Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 34

– Потрясающий пацан. Вживается в образ – аж слеза прошибает…

С другими исполнителями было сложнее. И не только потому, что “вживались в образ” они не так легко, а и потому, что их не хватало.

Несколько ребят из драмкружка исполняли роли двух поварят и компанию уличных мальчишек, с которыми Том сперва подрался, а потом помирился и променял им свой лук на рогатку (ее легче прятать от тетушки). Люка играла молоденькую служанку, которая старается уберечь Тома от неприятностей и утешить в грустные минуты.

– Лючия, не кокетничай, – время от времени говорил Петруша. – Ты же не горничная герцогини де Шеврез, а девочка с кухни…

Пашка и Лоська никого, конечно, не играли. Но на репетиции ходили – за компанию, болели за общее дело. Иногда кое в чем помогали. Пашка, например, придумал комбинированную съемку – чтобы на фоне облаков снять модель фрегата. Это будет сон Тома про отцовский корабль. Фрегат Пашка выпросил а судомодельном кружке. Там Пашку знали. Оказывается, раньше он занимался у судомоделистов, а потом ушел, потому что “у них начался уклон в подводные лодки и эсминцы”. Хорошие отношения с кружком Пашка сохранил, и модель нам дали. Снимали на балконе. Ветер надул паруса, и корабль получился как настоящий… Кстати, Пашка знал дворец до последнего закоулка и помогал отыскивать для съемок самые подходящие уголки.

Стаканчик, хотя и не состоял в театральной труппе, сыграл бродячего мальчика-скрипача, который приходит в дом и успевает рассказать Тому, что отцовский корабль уже в соседнем порту (поэтому не надо пока бежать в дальние страны). И чтобы доказать правдивость слов, играет любимую песенку капитана Беринга. В этот момент появляется тетушка, прогоняет бродягу, а племянника предупреждает:

– Имей в виду! Когда вернется отец, гнев его будет ужасен!

Том никогда раньше не слышал, что такое “гнев”? Есть от чего задуматься. Может, какое-то чудовище?

Опасения Тома должен был подтвердить заезжий родственник, насмешливый дядюшка Мунк. “Да, брат ты мой, будь осторожен! Гнев – редкое чудовище из джунглей, которое твой папа, видимо, отловил в дельте Амазонки. У этих “гневов” особый нюх на виноватых мальчишек…”

С дядюшкой начались трудности. Оказалось, что играть его некому. Петруша хотел сначала сам, даже наклеил себе рыжие бакенбарды, но сразу стало ясно, что никакой это не дядюшка, а обычный мальчишка-студеник и бакенбарды его – липа. Петруша сокрушенно сказал:

– Рядом с Томчиком я буду выглядеть как полная бездарь. Он – настоящий, а я – дешевая самодеятельность.

Попробовали. Так и вышло. К тому же, никто кроме Петруши не умел как следует управляться с камерой. Не мог же он снимать сам себя!

Меня вдруг осенило:

– Люди, подождем до воскресенья! Терпите и молитесь об удаче…

Все пристали: что? как?

Но я молчала, боялась сглазить.

Дело было еще до осенних каникул. В школе после уроков я отыскала географа. Набралась нахальства (а в душе зажмурилась):

– Дмитрий Витальевич, вы заняты в воскресенье?

Он весело поднял брови:

– Ба! Фраза прямо из американского кино. Ты хочешь предложить мне ужин в ресторане “Солнечный Майами”?

– Нет… у меня театральное предложение…

– Ого! Это серьезно?

– Еще бы. Серьезнее некуда, – вздохнула я.

– Гм… А какой спектакль?

– “Гнев отца”, по рассказу Александра Грина.

– Не слышал… В каком это театре?

– Дмитрий Витальевич, я же не на представление вас зову! То есть не смотреть, а… наоборот…

Ну и выложила ему все как есть. Дядюшка, мол, нужен… Чем дальше говорила, том больше понимала: сейчас он пошлет меня и “гнев его будет ужасен”

Не послал.

– М-да… Вся учительская логика требует, конечно, чтобы я возмутился столь легкомысленным предложением. Участвовать в детских играх!.. Или, по крайней мере, уклонился под благовидным предлогом… А рассказ я помню. Кстати, тетушка у вас есть? А то можно было бы пригласить Инну Семеновну.

Я фыркнула:

– Не надо, тетушка есть.

