Струна и люстра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 17

А пункты о точности и добросовестности в выполнении корреспондентских дел появились после того, как из-за легкомыслия одного бестолкового третьеклассника сорвалась наша телепередача, планируемая на область (несколько сотрудников ТВ схлопотали выговоры).

А слова «Я вступлю в бой с любой несправедливостью, подлостью и жестокостью» оказались в уставе в результате многочисленных разборок с окрестной шпаной, с любителями «трясти» деньги в школе из карманов младших ребятишек, со «скорыми на руку» учителями, с хамящими в автобусах водителями и контролерами, с претендентами на отрядное полуподвальное помещение («Здесь будет билльярдная для местных жителей!») и даже с милицией, которая «в упор не видела» настоящих хулиганов, но тащила в отделение оторопевших пацанят за невинную игру в снежки…

Жесткий пункт об оружии «Взяв в руки оружие, я буду помнить, что в нем заключена смерть…» тоже появился не сразу. То есть о технике безопасности при упражнениях с ружьями и клинками говорили постоянно и не раз приводили известные по рассказам трагические случаи. Но надо было, чтобы Санька Бабушкин в ночном карауле у походного костра по своему разгильдяйству (иначе не назовешь) разрядил пневматическую винтовку себе в сапог. До смерти, конечно, не дошло и вообще все кончилось бескровно: пуля прошла между указательным и вторым пальцем ступни, оставив легкую царапину. Однако дырка в сапоге и эта царапина, а главное – четко высказанное кем-то понимание, что «на три миллиметра в сторону, и… да фиг с ним с твоим пальцем, но отряд из-за этого случая разогнали бы на все четыре стороны, а Славу (то есть автора этих строк) отправили бы за решетку», оказалось сильнее всех слышанных и читанных примеров. Прямо там же и внесли добавление в устав, в десять раз усилив после этого осторожность при обращении с отрядным арсеналом…

Откуда появилось в уставе обещание «Я никогда не обижу того, кто меньше или слабее, всегда буду помощником и защитником младшим ребятам», я не помню. Судя по всему, оно было одним из первых – как естественная необходимость для существования нормального ребячьего коллектива… Любопытно вот что. Накануне (то есть за день до того, как пишу эти строки) пришла с отрядного причала моя шестнадцатилетняя племянница Даша, выросший с пеленок в «Каравелле» ветеран и флаг-капитан. Я спросил:

– Что нового?

– Гости приходили. Из какого-то уралмашевского форпоста, мы их катали под парусами.

– Что за форпост? Вроде отряда?

– Вроде…

– Похожего на наш?

– Не похожего, – веско сказала Дарья. – Они плохо относятся к младшим. Насмешничают, цыкают на них…

Дальше вопрос о «похожести» обсуждать не имело смысла. Пусть хоть какие одинаковые с «Каравеллой» дела обнаружились бы у гостей…

Надо учитывать и то, что детское сообщество может удачно формироваться лишь вокруг какого-то достаточно интересного и серьезного дела (или дел). Если есть стремление создать отряд, если этого требуют взаимные симпатии ребят и желание постоянного общения, а чем заняться, не ясно, нужно как можно скорее искать общее дело, ибо только оно придает существованию сложившейся группы мальчишек и девчонок реальный смысл, не дает ей распасться.

Опять обращусь к собственным примерам. В начале существования нашу уже достаточно сложившуюся компанию не раз подстерегали всякие кризисы, смысл которых формировался просто: «Ребята, а чем заняться?»

