Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 28

– Только не вздумай предлагать понести мою сумку.

Он опять покраснел.

– Хорошо, не буду.

– Просто это глупо, когда девчонка идет просто так, а парень рядом, как вьючное животное…

– Да, наверно. Мне как-то в голову не приходило… Да я и не носил ничьих сумок.

– Слушай, Стак… ой, Никита… а в музыкалке ты учился, значит, с первого класса?

– Да… Кстати, я не обижаюсь, когда говорят “Стаканчик”, привык. Меня и раньше так звали…

– Нет, я буду говорить “Никита”… Или можно “Ник”?

– Конечно!

– Потому что, если я кого-то называю по прозвищу, то сама не должна обижаться на “Лосиху”. А я обижаюсь. И Синий Буль в этом убедится снова, если вякнет!

“Эк ведь распетушилась! С чего бы это?”

В пыльном сквере с кустами желтой акации было пусто. Лишь три алкоголика на дальней лавочке нянчились с поллитровкой, но на нас им было наплевать. Как и нам на них.

– Стак… Ник, запоминай. Во-первых, нужно поймать момент, чтобы пальцы противника оказались близко к тебе. Ну, шпана любит ими пугать и тыкать… Во-вторых, надо ухватить снизу. Потом – с поворотом и на себя! То есть мимо себя, направо… Главное – надо быть уверенным на стопроцентов , что это у тебя получится. Не колебаться ни секунды. Тогда и правда получится. Ну, смотри… Ой, сними очки. Не бойся, я в полсилы…

Я помогла ему подняться. Он поматывал головой и несмело смеялся.

– Ничего не понял. Просто земля перевернулась…

– Так и бывает. – Я надела на него очки. – Теперь попробуй ты. Помни – решительно, с поворотом и мимо себя… Вот, будто я хочу тебя ухватить… Ай!

Стаканчик оказался талантливым учеником.

Я вылезла из куста, отряхнула с джемпера мелкие листья акации. Стаканчик подскочил.

– Извини, я не хотел…

– Как это “не хотел”? А для чего я тебя учу?.. Ну-ка давай еще. Только не по правде, а так, теоретически…

Мы позанимались минут пятнадцать. Хотя и “теоретически”, но по разу еще кинули друг друга в кусты.

Стаканчик счастливо улыбался. Но вдруг посерьезнел:

– Это здорово. Только такой прием удается, наверно, лишь однажды. Тот же самый враг на него снова не купится, пальцы не подставит…

– Снова он, наверно, и не полезет. А если… Ну ладно… Ник, это вообще-то не девчоночье дело показывать такое. Но раз очень надо… Меня один знакомый, бывший афганец научил. Я так один раз в лифте посадила на пол взрослого гада… Вот, вскидываешь руку, чтобы отвлечь внимание, сгибаешь колено и… вот так… Только я на тебе показывать не буду, ты тренируйся дома. На подушке, что ли…

Стаканчик опять стал розовым, но благодарно кивнул.

И в этот момент к нам подбежала Люка.

– А-а, вот вы где! Еле вас догнала. Отправились вдвоем, хитрые какие! – Она иногда бывает бесцеремонной (хотя без перегиба, в меру).

Я сказала сразу и откровенно:

– Мы изучали приемы самообороны. Жизнь велит.

– А я?! Я тоже хочу!

– Ладно, – пообещала я. – В следующий раз.

Мы пошли через сквер, потом по улице Чкалова. Было еще совсем лето (детсадовская малышня вереницей брела нам навстречу в пестрых рубашонках и панамках). Я шла посередине – Люка справа, Стаканчик слева. Люка глянула на него из-за меня:

– Ст… Стаканов, ты где живешь?

– Здесь, недалеко. В доме четырнадцать…

– Его зовут Никита. Или Ник, – сказала я.

– Принято к сведению, – кивнула Лючка.

А я с той поры не оговорилась ни разу, всегда говорила ему “Ник”, хотя мысленно все равно называла Стаканчиком.

Мы шли и молчали. Наконец стало неловко от этого молчания, и я спросила Люку:

– Как там во Дворце-то дела?

Потому что была с этим делом неопределенность. Появился слух, что губернское начальство отступилось и Дворец решило не отбирать. Мол, найдем для генерал-лейтенанта Петровцева другой особняк. Поэтому пикет в конце августа отменили. Затем слухи шевельнулись “в обратную сторону” и вновь угасли.

