Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 14

– Эх как ты натерпелся, бедолага, – вздохнул Будимов. – Я понимаю, это с непривычки… А логика… она, брат, диктуется жизнью. Когда живем в таком бандитском мире, не до нежных чувств…

– Вы еще скажите: “Лес рубят – щепки летят…”

Виктор Викторович встал.

– Ну ладно, пойду я… Ты, Илья, остынешь, поразмыслишь… А потом поживешь и поймешь, как все в жизни непросто. Грамотный же парень-то…

– Я поживу… и надеюсь, что доживу до одной хорошей поры…

Мама опасливо качнулась на стуле. Будимов глянул с живым интересом:

– Это до какой же?

– До той, когда все эти ваши “силовые ведомства” будут объявлены преступными организациями. Как в свое время СС, СД и СА.

– Илья! – мама привстала.

– Да ладно, пусть выговорится, – махнул рукой Будимов. – Ты, Илья, только в другом месте этого не скажи.

– А я уже сказал.

– Где?

– В машине. Этому мордастому сержанту…

– Ну, ему-то что! Он утрется… А ты все же не забывай, что и отец твой был милиционером.

– Был да перестал… как раз поэтому.

– В общем-то да… И ты, Илья Сергеевич, достойный наследник своего папы. Он всю жизнь кидался в бой за идеи, без щита и забрала…

– И потому у него не открылся парашют. Да? – негромко, но со звоном сказал Илья. И ушел назад, за дверь. Будимов странно дернулся и приоткрыл рот. Мама уронила вдоль стула руки.

Потом она провожала Будимова, извинялась за Илью и была совсем не такая, как в начале разговора. Виноватая и суетливая (мне даже обидно сделалось). Вернувшись в большую комнату, мама принялась неуверенно ругать Илью. Как, мол, он так мог вести себя с Виктором Викторовичем, который по сути дела спас его…

Илья огрызался из “детской”:

– Потому что он такой же, как они. И спас по знакомству, а не ради справедливости… Ты посмотри, мы живем как в оккупированной стране. На каждом углу эти , обвешаны дубинками, наручниками, рациями, пистолетами, как новогодние елки игрушками. Сирены их воют на улицах без умолку. А какой прок? Хоть одно заказное убийство раскрыто? Валютчики нагло торчат на каждом углу, наркотиками торгуют в любом квартале, бандюги открыто разъезжают на мерседесах, а они с ними за ручку здороваются! Даже в “Криминальной панораме” это показывали… А ты знаешь, как их следователи выбивают показания? Слышала, что такое “слоники” и “ласточки”?..

Мама наконец не выдержала, закричала:

– Где же ты раньше-то был?! Почему не возмущался?! Потому что до нынешнего дня лично тебя это не касалось?!

Илья помолчал в детской и ответил неторопливо, даже с расстановкой:

– Нет, почему же? Я возмущался. Просто ты не обращала внимания. А кроме того… да, ты права. Я знал все это теоретически, а теперь испытал на своей шкуре. В этом есть свой плюс, практический опыт незаменим…

– Ты болтун! Что за глупость ты брякнул насчет парашюта! Виктор Викторович… он еле на ногах устоял от обиды.

– Переживет… – хмыкнул Илья. Мама собралась возмущаться снова, но раздался звонок.

Это пришел дядя Костя.

Я поняла, что разговор теперь пойдет по новому кругу, и ушла к себе, задернула занавес. Разговор и правда состоялся, но не такой, как я ждала. Мама в нем почти не участвовала. А Илья и дядя Костя пришли в “детскую” и сели у стола с зажженной лампой. Я их не видела, но голоса слышала прекрасно. Только ничего не понимала: брат и дядя Костя говорили по-немецки. Они спокойно так говорили, даже посмеивались иногда, и я тоже успокоилась. Мне показалось, что дядя Костя нашел для Ильи нужные доводы, сумел “привести мальчика в нормальное состояние”. Под конец дядя Костя даже сказал:

– Ладно… “Нихт шиссен”, как говорили “дойче зольдатен”, когда начинали понимать, что пора прекращать мировую войну… – Это была любимая дяди-Костина поговорка.

О том, что случилось на следующий день, мама говорила: “Уму непостижимо!..”

Оказалось, что после уроков Илья встретился с дядей Костей и они вдвоем пошли в седьмое отделение. Дежурный их остановить не решился (полковник идет, в форме). Они вошли в тот самый кабинет, там было несколько милиционеров и среди них (вот удача-то) старший сержант Панкратьев. Дядя Костя спросил у Ильи, для уточнения:

– Вельхер? – (то есть “который?”)

– Дизэр, – Илья подбородком показал на Мордастого. (“Этот”.)