Лесное патрулирование было делом летним, эпизодическим и не столь уж частым. Походы по окрестным лесам и берегам приносили определенное удовольствие, но оно было похоже на удовольствие выбравшихся на пикник городских обывателей (хотя и давало некоторый туристский опыт). Игры и развлечения в ближнем лесу были только забавами. Коллективное чтение книжек и пение песен у костра тоже не могли стать основной коллективного бытия. Даже фехтование на рапирах (оставшихся у меня после занятий в университетской секции) не способно было поглотить всю энергию юной энергичной команды. Тем более, что состязания шли только между собой, для участия в настоящих соревнованиях не хватало ни умения, ни снаряжения, ни опыта. Я ведь не был спортивным тренером – так, любитель! Да и превращать отряд в спортивный клуб не было желания: одно дело устраивать с ребятами игры в атосов-портосов, другое – изнурять их и себя на тренировках для достижения «звездных» результатов. Для этого нужен особый талант. И такая вот неопределенность в делах изрядно портила нам настроение. Пока у меня не оказалась крохотная любительская кинокамера «Экран». С ней, оказывается, можно было творить чудеса: снимать с ребятами игровые и документальные короткометражки, учить народ проявлению, монтажу, мультипликации, затеять большой фильм (тут дел столько, что продохнуть некуда)… А вскоре подоспело и еще одно важное занятие – корреспондентские заботы. Оказалось, что все это – на долгие годы…

Проблемы комиссаров…

От вопроса о делах, которыми занят отряд – плавный переход к теме руководителей. Обычно главное направление деятельности отряда зависит от того, что именно знает и умеет его руководитель, чему он может научить ребят. Руководитель как правило – не педагог-профессионал, он приходит к детям не по разнарядке пединститута, а по велению души. И естественно, прежде всего старается передать им собственный опыт. Такой человек может быть сведущ в технике, музыке, туризме, железнодорожном транспорте, фотоделе, спорте, астрономии, археологии, геологии… да еще Бог знает в чем. Мало ли на свете профессий и талантов! Главное, чтобы у человека был еще один талант: умение общаться с детьми и передать им свой интерес к делу. Тем и определяется стержневое направление возглавляемого им ребячьего содружества.

Правда, если такой человек работает с ребятами всерьез и долго, ему дополнительно приходится осваивать немало умений и навыков. Автору этих строк, например, вместе со своими юными подопечными, пришлось изучать самые разные предметы (извините, повторяюсь): от проектирования малых судов до азов режиссерского мастерства и от работы на токарном станке до хитростей навигации. Впрочем, когда это делаешь с мальчишками и девчонками, во время игры и составления «фантастических» планов на будущее, дело не столь уж утомительное. Наоборот – увлекательное и полное веселого азарта…

Умение заразить такой увлеченностью окружающих детей– это особый дар, одна из тех черт, из которых «слеплена» личность ребячьего лидера. Личности эти – «всякие», с непохожими характерами, разные по возрасту, увлечениям, темпераменту. Но у них одна общая черта: им интересно с детьми, и они хотят, чтобы детям было тоже интересно – жить, играть, расти, познавать мир, становиться лучше…

В разные времена таких людей называли (и называют) по-разному: наставники, инструкторы, вожатые, скаут-мастеры, командоры, флагманы… Но мне до сих пор самым подходящим кажется появившийся в шестидесятых годах термин «ребячьи комиссары». Конечно, понятие «комиссар» изрядно скомпрометировано его связью с большевистскими политдеятелями, но все же оно гораздо шире по смыслу и до сих пор несет на себе отсвет героической романтики. К тому же, комиссар – это и командир, и носитель идеи в одном лице. То есть то, что и надо для человека, взвалившего на себя нелегкий и не приносящий никаких жизненных благ и выгод труд воспитания «вот этого гвалтливого, непоседливого, любопытного племени», которому надо помочь вырасти хорошими людьми.

У меня в памяти многие десятки «ребячьих комиссаров», с которыми я был лично знаком и о которых можно было бы (о каждом отдельно!) написать увлекательные книги. Симон Соловейчик, Владимир Матвеев, Евгений Волков, Ричард Соколов, Сергей Петров, Наталья Соломко, Иван Иостман, Игорь Киршин, Борис Галенков, Владимир Карпов, Наталья Смарцелова, Олег и Аркадия Лишины, Евгений Филиппов… и много еще. Жаль, что никогда не хватит времени рассказать о всех. Впрочем, некоторые сами написали о своих идеях, делах и отрядах. Это преданные детскому движению люди, которые никогда не искали в нем чего-то лично для себя. Жившие и живущие в постоянных тревогах и заботах о растущем поколении…