Ржавчина от старых якорей - Крапивин Владислав Петрович - Страница 10

Я нащупал ногами дно. С набежавшим гребнем выбрался на мелководье, встал по колено в отбегающей воде. Раскинул руки, с благодарностью судьбе глянул в безоблачное небо. Сердце колотилось отчаянно. Страха, однако, уже не было. Как-никак я оказался победителем… И море напоследок решило дать мне урок. Чтобы не зазнавался. Подкравшаяся сзади волна так шарахнула меня в спину, что я кубарем покатился по гальке, обдирая локти и колени.

Вода схлынула. Я увидел, что сижу в двух метрах от своих мятых «шмоток». Встал. Колени кровоточили. Наплевать. Главное. что жив…

Неподалеку сидели на ярком полосатом пледе два молодых кавказца. Они качали головами, цокали языками и смотрели на меня со смесью осуждения (вай, какой неосторожный!) и восхищения (вай, какой бесстрашный!). Потом торжественно подняли искрящиеся стаканы с желтоватым вином. Я помахал им рукой.

Я был бы не прочь, чтобы эти симпатичные южане пригласили меня в компанию и налили мне стакан. Однако они ограничились тостом в мою честь. Ну, спасибо и на том. А выпить я мог и без компании, сам с собой.

Через пляж тянулся к морю ажурный мостик. Он вел, к стоявшей над морем площадке под тентом. Там явно располагалось кафе. Я смыл с ног жидкие струйки крови, выжал ближней будочке плавки, натянул на мокрое тело мятые брюки и рубаху и двинулся праздновать победу над морской стихией (вернее, над самим собой, стихии было на меня – тьфу!).

Кафе называлось, кажется, «Поплавок». Площадка держалась на хлипком каркасе, сваренном из железных реек и уголков. Она сотрясалась при каждом накате волны. Сквозь щели в досках на ноги посетителям летели брызги. Две девицы за соседним столиком повизгивали. Но без досады, весело. Видимо, воспринимали брызги, как часть морской экзотики. За нее можно было приплатить сверх прейскуранта.

Как я и ожидал, море вымыло из меня дурное настроение. Приключение среди волн я теперь вспоминал с удовольствием. Даже боль содранных колен не досаждала, а вызывала память о солнечных днях в летнюю пору детства. Я стал весело изучать меню.

И… сколько в жизни бывает забавных сцепок разных понятий. В разделе салатов и закусок я вдруг прочитал: «Маслины»… Ну как было не вспомнить недавнего знакомца в желтой майке! И сейчас его слово «дядя» вызвало у меня только беззаботный смех. Нет, голубчик, солидные дяди не суются очертя голову в штормовой прибой…

А кроме того, я был просто рад. Наконец-то попробую маслины.

Хотите верьте, хотите нет, но до той поры я ни разу не пробовал маслин. Даже не видел их. Это сейчас в любом продуктовом магазине – маслины с косточками и без, маслины испанские и греческие, маслины с начинкой из анчоусов и крабов… А гастрономический опыт пятидесятых годов был не в пример беднее нынешнего. О маслинах я читал лишь в книжках Катаева и других писателей-черноморцев. И опять же у Паустовского. И знал, что маслинами любят заедать виноградное вино одесские грузчики. Знал из анекдота. Помните? Собрались биндюжники выпить, а закуски – на всех одна маслина. Подвесили ее на нитке. Выпьют – подтянут, понюхают. А один недотепа лизнул. Его – трах по уху! «Ты шо, Жора, объедаться пришел?!»

Как ни странно, этот древний анекдот я услышал довольно поздно, уже в студенческую пору. Точнее, год назад до поездки в Крым.

После третьего курса пятеро студентов журфака (я в том числе) были посланы в Ленинград, на практику в многотиражку завода «Полиграфмаш». В обмен на два линотипа, которые завод предоставил университетской типографии. Так по крайней мере утверждал один из практикантов, Слава Шугаев – будущий известный прозаик и преподаватель Литературного института. Руководителем группы поехал с нами Валентин Андреевич Шандра, наш наставник по газетному делу.

