Самолет по имени Сережка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

И пошел. Как-то странно пошел – словно тая и уменьшаясь в солнечном свете. Вот-вот исчезнет совсем.

И мне вдруг почудилось, что я вижу его последний раз.

– Сережка-а!!

Нет, я не закричал. Это лишь внутри меня возник такой отчаянный крик. А на самом деле я сказал одними губами:

– Лопушок…

Он оглянулся. Неужели услышал? Или догадался?.. Подбежал.

– Ромка, ты что?

Я дышал почти со слезами.

Он вдруг наклонился надо мной. Тепло прошептал мне в ухо:

– Ром, я знаю, чего ты боишься. Не бойся… Я тебя никогда не брошу… – И умчался за угол.

А я сидел пристыженный и счастливый, пока не подошла мама.

Часть вторая

Никто не разбился…

Путь в высоту

Я надеялся, что Сережка-самолет появится в моем сне. Однако всю ночь проспал без всяких сновидений.

Воскресный день мы провели с мамой. Сперва она возила меня в парикмахерскую. Я эту процедуру не терпел. Мастерицы всегда шептались между собой: «Такой симпатичненький и такой несчастный…» А со мной были приторно-ласковыми. Но пришлось вытерпеть. Потом заехали к тете Наде, которая должна была поселиться у нас, когда мама уедет в профилакторий. Тетя Надя угощала нас молоком и свежими капустными пирожками – я их люблю так, что мама каждый раз боится: «Ты лопнешь по швам».

Дома до вечера занимались мы уборкой. И я опять улегся рано. Сказал, что устал после всех дневных дел.

Я долго не засыпал. Уже и мама легла, и стихли на дворе все голоса, умолкла Гришина гитара. Ночь… Даже далекие трамваи перестали погромыхивать. Ни звука…

Но нет, один звук я различил. На балконе… Когда же это я успел уснуть? Я быстро сел.

– Это ты, Сережка?

И тут же – знакомый веселый полушепот:

– А кто же еще? Я ведь обещал быть в понедельник, а сейчас уже час ночи, воскресенье кончилось.

Он был привычный, в своей бейсбольной кепке, клетчатой рубашке и разлохмаченных у колен штанах. От него пахло теплой уличной пылью и велосипедной смазкой.

– Ромка, ты готов?..

И все было как в прошлый раз!

Лестница, велосипед, стадион… Самолет. Кабина… Старт!

И редкие огоньки города внизу. И желтое небо на севере, и розовая луна – теперь уже совсем круглая.

– А спускаться будем у болота? Чуки разожгут костры?

– Да, – отозвался Сережка из динамика. – Но не сразу. Сперва потренируйся в другом месте.

– Где?

– Вот здесь. Внизу…

К тому времени мы опять летели среди светлых облачных столбов, а землю скрывала от нас курчавая, освещенная луной пелена. Словно усыпанное хлопком поле.

– Вот на это поле и садись… Не бойся, там под туманом сразу твердая поверхность.

Я послушался. Убрал газ. Полого вел самолет вниз. Клочья тумана понеслись мимо кабины. Колеса толкнулись и побежали по чему-то гладкому. Все тише, тише. И машина замерла.

– Выбирайся, – велел Сережка.

Я откинул дверцу. Самолетные колеса прятались в клочковатом тумане. Спускаться в этот туман было страшновато.

– Трусишка зайка серенький… – насмешливо пропел динамик. И… я оказался сидящим по грудь среди облачных хлопьев. На чем-то ровном и твердом.

А Сережка – не самолет, а мальчишка – бежал ко мне, разгоняя эти хлопья ладонями. И смеялся.

Он сгреб меня, отработанным приемом кинул себе на спину, я обхватил его за плечи.

– Сережка, мы где?

– На седьмом небе! Или на двадцать седьмом, не знаю!.. Здесь Туманные луга! Хочешь погулять?

– Без кресла? Тебе же тяжело!

– Нисколечко! В тебе теперь… облачная легкость! – И он заскакал со мной, как старший брат с малышом на закорках. А в клочьях тумана мерцали искры лунного света.

– Сережка! Значит, мы на высоте?

– Еще бы! На высотище!

– Здесь тоже Безлюдные пространства?

– Конечно! Только другой слой!

– Четвертое измерение?

