Самолет по имени Сережка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 24

– Ушла сдавать молочную посуду.

– Почему она обязательно уходит, когда я звоню? То в магазин, то к себе домой, то еще куда-то…

– Ну… у нее такой распорядок. Тоже режим дня.

На четвертый день мама не выдержала:

– Вот что, голубчик! Ты, наверно, что-то натворил, и Надежда Михайловна уходит нарочно, чтобы не выдавать тебя. Я ее знаю: и врать не хочет, и тебя жалеет.

– Да ничего я не натворил! Честное слово!

– Попроси ее завтра в пять часов быть дома обязательно.

Вот и все! Куда денешься? Можно протянуть еще сутки, но это будет сплошная маята, ожидание маминого негодования.

– Что ты там сопишь в трубку? А?.. Ро-ман…

– Мам… я уж лучше сразу признаюсь…

И признался.

Ох что было! И какой я бессовестный обманщик, и от интерната мне теперь не отвертеться никакими способами, и не будет мне прощения до конца жизни, и…

– Ну, мама! Ну, я же хотел, чтобы ты отдыхала спокойно!

– Я совершенно спокойна! Потому что сию минуту иду на станцию и утром буду дома!

– Господи, да зачем? Мы с Сережкой тут управляемся совершенно отлично! И еду готовим, и деньги экономим, и…

– Передай своему Сережке, что вздрючка вам будет одинаковая! По первому разряду!

Я передал тут же: Сережка стоял рядом.

– Подумаешь, – вздохнул он. – Мамина вздрючка не страшная…

Он словно забыл, что мама-то – не его. Или не забыл, но все равно… Вспомнил, как был когда-то Лопушком?

– Мама, не надо приезжать!.. Ну, позвони тете Эле, пусть она с Ванюшкой у нас поживет!

– Тетя Эля на даче! У нее-то есть полная возможность отдыхать по-человечески!

Мама велела нам запереться, никому не открывать, не высовываться из квартиры и ждать ее возвращения. «И уж тогда я поговорю с тобой как полагается!» Запищали короткие гудки.

– Вот так… – Я поник, будто приговоренный преступник.

– Обойдется, – отозвался Сережка. Не очень, правда, уверенно. – Я вызову огонь на себя…

– У мамы хватит огня на двоих.

– Лишь бы не сказала, чтобы я больше здесь не появлялся…

– За что?! – взвился я. – За то, что ты со мной нянчился?!

Он ответил еле слышно:

– Не нянчился, а дружил.

– Если она что-нибудь… я тогда… куда-нибудь… Вместе с тобой! В самое дальнее пространство, навсегда!

– От мамы-то? – грустно усмехнулся Сережка.

Мы с полчаса сидели молчаливые и подавленные. И вдруг опять затрезвонил телефон.

– Здравствуйте, Рома! Это вас беспокоит Евгений Львович. Мне только что звонила ваша мама и обрисовала, так сказать, ситуацию… Она в большом расстройстве…

– Ну и зря, – буркнул я.

– Совершенно с вами согласен! Понимаю, что вы вполне могли бы вести самостоятельный образ жизни. Но мы должны учитывать свойства женского характера. Поэтому возник такой вариант: что если мне поквартировать у вас, пока Ирина Григорьевна отдыхает? Разумеется, если вы не возражаете…

Конечно, я не возражал! Вариант был не самый приятный, но все же лучше, чем завтрашнее возвращение мамы.

И Сережа вроде бы обрадовался:

– Вот и ладно. А то тетя Настя уже ворчит, что я от дома отбился.

– Но приходить-то будешь? – всполошился я.

– Каждый день!

Евгений Львович перебрался к нам в тот же вечер. С «командировочным» чемоданчиком. Вел себя очень скромно. Опять сказал, что верит в мою самостоятельность, но мужчины должны уступать женщинам в их слабостях. Заявил, что ни в коем случае не ляжет на мамину кровать, будет спать на раскладушке.

– Я ведь, Рома, человек неприхотливый…

Сережа торопливо попрощался и убежал.

А я в тот же вечер убедился, какой замечательный человек Евгений Львович.

Раньше я относился к нему прохладно. Поведение его казалось мне наигранным. А теперь я понял: просто у него такое воспитание, такие манеры. И что ни говорите, а он спас меня сегодня.

