Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25

– Я раньше, когда на съемки ходила куда-нибудь далеко от дома, баллончик брала. С карбозолью. За пояс суну, сверху майкой прикрою – всегда под рукой…

– С чем баллончик? – живо заинтересовался Нилка.

– С карбозолью. Жидкость такая, чтобы клопов и тараканов морить… Конечно, это не газ "черемуха", но все-таки…

– Они же большущие, баллоны-то эти, – сказал Федя.

– Всякие бывают. Есть и вот такие. – Оля развела пальцы.

– Дашь мне один? – подскочил на столе Нилка.

– Ох… я не знаю. А ты глупостей с ним не натворишь? Пульнешь в невиноватого…

– Да не пульну! Я в людей-то и не буду! А ес-ли те… ну, пришельцы… Вдруг по правде захотят меня утащить…

Федя увидел, что Борис еле сдерживает смех. И сам закашлялся. Но Оля сказала серьезно:

– Я лучше вот что придумала. У мамы театральный грим есть, можно точно под цвет кожи подобрать. И никто твою отметину не разглядит: ни люди, ни инопланетяне.

– Правда? – обрадовался Нилка. – Ой, а если смоется?

– Снова замажешь. Я тебе весь тюбик отдам.

Оля сбегала за коробкой с гримом. Включила лампу-пятисотку и при ярком, как в хирургической палате, свете "заштукатурила" Нилке ногу. Вполне удачно. Черные родинки, если очень приглядеться, еще можно было рассмотреть, но коварный белый кружок исчез без следа. Нилка радостно попрыгал.

Федя сказал задумчиво:

– А может, и не надо бы тебе прятаться? Вдруг это твоя звездная судьба, зачем от нее убегать?

Нилка тоже стал задумчивым.

– Я раньше про это так же думал: может, не стоит? А сейчас ни за что не хочу на другие планеты… без вас…

Он засмущался, засопел, стал раскручивать подвернутую штанину… Борис подошел к Нилке сзади. Выпрямил его. Взял за плечи. Уперся подбородком в его лохматое темя. Сказал вроде бы шутя, а на самом деле очень даже всерьез:

– Великий Нил. Ты такой мудрый, а одной вещи не понимаешь: никаким инопланетянам мы тебя никогда не отдадим…

Сказки и были города Устальска

Договорились, что в десять утра соберутся у Оли. Федя и Борис прикатили на "Росинанте" минута в минуту. Нилка примчался через полчаса. Взъерошенный и виноватый.

– Проспал. Мы с папой до ночи одной такой работой занимались важной… – Он затоптался, завздыхал под насупленными взглядами. – Зато я к съемке готовый, вот…

Был он такой, как при первом знакомстве в лифте. Только рубашка не навыпуск, а завязана лихим узлом на животе. И бинта не было – грим наглухо скрыл белую отметку.

Нилке объяснили, что комбинированной съемки сегодня не будет. В том-то и причина общего кислого настроения, а вовсе не в его, Нилкином, опоздании. Дело сорвалось, потому что пропал задник – черный кусок материи размером два на два метра. Это была старая штора для затемнения в кабинете физики. Оля специально выпросила ее в школе: надо, мол, чтобы снимать хитрые трюки. А неделю назад, оказывается, на эту "мануфактуру" наткнулась в шкафу Олина мама. Решила, что ненужная вещь, и не долго думая утащила в свой театральный коллектив. И требовать назад уже поздно, потому что из шторы сшита черная монашеская ряса для спектакля "Каменный гость".

– Я прямо чуть сама не окаменела…

Видимо, был у Оли с матерью крупный разговор, потому что даже сейчас она сердито кусала костяшки. Нилка же радовался, что на него не сердятся.

– Можно с'скинуться и купить черный материал. У меня десять рублей есть…

– Ты, Нил, наверно, правда инопланетянин, – печально сказала Оля. – Где ты сейчас купишь нужную ткань? Тем более, что годится не всякая, а бархат или фланель… Не обижайся, пожалуйста, на "инопланетянина"…

– Я не обижаюсь! Зовите меня хоть как, хоть не Нил, а Миссисипи Аркадьевич! Я только думаю: что же делать? Должна же быть какая-то аль-тер-на-тива…

Все слегка развеселились. Из-за "Миссисипи Аркадьевича" и "альтернативы", которую Нилка произнес безошибочно.

