Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович - Страница 23

Хотя что можно сказать о людях с первого взгляда…

– Здравствуйте, леди и джентльмены, – улыбнулся Нилкин отец в ответ на нестройное приветствие.

– Здравствуйте, ребятки, – одарила их улыбкой и Нилкина мама. Впрочем, весьма короткой.

– Роза, а ты боялась, что наш сын попал в подозрительную компанию. Смотри, какие интеллигентные молодые люди.

– В отличие от нашего беспризорника… Ребята, хотя бы вы на него повлияли! Ходит как одесская шпана: рубаха мятая, на коленях скоро дыры будут. Я от него эти штаны прячу, прячу, так нет же – опять откопает и жарится в них…

– Ну, все! – заявил Нилка. – Все, все, все. Хватит об одном и том же. Мы пошли проявлять пленку! Я приду вечером!

– Ты хотя бы пообедал?

– Да. Да. Да…

– Честно говоришь?

– С'совершенно честно, – с чистой душой отозвался Нилка. Потому что в самом деле обедал. Вчера или позавчера.

На улице Нилка сказал:

– Каждый раз такие с'семейные с'сцены…

– А чего ты, в самом деле, в этих штанах маешься? – заметила Оля. – Тридцать градусов в тени…

– Я жаропрочный… – буркнул Нилка.

Федя не удержался, подцепил его:

– У Нилки это возрастное: хочется солиднее выглядеть… Мой Степка такой же, все мечтает о взрослой внешности. Потом это проходит. У меня к десяти годам прошло, у тебя, Нил, тоже скоро кончится…

– Ничего у меня не кончится, – набычился он еще сильнее. – Вы же не знаете… Думаете, приятно, когда клеймо?

– Как это? – сказал Борис.

– А вот так… – Нилка остановился и решительно задрал правую штанину. На ноге, пониже коленки, сидела стайка черных родинок, напоминающих какое-то созвездие.

Все поглядели на родинки, потом друг на друга.

– Ну и что? – Оля пожала плечами. – Мало ли у кого какие веснушки! Обыкновенная пигментация кожи…

– А это, что ли, тоже обыкновенная? – Нилка ткнул в родинку, которая сидела в центре белого, ровного, как копейка, кружка. Словно кто-то взял циркуль и радиусом в полсантиметра провел вокруг этой точки границу, запретив переступать черту малейшему загару.

– Ну и что… – опять сказала Оля.

Нилка горько объяснил:

– Это вовсе не "ну и что", когда все смотрят и хихикают. В лагере дразнили "Канцелярской кнопкой". Я даже вынужден был попросить папу забрать меня оттуда…

– Ты поэтому и бинт носил? – сочувственно спросил Федя, вспомнив первую встречу.

– Да… Но бинт сейчас дефицит. Да и не будешь ведь все лето с повязкой ходить, это тоже бросается в глаза.

– Можно гольфы надевать, – посоветовала Оля. – Если тонкие, но не жарко…

– Мама не дает, нечего, говорит, зря трепать. Носочно-чулочные изделия по талонам, по две пары на квартал…

Оля деловито сказала:

– Бинт мы тебе найдем. Не могу же я снимать, как ты летишь в таких штанах. Они сольются с темным фоном, и останется от тебя половинка, выше пояса.

– Ничего не понимаю, – капризно сказал Нилка.

– Ты думаешь, как полеты в кино делают? Сперва человек, который будто летит, – он на черном фоне. А потом на ту же пленку снимают места, над которыми он пролетает…

– А! Комбинированная съемка!

– А ты думал, тебя будут с колокольни бросать? – засмеялся Федя.

А Борис вдруг вспомнил:

– Стоп! Нил, ты тогда сказал: "Я почти не научился летать". Как это – почти? А чуть-чуть, что ли, умеешь?

– Чуть-чуть умею, – совсем обыкновенно сообщил Нилка.

– Ну, Нил… – сказал Федя.

– То есть не летать. Но я, если прыгаю откуда-нибудь, могу приземлиться гораздо медленнее, чем по законам природы. Я это в себе год назад открыл…

– Ох и фантазер, – сказала Оля.

– Я понимаю, что вы не верите. Но я покажу. Только для этого надо с'сосредоточиться…

Когда пришли к Оле во двор, она велела мальчишкам идти в гараж и заправлять в бачок отснятую пленку.

– А я зайду на кухню, бутерброды с колбасой вам сделаю, а то ноги протянете.