Он-то, Валентин Андреевич, и рассказал за столом этот анекдот, когда мы в спальне общежития (в одном из корпусов знаменитых Двенадцати коллегий, где располагался Ленинградский университет) собрались отметить начало практики. Вшестером. Валентин Андреевич, позабыв про табель о рангах, веселился с нами наравне. И когда мы посетовали на скудость закуски, как раз и вспомнил про единственную. маслину…

Кстати, «посидели» мы тогда изрядно, не хуже одесских биндюжников (о которых, помню, дружно исполнили, среди прочих, известную песню). Надеюсь, Валентин Андреевич простит, что я делаю эту историю достоянием гласности – четыре с лишним десятка лет прошло…

Ну вот, а там, в кафе «Поплавок», я увидел маслины в меню. И конечно, немедленно заказал их. Вместе с бутылкой рислинга и неизменным блюдом курортных забегаловок – люля-кебаб.

Мне показалось, что надутая пожилая официантка глянула на меня странно. Но не придал значения.

Маслины, принесенные на десертном фаянсовом блюдце, оказались похожими на мелкие черные сливы. Я понятия не имел, каковы они на вкус. Думал, что сладкие, вроде тех же слив или винограда, только с особым «маслинным» ароматом.

Я с маху вылил в себя стакан рислинга, вспомнив любимое выражение Константина Георгиевича – «стакан вина, выпитого натощак». Подождал, когда рислинг с ласковым щекотаньем разбежится по жилкам. Подтянул блюдечко и сказал футболисту Маслине: «Ну, дружище, теперь я тебя съем. Чтобы не обзывался…» Взял маслянистый мягкий шарик, раскусил…

Мамочка моя! Как люди это едят?!

Гадость была несусветная. Что-то едкое, соленое, с запахом, от которого жгутом скрутило язык.

Я мигал, сидя с полуоткрытым ртом. И мне казалось, что надутая официантка, поглядывает издалека с ехидством. Лишь это якобы поглядыванье заставило меня сжевать маслину до конца. Мало того! Проглотив еще полстакана, я сжевал вторую маслину. Подвиг этот потребовал от меня не меньшей храбрости, чем недавнее купание в волнах. Потом украдкой (очень украдкой, чтобы не заметил ни один человек) я одну за другой отправил маслины через железные перила, в пенный накат…

Остатки рислинга и люля-кебаб в какой-то степени перебили впечатление от маслин. Однако не совсем. Едко-соленый вкус ощущался во рту еще очень долго. Даже тогда, когда я в душном рейсовом автобусе ехал из Алушты в Симферополь.

За окнами тянулся желто-зеленый – местами с кустарником, местами с осыпями – склон. На нем четко выступали громадные буквы: СЛАВА КПСС. То ли их выстригли на горной растительности, то ли возделали плугом. Я прикинул реальный размер букв, подивился масштабам работы и подумал: «Если бы просто СЛАВА, тогда еще ладно, будто в мою честь. А при чем остальное?» Это во мне еще играл искристый рислинг.

В Симферополе я очень удачно пересел на севастопольский автобус. Подремал. Попробовал посочинять стихи о крымских впечатлениях, но не преуспел в этом деле и без досады тормознул творческий процесс.

Автобус ехал неспешно и подкатил к городу, когда над бухтами уже золотилась россыпь огней и мигали маяки. Пахло нагретым за день песчаником скал, морем и соляркой от стоящих в ближней бухте катеров. На душе было хорошо. Правда, я не нашел Леонида, но день все равно не казался потерянным. Наоборот! Особенно, если помнить мою храбрую (теперь казалось – храбрую) вылазку в штормовую зыбь.

Но что-то неясное беспокоило меня. Смутное, не имеющее названия желание. Какая-то неутоленность. Я напряг мысли и чувства. Прислушался к себе. И вдруг понял, в чем дело.

Мне очень хотелось маслин.