Старый дом - Крапивин Владислав Петрович - Страница 2

– Мы поворачиваем, – сказал Вовка.

– Ну и дела, – сказал Старый Капитан. – А может быть, это Акулич сдвинул нактоуз?

– Не сдвигал он, – сказал Вовка. – И я не двигал.

– Не мог же повернуться дом, – сказал Капитан.

– Лишь бы не узнал товарищ Кычиков, – задумчиво сказал Вовка.

Дочь Старого Капитана купила телевизор. Она долго вздыхала и жаловалась, что его некуда поставить. Вот когда этажерка стояла в том углу, где сейчас штурвал, в квартире было просторнее и уютнее…

Капитан послушал её речи, подымил трубкой и подарил Вовке штурвал и компас с нактоузом.

У Вовки дома был свой угол. В нем Вовка играл солдатиками, мастерил подъёмный кран и писал письма Сене Крабикову. Сюда же Вовку ставили за всякие провинности: просто другого свободного угла в квартире не было. Вовка прикрепил штурвал и поставил нактоуз.

– Ну вот, – сказала мама. – Теперь стояние в углу превратится для него в сплошное удовольствие.

– Не превратится, – успокоил отец. – Такие игры быстро надоедают.

Угол был на том же месте, что и в комнате Капитана. Только не на втором этаже, а на первом. Картушка покачалась и застыла. Курсовая черта снова замерла над делением двести тридцать пять градусов. Вернее, уже двести тридцать три. А ещё точнее – двести тридцать два с половиной.

Вовка любил разглядывать стены в комнате Старого Капитана. Любил морские карты, совсем не похожие на те, что в учебниках, любил фотографии пароходов. Любил даже большого крючконосого идола, которого Капитан привез из Африки. И только портрет бородатого человека не понравился Вовке.

Лицо бородатого человека было неприветливым. Одну щеку от глаза до губы пересекал шрам. Человек смотрел на Вовку (а может быть, мимо Вовки) угрюмо и неодобрительно. И Вовка прятал глаза.

Один раз он спросил:

– Это кто? Писатель?

– Нет, что ты, – сказал Старый Капитан.

– А кто? Путешественник?

– Путешественник? Да, пожалуй…

– Знаменитый?

– Ну, нет… Пожалуй, не знаменитый.

– Нисколько?

– Наверное, нисколько. Но какая разница? – сказал Старый Капитан.

– Если не знаменитый, тогда зачем он здесь? – сумрачно спросил Вовка. – Такой некрасивый и сердитый…

Старый Капитан удивлённо взглянул на Вовку. Потом долго смотрел на портрет.

– Нет, – сказал он уверенно. – Неправда. Это мой Лучший Друг. Лучшие друзья не бывают сердитые и некрасивые.

Тогда Вовка поднял глаза и тоже стал смотреть на портрет. А дома Вовка вырвал из тетради листок и достал цветные карандаши. Он не умел хорошо рисовать, но сейчас посидел с закрытыми глазами и всё как следует вспомнил.

Вовка нарисовал жёлтые, как пшеница, волосы и коричневые глаза. Потом нарисовал большой смеющийся рот и немножко оттопыренные уши. И получился портрет Сени Крабикова. Вовка взял четыре кнопки и приколол портрет в углу над штурвалом.

И, наверное, Вовка задел нактоуз. Потому что картушка качнулась, и курсовая черта перешла ещё на два градуса к зюйду.

Стоял очень теплый сентябрь. И деревья были ещё зелёные, и цвели в канавах мелкие аптечные ромашки. Только синий цвет неба стал чище и плотней, чем летом. И в этой синеве пролетали иногда над городской окраиной неровные треугольники гусиных стай. Это молодые птицы учились искусству полета перед трудным и дальним путём.

Щурясь от солнца, Капитан и Вовка смотрели из окошка на птиц. Старый Капитан достал из ящика стола стопку разноцветных флагов и сказал:

– Хорошо им, молодым. Но первый рейс – всегда нелегкий. Давай поднимем для них морской сигнал “Счастливого пути”.

Вовка подпрыгнул:

– Давайте!

Из форточки они забросили на антенну телевизора бельевую верёвку. И на этой верёвке подняли над крышей флаги:

один – синий с белым прямоугольником посередине;

второй – красный с жёлтыми косыми полосками;

третий – с квадратами, как на шахматной доске: два белых и два красных.

Солнечный ветер подхватил флаги, и они захлопали, как большие крылья.

Но через полчаса к Старому Капитану постучал товарищ Кычиков.

– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он.– Здравствуйте. Вы только поймите меня правильно. Мне лично всё равно, висят эти флаги или нет. Но с начальством получатся неприятности. Нет у нас в домоуправлении такого порядка, чтобы, значит, морские флаги. Без особого распоряжения…

– Ну, нет так нет… – вздохнул Старый Капитан. – Ничего не поделаешь.

– Вы только поймите меня правильно, – снова сказал товарищ Кычиков. – Неприятности…

Потом он спускался по лестнице, и дом сердито гудел и потрескивал. Он был, видимо, недоволен.

– Ничего, – сказал Вовка, чтобы утешить Капитана. – Птицы всё равно уже видели сигнал. Это факт.

Они хотели снять флаги. Но конец верёвки выскользнул из форточки и качался на ветру. Нельзя было до него дотянуться.

Вовка выскочил во двор. Его, конечно, не волновало, что у товарища Кычикова могут быть неприятности. Но он не хотел, чтобы неприятности были у Старого Капитана.

По шаткой приставной лестнице Вовка забрался на крышу. Это было страшно. Крыша оказалась очень высокой и очень крутой. И ветер здесь гудел сильнее, чем внизу. Но Вовка вел себя смело. Он всё же добрался до антенны и снял флаги, хотя два раза чуть не покатился кубарем и ободрал о ржавое железо оба колена.

Прежде чем спуститься, Вовка посмотрел на горизонт. Горизонт был дымчато-синим, словно там стояло туманное море.

Старый Капитан сначала рассердился на Вовку: ведь тот мог свалиться и сломать шею. Но потом он сказал, что Вовка – молодец.

Капитан забинтовал Вовке колени и подарил за смелость старинный морской бинокль с медными ободками у стекол.

Вы представляете, как был счастлив Вовка! Прежде всего он ещё раз слазил на крышу и осмотрел весь горизонт. Правда, моря он не увидел, но настроение от этого не испортилось. Весь вечер Вовка не выпускал бинокль из ладоней. Он рассматривал ближние дома и улицы. Разглядывал в бинокль прохожих. Смотрел на себя сквозь него в зеркало. И даже котлету в тарелке пытался рассмотреть таким же способом.