– Ты изведешь на нас месячный колбасный паек, и тебе влетит от мамы, – забеспокоился Борис.

– Это вам пусть влетает от ваших мам. А у нас равноправие…

В гараже затворили ворота, выключили свет, и Федя зарядил пленку. А когда снова включили лампу, оказалось, что Нилка сидит на шкафу. Шкаф стоял поперек помещения и частично перегораживал его. Гараж был узкий, но высокий, и Нилка под потолком помещался свободно.

– Вот глядите! Сейчас я спланирую…

– Куда ты, балда! – перепугался Федя. – Побьешь все! – На полу стояли банки с растворами.

– Ну, тогда на ту сторону… – Он перекинул ноги, толкнулся и ухнул вниз, пропал за шкафом.

В тот же миг Федя и Борис ждали стука об пол. Но стук этот раздался лишь через секунду после ожидаемого мгновения. Словно что-то и в самом деле задержало Нилку в падении.

Правда задержало? Странно… Федю даже холодком кольнуло. Он глянул на Бориса. Тот скреб затылок. Нилка с довольным лицом выбрался из-за шкафа:

– Ну?

– Ты, наверное, там штанами зацепился, – сказал Борис, чтобы приглушить свое недоумение.

– Или спарашютировал ими, – добавил Федя. Когда что-то непонятно, остается острить.

– Ну вас. Чего опять к моим штанам привязались…

– Потому что за тебя страдаем, как ты на себе этот инкубатор таскаешь, – сказал Федя. – Это же для здоровья вредно, когда перегрев паховой области. Знаешь, что там находится?

– Знаю, – без удивления откликнулся Нилка. – Железы внутренней секретности…

– Ох ты, чудо заморское! Не секретности, а секреции.

– Какая разница!

– И вот если их в детстве перегревать постоянно, знаешь, чем это кончится?

– Чем?

– Когда вырастешь, у тебя детей не будет.

Нилка озабоченно возвел брови:

– Что-то я о таком не слышал…

– Господи, а где ты мог слышать? Я-то услыхал в Степкином садике, там врач собрала родителей и лекцию им читала про это. Ну а я вместо матери всегда за ним прихожу, врач и говорит: пусть мальчик послушает, ему полезно… А ты ведь на такие лекции не ходишь…

– Зато я читал с'специальную литературу о половом воспитании, – спокойно сообщил Нилка.

Федя и Борис даже рты приоткрыли. Федя сказал:

– Любопытство прорезалось?

– Нет! Мне нужно было узнать, может ли кто-нибудь в человеческий зародыш внести чужую программу, со стороны.

Федя с Борисом так и сели. Потом Борька спросил:

– Какую же ты программу хочешь в зародыш внести?

– Да не я! – Нилка засопел и решил: – Хорошо, я вам скажу. То пятнышко на ноге… Я с'совершенно уверен, что это звездная метка… Инопланетяне вложили в меня какую-то свою программу, а метку сделали, чтобы потом отыскать меня… Я поэтому ее и прячу…

– Ну, Нил… – ошалело выдохнул Борис.

А Федя с не меньшим изумлением спросил:

– Что за программа-то?

– Если бы я знал! Может, для задания какого-нибудь. Или для опыта… Я ведь даже не знаю, добрые эти инопланетяне или злые. И чем все это кончится…

– Нилка, у тебя фантазии на целый Союз писателей, – сказал Федя.

Борис же поинтересовался:

– А ты в себе что-нибудь чувствуешь? Ну, такое, звездное?..

– Иногда… Вот, летаю маленько… А один раз бумажного голубя со стола взглядом сдвинул!

– Это телекинез называется, – разъяснил Федя. – Сейчас у людей тут и там необычные свойства проявляются! Экстрасенсы всякие, чтение мыслей, магнитные качества. Что ты, Нилка, разве это обязательно звездная программа?

– Но знака-то такого ни у кого нет! Он как созвездие… Наверно, это так выглядит наше Солнце среди других звезд, если смотреть с их планеты… Я даже на "бэкашке" хотел рассчитать, где она находится, но тут надо астрономию знать…

Нилка сел на край дощатого стола и пригорюнился. Феде стало жаль его: по правде ведь верит в свою звездную заклейменность… Он хотел сказать Нилке что-то утешительное, но тут появилась Оля с бутербродами на тарелке:

– Лопайте… А проявитель залили?

– Нет еще. Тут Нилка нам свой полет показывал, – сообщил Борис. – Знаешь, немножко получается… Нил, покажи!