Люка слегка кокетливо сообщила:

– Есть надежда, что творческая жизнь не угаснет. Обещали пока нас не трогать, разрешили записывать в кружки новичков… А я окончательно перешла в драмколлектив.

– К тому самому Петруше Вронцеву?

– Да… Он тебе чем-то не нравится?

– Почему не нравится? Я же его не знаю!

– У тебя иронический тон…

– Ах, прошу прощения!

– То-то же… Кстати, я ему сказала про твою идею. Насчет спектакля “Гнев отца”.

– Да?! А он что?

– Представь себе, он загорелся!

– Не может быть!

– Клянусь!

– Лючка, тогда знаешь что? У меня есть кандидат на главную роль! Я нашла его сегодня!

Мы стали ходить из школы втроем. Люка иногда задерживалась и догоняла нас уже на полпути, такая вот несобранная. Однажды, когда Люки еще не было, Стаканчик спросил:

– А про какой спектакль во Дворце она говорила?

Я рассказала про рассказ “Гнев отца”, про историю в “Отраде” (конечно, в двух словах) и про Толика Морозкина, с которым мы теперь весело здоровались на переменах. (Кстати, “эксперимент” во втором “Б” благополучно заглох и мы с Томичиком вдвоем отнесли калькулятор Одьге Сергеевне.) Однажды Толик угостил меня огромным красным яблоком, я его грызла на всех переменах и даже на уроке географии, потому что наш новый географ Дмитрий Витальевич был человек снисходительный. А позавчера Толик сказал:

– Ваша подруга Люка зовет меня во Дворец детского творчества, на какую-то роль. Как вы думаете, идти?

– Конечно! Это же я посоветовала!.. Ты опять говоришь мне “вы”! Сколько можно?

– Ой… Раз в… ты советуешь, я обязательно пойду. Мама говорит, что мне давно пора заняться чем-то серьезным.

На следующий день Люка в классе сообщила мне:

– Твой Морозкин Петруше понравился, Немного зажат, но в процессе репетиций это легко снять. Зато типаж самый тот!

Я сказала, что сама она “типаж”. Уже нахваталась профессиональных словечек. И чтобы не вздумали мучить там ребенка, ему всего восемь лет.

– Под Новый, к премьере, будет уже девять. А ты давай берись за пьесу! Обещала ведь! Петруша ждет.

– Лючка, лучше я приду к вам и расскажу, как все это представляю. А вы записывайте и решайте. На то вы там режиссеры-постановщики… Книжку используйте…

Так и договорились.

…Сейчас Лючка догнала меня и Стаканчика у “Гастронома”.

– Ты всегда копаешься, – сказала я, чтобы она не начала: “Опять ушли вдвоем, да? Ладно-ладно…”

Она многозначительно произнесла:

– Я не копалась, а беседовала с Синим Булем. Между прочим, о тебе…

– Надо же! – хмыкнула я. А Стаканчик (я заметила) покраснел.

– Да. Он ухватил меня за рукав и говорит сиплым голосом: “Минтаева, передай своей Лосихе, чтобы она сказала своему Стакану, что ему будут кранты. Я даже не буду связываться, другие сделают. А Лосихе я выдергаю ноги сам…” И сказал, конечно, из чего выдергает, хам такой.

Стаканчик вдруг сдавленно проговорил:

– Это я виноват…

– Почему? Он опять пристает? – напружинилась я.

– Они подошли утром, втроем. У раздевалки. Он руки за спиной держит, все ухмыляются. “Ты видел, – говорит, – как стаканы наружу выворачивают?” И достает какую-то штуку, вроде кастета. А может, мне с перепугу показалось, что кастет. Я и двинул… как ты учила… Да не сильно двинул, опять же с перепугу, наверно. А он согнулся, замычал, сел. А Вовочка и Хомяк не двинулись, рты открыли. Я постоял и ушел… Они больше не подходили… Вообще-то я понимаю, что это гадость…

– В чем гадость? – спросила я.

– Ну… в том, что надо владеть какими-то зверскими приемами, чтобы к тебе относились, как к человеку…

– Се ля ви… – отозвалась Лючка.

– Надеюсь, больше они и не подойдут, – сказала я.

– Они-то не подойдут, – интригующе сообщила Люка. – Но Буль пообещал: “Я Лосихе и Стакану сделаю встречу с Гришей Капелькой. В тихое время в тихом месте. Он им устроит дискотеку при свете бледной луны… Слышала про Гришу Капельку?”

– Как страшно, – сказала я. Хотя по правде и впрямь стало страшновато. – Что за Капелька? Хоть бы знать, от кого погибнешь…