С тетушкой получилось очень удачно. Петруша уговорил на эту роль свою начальницу, Варвару Мстиславовну. Видно было, что та в глубине души тоже относится к нашей затее, как к “детским играм”, но к роли подошла серьезно. Мы все три эпизода сняли с ней за полдня! Она изобразила этакую железную леди с неколебимыми правилами этикета, которые намерена привить и племяннику Тому. Томчик ее боялся по-настоящему (но от этого играл еще лучше).

Это все я и объяснила Дмитрию Витальевичу.

– И где должно свершаться сие драматическое действо? – спросил он.

– Ой… значит, вы согласны?

– Только чтобы остальной педагогический коллектив нашей славной школы ничего не знал. Легкомыслия у нас не прощают… Тебе ведь известно, что я и без того не совсем укладываюсь в параметры…

– Известно, – призналась я. – Все из-за дурака Булыскина… Дмитрий Витальевич, но потом ведь все равно могут узнать. После премьеры…

– После – пусть… Куда и когда приходить?

– Во Дворец творчества школьников, в два часа, я вас встречу на крыльце. Знаете, где это?

– Голубушка, я ходил в этот Дворец еще в незабвенные пионерские годы. Занимался в географическом обществе “Меридиан”. у Федора Федорыча Истомина. Кажется, он сейчас там директор?

– Да… Спасибо! Ура!

Дмитрий Витальевич сыграл дядю Мунка очень даже похоже. Снимали в парке Дворца, среди старых берез и груд желтой листвы (хорошо, что ее некому было убирать). Том, гуляя по аллеям и лужайкам, постреливал из рогатки, пальнул наугад, услышал звон разбитого стекла и драпанул куда подальше. И головой врезался в дядюшку. Дмитрий Витальевич был в своем длинном пальто – вполне как у доктора Ватсона, моды повторяются – и в черном котелке, который разыскала для него старательная Маргарита. И даже с тростью. Она отлетела, когда Том врезался головой дядюшке в живот.

– Куда ты мчишься, дорогой мой Том Беринг? И не связана ли твоя поспешность с хрустальным звоном, который я только что слышал в отдалении?

Дядю Мунка можно было не бояться. Том признался, что поспешность связана. Потому что не хочется, чтобы тетушка застала его на месте преступления и опять грозила каким-то гневом, который должен приехать с отцом.

– Кстати, дядя, вы не знаете, кто он такой, этот гнев?

Ну и далее – по плану. Дмитрий Витальевич вполне справился с ролью. Его поздравляли и благодарили. И сразу дали посмотреть запись – на экранчике видеокамеры.

Он посмеялся:

– Не знал за собой таких талантов. Теперь, если уволят из школы, пойду во МХАТ. Или в крайнем случае в местный ТЮЗ…

С Томчиком они распрощались с особенным дружелюбием, пожали друг другу руки…

Снимали, снимали, и вдруг оказалось, что сделано очень много. Осталось два-три последних эпизода. Тут работа застряла. Ребята из кружка “Умелые руки” все никак не могли переделать сухой разлапистый пень в туземное божество – то, что привез домой на память о дальних берегах капитан Беринг. Именно в это страшилище должен был стрелять Том и “убить на веки веков” страшного Гнева, мысли о котором угнетали его душу. Уже и каникулы прошли, а чудище все не было готово. Петруша взывал к совести “умелоручного” руководителя, но тот ссылался на какие-то причины…

Томчик однажды во Дворце отвел меня в сторонку.

– Женя, можно я спрошу про одно… про свое сомнение?

Он чаще общался с Люкой – она его приводила во Дворец и провожала домой, заботилась о костюме и все такое прочее, – но я видела, что мне он доверяет все же больше, чем ей. Вот и сейчас…

– Спрашивай, конечно, Томчик… – Я чуть не добавила “про свое сомнение”, но он тут же учуял бы шутку, пусть самую безобидную. – Что случилось?

– Вот я должен буду стрелять… в этот страшный пень… а он на самом деле кто? Какой-то африканский бог?

– Видимо, индейский…

– Все равно… он же бог. Пусть не самый главный, а все равно… Женя, в бога ведь стрелять, наверно, нельзя?

Вот ведь как!

Осторожно-осторожно, чтобы сомнение Томчика не стало еще больше, не смешалось со страхом, я сказала: