Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 41

Как-то мы об этом не подумали! Считали, что, что если краска у Стаканчика, значит, он умеет. Все с надеждой повернулись к Пашке – он-то, наверно, может! Но Пашка сообщил, что сроду не занимался такой ерундой. И тогда дело спас Лоська:

– Давайте я…

– Ты умеешь? – усомнилась Люка.

– Пробовал как-то. В прошлом году нашел баллончик… Рыжего кота на “Спорттоварах” помните? Это мой…

Громадного симпатичного кота на торцовой стене одноэтажного магазина знали все. Ай да Лоська! Сколько талантов у человека…

– Ты встанешь мне на плечи, чтобы надпись была выше, – решил Пашка. – Только вы его держите с двух сторон. Я крепко держать не могу, левая рука почти не гнется…

– Что с тобой? – испугалась я.

– Локоть ободрал утром, когда вешалку приколачивал, табуретка подломилась. Теперь забинтовано, да туго так…

Он сел на корточки, и Лоська приготовился вскочить ему на плечи.

– Куртку сними, меньше весу будет, – сказала я.

– Да… Я буду писать слово за словом, а вы диктуйте…

– Первое слово “генерал”, – напомнила Люка. – С заглавной буквы. И смотри, без ошибок. Ге-не…

– Я всегда пишу без ошибок, – поставил ее на место Лоська. Но Лючка не унялась:

– Ой, люди, а может быть, все-таки “товарищ генерал”? Или “господин генерал”?

– Разве он нам товарищ, – серьезно спросил Томчик.

– И уж никак не господин, – поддержал его Стаканчик. – А “генерал” обычное обращение, когда люди говорят на равных.

– Разве мы с генералом на равных? – усомнилась Люка.

– А что такого? – сказал Пашка. – Мы у него не в подчинении. Такие же граждане России, как он. – Лось, давай…

Конечно, мы говорили шепотом. И шепот шелестяще змеился над пустыми рядами сидений. И был полумрак. Два желтых конуса фонариков изредка бросали круглые пятна на стену и снова упирались в пол, чтобы свет не выдал нас (вдруг кто-то подкрадется снаружи к дверям и заглянет в скважину?) Все это, разумеется, походило на собрание заговорщиков – да так оно и было! Отражения фонариков искрами мелькали в очках Пашки и Стаканчика и на часиках Томчика, когда он украдкой смотрел на циферблат: не опоздает ли домой? Пока со временем все было нормально: лишь самое начало десятого, хотя казалось, что глубокая ночь. К тому же, Стаканчик еще по дороге сюда успокоил Томчика: “Будем задерживаться – позвоним вам домой с пути, скажем, что долго нет автобуса…” Оказывается, Стаканчик взял из дома сотовый телефон. “Это на крайний случай, если где-нибудь застрянем или вляпаемся в неприятности. Можно будет сообщить, где мы…” Да, Стаканчик был предусмотрительный. Недаром в каждом кармане “лифчика” у него лежало что-то полезное…

– Лось, давай, – сказал Пашка и подставил спину. Однако Люка зашептала новую идею:

– Ой, а что если не “генерал”, а по имени-отчеству? Вдруг это его сильнее проймет?

– Что, “Иван Петрович, не делайте этого”? – хмыкнула я.

– Он не Иван Петрович, а Серафим Львович…

– С чего ты взяла?

– Сегодня днем была передача. “Вести региона” Не видели, что ли? Там с ним девица-журналистка беседовала. “Ах, Серафим Львович, не поделитесь ли с телезрителями вашей биографией? Правда ли, что вы родились в Белоруссии?”

– А он правда родился в Белоруссии? – машинально спросила я. Еще ни о чем не подумав.

– Ну да! В каком-то Бобровске… А что?

“Тюк… – прыгнуло у меня под ребрами. – Тюк…”

– Лючка… Может, в Бобруйске?

– Может… Не все ли равно?

“Сера-фим”… “Фима, иди уже домой или я не знаю что сделаю…”

Вообще-то Фима это Ефим… Ну, а если не только Ефим? К тому же, когда меняют фамилию, почему не сменить старое имя на другое? Тем более, похожее…

– Жень, ты чего? – сказал Пашка.

– Сейчас… Жил в Бобруйске мальчик Фима, пошел в военное училище… Ник, дай телефон.

Ник дал без вопросов. И другие молчали. Ждали.

Я набрала номер дяди Кости… Вот не везет – гудки, гудки, без ответа. Ладно, еще набор…

– Мама! Это я… Мы задержались на репетиции, не волнуйся… Да, да! Скажи номер мобильника дяди Кости! Очень нужна его консультация! Потом объясню. Мама, скорее, я же по сотовому говорю, это дорого… Как? Мамочка, спасибо!

Номер, к счастью, был простой, запомнился сразу. “Триста двадцать один, одиннадцать, ноль-ноль-два…”

– Дядя Костя, это Женька! Очень важно, очень срочно, подробности потом! Скажите, у Петровцева, у будущего генерала была на руке татуировка?

Дядя Костя чем хорош – умеет быть кратким и точным.

– Был след татуировки над большим пальцем. Петровцев рассказывал, что в детстве по глупости выколол латинскую букву “вэ”. Начальную в слове “виктори”. Как знак будущих жизненных побед. Потом “искоренил”. Но шрамик, похожий на римскую пятерку остался.

– Дядечка Костичка, спа-си-бо!..

Я сунула Стаканчику телефон и радостно дышала три секунды.

Есть такой способ: поиски точки на карте с помощью двух пеленгов. Мы с Пашкой читали про это в книге “Фрегат “Виола”. Проводишь две линии в указанных направлениях, и в точке их пересечения – место нахождения судна. А здесь даже не две, больше: Бобруйск, Сера-фим, латинская буква V!.. (Или русская Л – как повернешь!)

– Народ, слушайте…

Горячим шепотом я коротко рассказала историю мальчика Ливчика. И как он потом вытравил татуировку, будто прежнюю фамилию…

Выслушали молча. С интересом. Но почти сразу Лоська сказал:

– Ну, пусть это он. А нам-то что?

– А вот что… У него взрослая совесть под бронежилетом. А если колупнуть детскую? Может, он еще не все забыл? Если написать: “Ливчик, не делай этого! Ты когда-то был как мы!”

– Идея – блеск, – сразу похвалил меня Пашка. – Только много слов…

– А если просто: “Ливчик, не делай этого!” – азартно предложил Стаканчик. – Он вспомнит и поймет…

– Может, правда… – шепнула Люка.

Но мне хотелось каких-то более точных слов. Чтобы в “десятку”. Я так и сказала. Все притихли – то ли думали, то ли молча сердились на меня: чего, мол ей еще надо?

И вдруг наш тихий Томчик спросил:

– Женя, он ведь был футболист, да?

– Да, Томчик…

– И его все любили, да? Значит, он всегда по правилам играл, без обмана?

– Наверно, так…

– Давайте напишем: “Ливчик! Играть надо честно!”

Все опять помолчали, подышали тихонько. Люка наконец сказала:

– А что? Устами младенца…

Томчик наконец обиделся:

– Сама ты младенец. Надоело…

– Томичек! Я же любя! Ты классно придумал!…

Мы тоже, шепча наперебой, утешили и расхвалили Томчика. Потому что всем показалось: слова “самые те”.

Лоська забрался на Пашку. Зашатался. Я и Люка ухватили его за ноги. Томчик и Стаканчик с фонариками отошли назад, чтобы лучи шире охватывали стену. Мы прислушались. Тихо, тихо было в старом дворце.

– Лось, давай сперва посредине, – шепнул Пашка. – А вторую строку с левого края…

Струя краски ударила с неожиданно громким шипением. И так упруго! Лоська даже качнулся назад. Отчаянно запахло ацетоном. По стене потянулась белая пузырящаяся полоса. Вверх, потом вниз. Превратилась в остроугольную букву “Л” метровой высоты. Затем появилась буква “и”… И вот на бежевом фоне засветилось слово:

Л и ф ч и к

– Ох, елки-палки, Лось… – досадливо выдохнул Пашка. Да и сам Лоська тоже сказал:

– Ох… надо же “вэ”…

– А говорил, “пишу без ошибок”… – не сдержала ехидства Лючка.

– При чем здесь ошибки? – шепотом возмутился Стаканчик. – Просто это другое слово… Лоська, зачеркни “эф” и сверху напиши “вэ”. Так будет даже лучше. Он сразу проймет, что мы знаем всё …

“А ведь правда!” – подумала я. И другие, кажется подумали то же.

Лоська аккуратно исправил ошибку.

Потом Пашка и мы медленно передвигались вдоль стены, а Лоська выводил слово за словом. С шипеньем поставил под последним восклицательным знаком точку.

Полюбовались.

Надпись шла в трех метрах от пола и длиной тоже была метра три.

в

Лиф/чик!

Играть надо честно!