Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

Но никаких заповедников, конечно, не будет. Скоро городские власти продадут этот участок какой-нибудь фирме и та отгрохает здесь еще один бетонно-стеклянный офис.

Лоська тянул меня куда-то напрямик, не боясь ни крапивы, ни когтистого чертополоха. Мне-то в джинсах ладно, а он? Видать, кожа на нем задубела за летние месяцы.

– Лось, ты куда меня тащишь?

– Сейчас… уже недалеко.

Мы выбрались на окруженную репейной чащей лужайку. Посреди нее блестела болотистая лужица Вокруг стояла осока, а посреди лужицы торчала мохнатая кочка. Лоська поднял из травы длинный, как удилище прут. Шепнул, как заговорщик:

– Женя, смотри… – Он дотянулся до кочки, шевельнул на ней травяные плети. Из них… вот это да! Из них размашисто скакнули в воду две серо-зеленые лягушки. Плюхнулись и вплавь рванули к берегу. Скрылись в осоке.

Лоська заливисто смеялся.

– Интересно, да? Как в пруду у Тортиллы…

Я ладонью прошлась по его волосам-сосулькам. И подумала, что Лоська при его любви ко всякой живности, мажет быть, станет зоологом… Вдруг таким же знаменитым, как Даррелл?

Вспомнив о Даррелле, вспомнила, конечно и про “бэйливик Джерси”, где он создал свои зоопарк. Ну и, значит, про монетки – мысли вернулись к кораблям и книге.

– Лоська! Ты мне показал интересное. Теперь пойдем ко мне, я тебе тоже что-то покажу…

Он ведь еще не видел мою коллекцию!

3

Лоська монетами заинтересовался всерьез. Долго вертел, чуть не обнюхивал. Разглядывал сквозь стеклянный глобус. Опять сказал:

– Хорошо, что океанов больше, чем суши, верно?

Покачал одну монетку на ладони, будто пробовал на вес.

– Увесистая. Будто и правда целый фунт… Женя, а почему у английских денег такое название?

– Потому что “фунт стерлингов”. Это связано с какой-то мерой серебра.

– Но эти-то не серебряные?

– Нет. Если я правильно перевела, то они из никеля, а снаружи латунное покрытие… Но были в точности такие же из серебра, три тысячи штук. Специально для коллекционеров. А двести штук даже из золота…

– И тоже один фунт стерлингов?!

– Да это же просто так, для видимости! А продавали-то, наверно, за сумасшедшую цену…

Лоська хихикнул:

– Жень, а вдруг эти тоже золотые? Смотри, как блестят.

Я сказала поучительно:

– Не все золото, что блестит.

Он хихикнул опять:

– А давай распилим одну? Как Шура Балаганов гирю пилил…

– Лоська, до чего же ты начитанная личность! – восхитилась я. – Если бы еще не был такой обормот…

Он вдруг насупился:

– А я и не читал про это. Папа рассказывал. У него “Золотой теленок” любимая книжка была…

Он впервые сказал не “отец”, а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.

– Лоська, писем больше не было?

– Не было… – Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: – Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций… Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек…

Я не знала, что сказать. Стало так… будто за окнами снег пошел. К счастью, затрещал телефон.

– Лоська, извини…

Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.

– Ой, дядя Костя, я не знаю… Наверно, и без того хлопот много…

– Не много, если не нужен твердый переплет.

– Да хоть какой!

– Принято. Отбой…

На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.

Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.

– А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть…

Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про “залог”…

Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще “таких” проблем!

– Лось, ты чего?

– Я? – И эти его марсианские глазища. – Ничего… А чего “чего”?

И я поняла: решать надо сразу.

– Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.

Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня…

– У тебя же коллекция разрушится.

– Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?

Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:

– Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь… тоже…

Вот такая справедливая личность.

– Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.

– Разве в этом дело, – сказал он серьезно. Даже строго.

Понятно было, что не в этом.

– Выбирай.

– Да мне все равно. – Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.

– Ого… Это гафельная шхуна “Тиклер”. Построена на острове Джерси в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, водоизмещение девяносто три тонны… Небольшая, но красивая, верно?

– Да… А что такое “тиклер”?

– Понимаешь, у англичан такой язык… каждое слово может означать кучу вещей. Я в словаре прочитала: это и “трудная задача”, и “щекочущее перышко” и много еще всякого разного… Здесь, наверно, лучше всего “Перышко”. Летит под ветром, щекочет волны…

Лоська кивнул, но потом сказал взрослым тоном:

– Что общего между трудной задачей и щекочущим перышком?

– Потому что трудная задача это щекотливый вопрос.

– Логично, – отозвался он совсем уже как профессор. Но вовсе не по-профессорски изогнул руку и помусоленным пальцем начал тереть локоть, перемазанный не то сажей, не то черной землей.

– А еще, – сообщила я, – “тиклер” означает “прут для воспитательных целей”. Для мальчишек, которые не умываются.

Тут же мне вспомнилась Гертруда и стало стыдно за дурацкую шутку (хотя насчет перевода я не соврала). Но Лоська не обиделся. Вздохнул сокрушенно:

– Честное слово, я умываюсь. Но мама говорит, что во мне повышенное содержание электричества. Как в кошке. Оно притягивает всякий мусор и пыль.

– Тогда надо подарить тебе флакон антистатика. Будешь натираться. Это жидкость такая для мебели, что бы пыль не садилась на гладкое дерево.

– Ладно! Подари! – дурашливо согласился он. – Как бы ко дню рождения!

– А когда у тебя?

– Был уже. Пятнадцатого августа. Целых десять лет стукнуло… – Он сменил тон. – Ты не обижайся, что я в гости не позвал. Мы с мамой решили ничего не отмечать, пока папа не вернется…

– При чем тут гости! – Я чувствовала себя свиньей. – Сказать-то мог! Я бы подарила что-нибудь. А то ты мне вон какой подарок, а я…

– А ты монету с “Перышком”…

– Ну, Лоська… это даже и не подарок.

У меня вертелись слова, что это как бы талисман дружбы, но я постеснялась. Да он и без слов понял.

– Ладно. Тогда подари мне иголку и нитку. Или дай на время. Я пойду в ванную и зашью штаны. Разодрал в колючках…

– Чадо ты непутевое, – (это мамины слова), – где разодрал. Ну-ка…

Сзади и правда была дырища. Среди складок не очень заметно, а если растянешь – ого…

– Снимай, я сама зашью.

– Нет. Не сниму… У меня на плавках сбоку дырка.

– Балда! Больно мне надо разглядывать твои дырки… Ты вот что, давай штаны, а сам иди в ванную, как собирался, и оттирай суставы. А можешь и всего себя. Мочалка и мыло на полке, полотенце возьмешь зеленое, с крючка… Имей в виду, с таким черным я с тобой больше никуда не пойду.

– Только ты не приходи меня опять мочалить…

– Всю жизнь мечтала! Запрись на все засовы.

В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра – кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. “Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта…”

Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге – тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам – наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.