Перед ужином он сходил на вечерний рынок, принес помидоры и научил меня делать с ними вкуснейшую яичницу. «По-испански!» Потом заварил очень душистый чай. «Учитесь, Рома, чай – это совершенно мужское дело». А после ужина сели мы за шахматы.

Сережка в шахматах был слабоват, и я соскучился по настоящей игре. А сейчас отвел душу. Правда, не выиграл ни разу, но зато Евгений Львович показал мне два интересных дебюта…

Перед сном он зашел ко мне, присел в бабушкино кресло, мы слово за слово разговорились о всяких делах. Евгений Львович вспомнил, как был мальчишкой, как они с ребятами из просмоленного картона смастерили индейскую пирогу и потерпели на ней кораблекрушение во время грозы и ливня.

– Но все обошлось без драматических последствий, все умели плавать… Кстати, Рома, вы не пробовали учиться плаванию? Я понимаю, что… известные обстоятельства… они затрудняют дело, но тем не менее.

– А я умею! Меня Сережка научил недавно!.. Ой, вы только не проговоритесь маме…

– Ни в коем случае… А что за Сережка?

– Но вы же его видели! Сегодня!

– А! Выходит, вы хорошие приятели? А я, признаться, думал, это случайный мальчик, сосед со двора…

– Почему вы так решили?!

– Ну… по правде говоря, мне показалось…

– Что?! – насторожился я.

– Да ничего. Я, видимо, ошибся… Показалось, что у него с вами мало общего. Почудился, так сказать, недостаток интеллигентности в облике этого молодого человека…

А какой у Сережки облик? Самый для меня хороший – Сережкин!

Я сказал очень твердо:

– Евгений Львович, внешний вид тут ни при чем. Сережка – мой лучший друг. Вернее – он единственный.

– Понимаю вас, Рома. Извините… Но вы неправы в одном: Сережа, возможно, ваш лучший друг, но не единственный. Вам не следует сбрасывать со счетов меня… Спокойной ночи, Рома.

– Спокойной ночи…

Утром Сережка появился рано. Евгений Львович только еще приготовил завтрак (я бессовестно проспал).

– Ромка, привет! – И Евгений Львовичу: – Здрасте…

– Здравствуйте, молодой человек. Позавтракаете с нами?

Сережка не отказался. Охотно умял свою порцию салата и пшенную кашу с тушенкой. Но завтрак прошел в молчании.

Потом я и Сережа отправились на озеро. Я крутил колеса, Сережа топал рядом. И вдруг сказал:

– Как-то странно он ко мне приглядывался…

– Кто?

– Этот… Евгений Львович.

– Он тебе не нравится, да?

– Ну, почему не нравится? Не знаю… Мы же совсем не знакомы.

– По моему, он хороший дядька.

– Тебе виднее… – Это у Сережки прозвучало примирительно. И все же я почуял: что-то здесь не то.

Но потом было озеро, брызги, горячий песок. Счастье…

А вечером, за ужином, Евгений Львович обронил:

– Гуляли с вашим другом?

– Естественно…

– Кстати… кто его родители?

– Не все ли равно? – Я малость ощетинился.

– Да нет, я без всякого умысла. Просто из любопытства…

– Мамы у него нет. А папа… он, по-моему, плотник. Ну и что?

– Абсолютно ничего, почтенная и древняя профессия, сам Иисус Христос был плотником… Только посоветуйте Сереже – чисто по дружески – не втягивать воздух, когда он ест помидорные ломтики. Из-за этого летят брызги, и… ну, вы понимаете.

Я сказал напрямик:

– Евгений Львович! Почему вы его невзлюбили? Так сразу!

– Я? Бог с вами, Рома! Я готов согласиться, что у вашего друга масса достоинств. Но меня тревожит вот что…

– Что «вот что»?

– Мне кажется, вы слишком подчинены его влиянию. Это при вашем-то развитии! Ваш интеллект не должен быть закрепощен.

– Я нисколько не подчинен! Наоборот! Сережка, что я скажу, то и делает! Даже не знаю почему!..

– Это внешне, Рома. А по сути дела…

– И по сути! И по-всякому!.. Вы же его совсем не знаете!

В самом деле! Знал бы он, что умеет Сережка!

– Ну, хорошо, хорошо. Простите ради Бога! Я не коснусь больше этой темы, раз она вам неприятна.

Я промолчал: в самом деле, мол, неприятна, учтите это.

Он, однако, не учел:

– Впрочем, несмотря на внешнее отсутствие просвещенности, внутри у этого мальчика чувствуется нечто…