– Не знаю! Может, сороковое! – Он все скакал, вскидывая ноги – так, что из тумана выпрыгивали его блестящие под луной коленки… И вдруг – скользящее торможение! Словно Сережка проехался по льду.

– Ой!! – завопил я. Потому что перед нами открылся черный провал. Бездна. Все ухнуло и задрожало во мне. А Сережка осторожно качался на краю пропасти. Вместе со мной. – Упадем ведь!!

– Не бойся, Ром… Смотри, чуки внизу разожгли костры!

Я боязливо глянул из-за Сережкиного плеча. Две цепочки оранжевых огоньков мерцали далеко-далеко внизу.

– А вон и главный знак, – озабоченно сказал Сережка. В стороне от цепочек горел составленный из костров пятиугольник.

– Почему он главный? – прошептал я, замирая. Уже не от страха, а от предчувствия новой сказки.

– Потому что чуки починили тротуар… Скорей!

Сережка оттащил меня от провала. Довольно бесцеремонно ссадил со спины на твердое. И… я без всяких карабканий очутился в пилотском кресле.

– Ловко я научился? – довольно спросил Сережка из динамика.

– Ага, ловко… А что теперь?

– Запускай! Полетели…

Я вел самолет над Туманными лугами, пока Сережка не разрешил пробить облачный слой. Я опять увидел посадочные огни.

– Садись, Ромка…

Я умело, уже без опаски, посадил машину у Мельничного болота. И сразу оказался на прохладном песке. Темные мохнатые чуки бросились было прочь, но один робко задержался.

– Иди сюда, мой хороший, – сказал я ему, словно знакомому коту.

Он подковылял на лапах, похожих на корни выкорчеванного пенька. Я погладил его по косматой макушке. Чука пофыркал и заспешил прочь.

Подбежал Сережка. Встал надо мной, переступил на песке и сказал глуховато, словно издалека:

– Ромка… Хочешь теперь в Заоблачный город?

– Конечно хочу! Летим!

– Туда нельзя лететь. Надо пешком. Вон там…

Он показывал на знакомый тротуар, тянувшийся от коллектора. Теперь другой конец тротуара не прятался в темном саду. Светящейся ломаной лентой доски поднимались над черной чашей и наклонно уходили в небо. Оно стало темно-зеленым, с редкими звездами. Тротуар вдали делался тонким, как нитка, и терялся среди звезд.

– Это же очень далеко, – прошептал я.

– Не очень… – Сережка взял меня на руки. Не посадил на спину, а держал перед собой. Я левой рукой обнял его за шею.

Сережка ступил на упругие доски. За спиной у нас потрескивали костры. Я чувствовал, как чуки смотрят нам вслед.

Сережка подхватил меня поудобнее и понес. Вверх, вверх…

И скоро земля осталась далеко внизу.

Заоблачный город

Теперь это был не тротуар, а повисший в пустоте дощатый мост. Бесконечный. Узенький, шаткий, без перил. Сережка балансировал и качался на нем. И я качался – на руках у Сережки.

Но большого страха не было. Так, некоторое замирание под сердцем. Скоро все стало привычным. И чтобы показать, что мне вовсе не боязно, я спросил небрежным тоном:

– Как же они тут держатся, доски-то? Совсем без подпорок…

Земля была далеко внизу, она угадывалась там сгущенной тьмой, в которой дрожали одинокие огоньки. Внизу, вверху и со всех сторон висели просвеченные луною кучевые облака (а самой луны я не видел, где-то пряталась).

Сережке было тяжело, поэтому он ответил не сразу:

– Местами есть подпорки… Посмотри…

И правда, я тут же разглядел, что снизу из облаков торчат кое-где всякие сооружения. Иногда – решетчатые стрелы кранов, иногда – кирпичные заводские трубы или верхушки похожих на домны башен. А в двух местах я увидел светлые (наверно, мраморные) колонны – вроде тех, какие окружают греческий Акрополь…

Но, конечно, эти опоры были не по правде, а для видимости. Может, для того, чтобы путь не казался очень опасным…

Сережка споткнулся, остановился на миг.

– Ты ведь уже измучился, вон сколько идем… идешь то есть. Посади меня на доски, отдохнем.

– Нельзя здесь отдыхать, Ромка. Такое правило…