Федя вспомнил:

– Хотите анекдот? Степка недавно из детсада принес… Значит, так. Воспитательница спрашивает: "Дети, кто назовет слова на букву "а"? Ну, все, конечно: "арбуз", "атомоход", "Африка" и даже "абизьяна". А Вовочка руку поднял и говорит: "Альтернатива!" – "Молодец, Вовочка, какой ты умный! А знаешь, что это такое?" – "Знаю. Это когда у мамы карточки на колбасу и она может идти или в этот магазин, или в другой…" – "Но, Вовочка, ведь колбасы ни в том ни в другом все равно нет!" – "А тогда это уже на букву "б". "Бардак"…

– Федор! – сказала Оля.

– Чего?

– Не стыдно?

– А что такое?

– Это непечатное слово! Вовочка не знает, а ты-то…

– Ничего себе непечатное! В газетах то и дело попадается!

– В газетах мало ли какие гадости печатают…

Федя надул губы с видом виноватого дошкольника.

– Ольга Афанасьевна, я больше не буду…

– Сам ты Афанасьевич! Я – Петровна.

– А у нас директор – Ольга Афанасьевна, я привык… Ой, народ, слушайте! Давайте к нам в школу заскочим! Я у Дим-Толя спрошу: может, в нашем кабинете тоже шторы есть ненужные? Хотя бы напрокат! Он мужик добрый, даст…

– Феденька, ты умница!

И они вчетвером отправились в школу номер четыре.

Нилка и Оля, как посторонние, остались на улице. Федя и Борис пошли на разведку. Было гулко, пусто, замусоренно. Зато желтели свежим деревом новые рамы с чистыми стеклами… Кабинет физики оказался заперт. Федя с Борисом заглянули в учительскую и там узрели Ольгу Афанасьевну. Та заулыбалась. Она и вообще-то ничего была директорша, а сейчас, в каникулы, особенно добродушна.

– Соскучились по школе, голубчики?

Федя изложил, что к чему.

– Ох, да ведь Дмитрий Анатольевич в отпуске… А думаете, он дал бы штору?

– Пленку вот подарил же, – опять сказал Федя. – А штору нам только на пару дней.

– Я бы вам свою из кабинета дала, да она цветная. Не подойдет?

– Нет, спасибо…

Оля не очень огорчилась неудачей. У нее был новый план. Сейчас они пойдут на улицу Репина, где торговый центр…

– В этот гадючник! – с отвращением сказал Федя. – Там толпа на толпе и дембили с толстыми шеями жарят шашлыки.

Но Оля возразила, что надо ведь снимать не только сказочные картины города, но и те явления, которые город уродуют. Для контраста. Борис, который очень не хотел, чтобы Оля опять стала печальной, виновато поглядел на Федю:

– Может, правда? Для контраста…

Нилке было все равно, лишь бы с друзьями.

– Горе с вами, – сказал Федя. – Имейте в виду, добром это не кончится.

Толпа на улице Репина была густа. И запахи густы. Пахло разогретым асфальтом, пылью, потом, косметикой и почему-то бензином, хотя машины здесь не ходили. И дымом шашлыков, которые жарили дюжие парни в грязных белых куртках.

Человеческое месиво, покорно отдаваясь жаре, грузно двигалось, завихрялось у лотков и киосков, образуя заторы в проходах между торговыми фургонами. И каждый хотел что-то найти, получить, заиметь или, наоборот, сбыть с рук. Под полотняными навесами и просто на солнце торговали кооператоры: меховыми шапками и майками, свитерами и плавками, пластмассовыми свистульками и картинами с голыми девицами. Здесь было похоже на рынок, но без той веселой пестроты и без всякого намека на романтику, которая чудилась Феде среди базарных рядов… На двух кварталах среди плоских каменных домов, на асфальте без единого кустика, разбухал, будто квашня в тепле, бизнес. Орали динамики студий записи и пунктов проката, голосили продавцы лотерейных билетов и каждому обещали столько счастья, что было удивительно: откуда еще берутся у нас люди, не преуспевшие в жизни?

– Же-вачка! Же-вачка! – монотонно пели растрепанные цыганки. – Мальчики, берите же-вачку!

Между сборчатыми юбками у их мельтешила чумазая курчавая малышня. "Что за люди? – не первый раз уже подумал Федя со смутной тревогой. – Вроде рядом с нами живут, а как с другой планеты…"

– Же-вачка! Рупь штука!

Нилка выколупал из тесного кармашка у пояса трехрублевую бумажку.

– Не вздумай, – сказал Федя. – В этой резинке канцерогенные вещества. По радио передавали: она запрещена для продажи. А здесь – хоть бы хны, знай торгуют…