный танец зазвучал потише, лягушачий хор сделался отчетливей (“бум-ква-ква, бум-ква-ква”), а пространство кругом словно напружинилось и стало гулким. Каждое слово, каждый вздох в нем отдавались теперь эхом. И, казалось, кто-то подслушивал нас. Я ощутил это не только слухом, а всей кожей, по которой пробежали колючие искорки. Стрелка в моем компасе опять рванулась и завертелась.

– А почему у него… у этого Хозяина сила? – прошептал я. (“Сила, сила, сила…” – прошелестело вокруг.)

– А потому, – наставительно отозвался старичок, – что у других силы нету ему противодействовать. Он ведь кого в плен-то себе тянет? У кого какая ржавчина в душе. По-всякому заманивает: кого испугом, кого лаской. Кого насильно берет. А некоторых попросту за бутылку. Вроде как этого, Эдуардыча…

– Вы, папаша, простите, но ерунду вы излагаете, – солидно возразил музыкант Пяткин. Он появился рядом неизвестно откуда. – Я с ним сам познакомился, на совершенно добровольных началах.

– Добровольных али нет, а колечко-то, небось, – носишь, – хихикнул старичок (и кругом шелестяще захихикало эхо).

– А это уж не ваше дело! – Пяткин обиженно отошел. Потом оглянулся, предупредил: – Вы, между прочим, язык попридержали бы, папаша. Сами знаете, что к чему…

– А чего мне бояться-то? – огрызнулся старичок. – Хуже чем в сторожа он все равно меня не определит. – Он опять повздыхал. – Караулим, караулим эту ржавчину, будь она не по-хорошему помянута. Вот и жизнь прошла, а для чего прошла, не ведаем.

– …Ведаем, ведаем… – прошел над хибаркой жестяной шепот. И меня опять закололи мурашки.

А сторож вздернул колючую бородку и храбро сказал:

– Он, может, и ведает, а я ничегошеньки… Глупости одни на старости лет. Мне бы внучат нянчить, а я тут дни и ночи знай торчи…

– …Торчи – не ворчи, – внятно отозвалось в воздухе, и сильнее запахло сырым железом.

Я поежился и спросил, чтобы прогнать страх:

– А зачем он так делает?. Ну, Хозяин этот…

– Зачем? А он, вишь, в императоры всемирные метит. Я, говорит, весь мир без всякой войны захвачу, потихоньку. Потому что люди-то сами весь белый свет в свалку ржавую превращают, а я над ржавчиной, мол, хозяин…

– А эти… ну, которые ведьмы… – Я опять смущенно глянул туда, где шел танец. – Они, значит, от н е г о научились колдовству, от этого Хозяина?

– Ясно дело, от него… Хозяину помощники-то нужны, вот и учит. Да только эта наука им не в радость. Невольные они…

– Значит, у него колдовство злое?

Сторож сердито подергал бородку.

– Оно никакое, колдовство-то. Оно просто сила такая. Ну, вроде как электричество. Для чего хошь использовать можно. Когда для света и для радости… – Он взглянул на негоревшую лампочку. – А когда для стула электрического, как американцы эти… Значит, в какие руки попадет, так и будет.

– И магнитное притяжение тоже! – вспомнил я и вытянул руку с компасом. – Вот… Иногда оно чтобы верный путь узнавать, а иногда для магнитных мин, как фашисты придумали…

– Ну, вот то-то… – Старичок погладил компас заскорузлым пальцем. – Ладная вещичка. Но ты гляди, если до Хозяина будешь добираться, стрелку эту дома оставь. Он железо издалека чует, а магнитное особо…

– А зачем мне до него добираться? – спросил я с испугом.

– Да нет, это я так… Ты, главное дело, в себе ржавчины не допускай, чтоб к ему в сети не попасть…

Я хотел было спросить, как это “ржавчина в себе”, но не стал. Во-первых, я уже догадывался, что это такое. А во-вторых… стало очень тихо. И воздух сделался опять болотным и душным. И меня начала давить сонливость.

Подошла Настя.

– Ой, Тополек, спишь совсем!