– Зер гут, – сказал дядя Костя (что не требует перевода). – Пока уходим. Теперь как у Гамлета в переводе Пастернака: “Дальнейшее – молчанье”.

И они ушли под недоуменное молчание милицейских чинов.

Видимо, дяде Косте не составило труда узнать домашний адрес старшего сержанта Панкратьева. Вечером он пришел к Мордастому домой, позвонил у двери на третьем этаже. Панкратьев открыл сам. Дядя Костя (деликатный, сдержанный и – когда без погон – похожий на учителя истории) сгреб Панкратьева за грудь, выдернул в коридор и дал про морде. Раз, второй. Швырнул его в угол. Мордастый заверещал и стал выдергивать из брючного кармана пистолет. Дядя Костя дождался, когда он выдернет, выбил пистолет ногой, вынул из него обойму, выщелкал на ладонь патроны и кинул их в открытую дверь квартиры. Туда же бросил пустой магазин и разобранный в две секунды пистолет. Затем снова сгреб Мордастого и последним ударом отправил его вслед за пистолетом.

После этого дядя Костя отряхнул о пальто ладони и пошел вниз по лестнице. В квартире вопили Панкратьев и какая-то женщина. Никто, однако, за дядей Костей не бросился…

(Илья мне говорил потом, что у Мордастого не полагалось быть пистолету, милицейским сотрудникам запрещено держать оружие дома. Однако пистолет был. Может, Мордастый носил его с собой вопреки инструкции, а может, собирался на какое-то “боевое задание”. Хорошо, что у дяди Кости афганский опыт…)

Конечно, старший сержант Панкратьев запомнил дядю Костю. Поднялся шум, на полковника К.П.Ерохина пошел рапорт по месту службы, в штаб дивизии. Однако товарищи и ближнее начальство дяде Косте сочувствовали. К тому же во время скандала Мордастый был не “при исполнении”, дядя Костя к нему пришел тоже без формы. Так что случай этот можно было рассматривать лишь как “столкновение на почве личной неприязни”.

Правда, более высокое начальство полковника Ерохина недолюбливало и пообещало ему увольнение со службы. Дядя Костя дожидаться не стал, сам подал рапорт об уходе в запас. При этом он чего-то “не дослужил”, потерял какие-то суммы, но не жалел. Признался, что “удовольствие того стоило…” Мама отчаянно тревожилась. И за дядю Костю и главным образом за Илью. Ей казалось, что теперь милиция обязательно поймает его снова и “сведет счеты”.

– И с тобой тоже! – Это она дяде Косте.

Тот заверил маму, что “никто никого больше не поймает”. А Илье и мне объяснил подробнее:

– Не следует сбрасывать со счета факт, что в нашем городе прописаны полтора десятка ребят из моего батальона. Некоторые из них живут на свете благодаря мне… так же, как я благодаря им. Так что “нихт шиссен, мальчики”. Будем привыкать жить мирно…

Расставшись с погонами, дядя Костя поступил работать заместителем директора в фирму “Стройметалл” (видимо, там зачем-то нужны были люди с боевым опытом). И даже (по некоторым слухам) собрался жениться. Но раздумал. Так и жил холостяком, по-прежнему заходил к нам “на чаек”. О случае с Мордастым он и Костя не вспоминали.

А я иногда вспоминала – молча, сама с собой. И все больше понимала, что дяди-Костина помощь была для Ильи важнее, чем помощь Будимова. Виктор Викторович, разумеется, вытащил Илюху из милицейских лап и спас от многих неприятностей, но… но не от обиды, не от горечи и страха. А дядя Костя… Илья высказался по этому поводу лишь однажды:

– Конечно, в мировом масштабе это тоже не выход. Частный случай. Но знаешь, Женька, насколько легче стало на душе…

Я кивнула. Еще бы! Душа – это главное…

Однажды утром (в марте, кажется) Илюха и я сидели дома и смотрели “Новости”. Мы вернулись так рано из школы, потому что ее объявили заминированной. Какие-то пацанята звякнули об этом по директорскому телефону. Кстати, пацанят скоро нашли. Сперва взяли одного (будто бы по голосу вычислили) надавили на него в милиции, он выдал второго. Видать, умело надавили, если мальчишка назвал товарища (хотя, возможно, обошлось и без “клюшки”). Вскоре все телеканалы области трубили, что наконец-то “правоохранительные органы отыскали террористов”. Одному было одиннадцать лет, другому десять. Они это звонили в школу или нет, поди определи. Ни свидетелей, ни технической экспертизы (так Илья говорил) Главное, что “сами признались”! И справедливый суд их тут же приговорил к аресту на десять суток с содержанием в детприемнике (“Больше мы ничего, к сожалению, не можем”, – сокрушалась похожая на продавщицу дама-судья).