Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович - Страница 33

Оське понравилось. И он тогда сказал сердито:

– А почему вы это не дописали?

– Как-то все не мог собраться. А потом стало казаться, что чушь…

– Никакая не чушь. Наоборот!

– Может, ты и прав. Надо будет перечитать…

И сейчас Оська понял, что никуда не денешься, долги надо платить. На следующий день принес тетрадь и, сопя от неловкости, сунул Ховрину.

Ховрин внимательно прочитал все страницы (Оська вздыхал и томился). Ховрин мизинцем поскреб шрам на вмятой щеке.

– Кое-что можно было бы чуть поправить и напечатать…

– Что? – перепугался Оська.

– Да вот, хотя бы самое начало. Лирическая публицистика, если можно так выразиться. “Вот так и закончилась дружба,,,”

– Ой, я не хочу про это!

– Видишь ли… ты не хочешь, а многих людей эти строчки заставят вздохнуть и задуматься. Можно ведь убрать из текста имена и лишние узнаваемые детали. Главное тут – настроение. Это будет не частный случай, а, так сказать, обобщение…

Ховрин умел уговаривать.

Заметку (или как это еще называется?) напечатали через неделю. Начиналась она словами “Был у меня друг, настоящий…” А кончалась так: “Теперь уже ничего нельзя изменить. Тут даже бесполезно сравнивать, кто больше виноват. Просто мы оба оказались разные, только сначала про это не знали. Будто долго шли по одной дороге, и вдруг развилка…”

В классе Оську почему-то не поддразнивали, даже ничего не говорили. Только поглядывали с пониманием. А Тюрин… он даже и не поглядывал. Просто держался так, будто никакого Оскара Чалки нет и никогда не было на свете.

А потом поместили в “Посейдоне” еще одну Оськину заметку. Над заголовком было написано: “Странички из дневника”. А название – “Мурка и горький лед”. Конечно Ховрин кое-что поправил, вычеркнул, расставил абзацы. Но в общем-то осталось все почти так, как в тетради.

“Наш город совсем заледенел, будто его злой волшебник перенес в другое пространство, в антарктическое какое-то. Всюду ледяная кора и сосульки-сталактиты. И обидно, что даже сосать их нельзя – сплошная соль и горечь.

На нашей улице есть старинный дом, у него в фундаменте углубления, будто пещерки. Там раньше были подвальные окошки, а потом их замуровали.

Однажды я иду мимо этого дома из школы, а у фундамента сидят на корточках три первоклассника: Павлик, Тарасик и Дима. Три друга. Сидят и спорят и что-то копают. Я подошел. Оказалось, что одну квадратную пещерку сплошь перекрыли сосульки – будто толстенной ледяной решеткой. А за этой решеткой мяукает кошка. Как она туда попала? Она уже еле слышно мяукала, словно была без сил.

Павлик, Тарасик и Дима старались выломать сосульки, но те были могучие. Я говорю:

– Что вы такие несообразительные! Надо палкой, как рычагом!

Они обрадовались, побежали, нашли обрезок железной трубы, разбомбили лед. Дима вытащил кошку. У нее на усах были застывшие капли и между пальцами ледышки. Дима поскорей засунул ее под куртку и сказал:

– Мурка, Мурка, сейчас пойдем ко мне домой, к бабушке.

Я спросил:

– А бабушка тебя не выгонит с бродячей кошкой?

Он даже обиделся:

– У меня бабушка не злодейка, а наоборот.

И они убежали.

Назавтра я повстречал их в школе.

– Дима, как там Мурка?

Дима сказал, что она ожила. Сегодня угнала от бабушки клубок шерсти и гоняла по всей квартире. Но бабушка не сердилась.

– А мы ей рыбок жареных принесли, – сказали Павлик и Тарасик.

Хорошие они люди, эти три друга. И бабушка у Димы хорошая. И Мурка тоже…”

И снова стояла подпись: “Оскар Чалка, пятиклассник”.

В классе два балбеса – Гошка Плюх и Юзька Заноза – при виде Оськи запели известную дурацкую песенку: “Жила на свете кошка Мурочка, не зная никаких забот…” Оська спокойно прошел мимо.

Анка смотрела на Оську с нескрываемым уважением. Мама им гордилась, показывала газеты соседкам и на работе. Ховрин вскоре сказал:

– Завтра возьми свидетельство о рождении и приходи в редакцию. Получишь гонорар за свои труды.

– Гоно… что?

– Деньги, святая ты невинность…

– Разве за это платят? – удивился Оська.

– А как же! Это твоя работа.

– За прошлые разы не платили…

– Вот теперь за все и получишь.

Деньги оказались небольшие. Хватило на две бутылки фанты да на две шоколадки – маме и Анке. Но все же – первый в жизни заработок!

Когда Оська (вместе с Ховриным, конечно) пришел его получать, у окошечка кассы стояли несколько человек. Ховрин представил Оську главной редакторше: толстой, басовитой и черноволосой даме:

– Оксана Дмитриевна, это и есть Оскар Чалка.

– Рада познакомиться, коллега. Пишите дальше.

Уже дома у Ховрина Оська спросил:

– А почему она сказала “коллега”? Я же у вас не работаю.

– Как это не работаешь? Одна заметка – случайность, две – тенденция, три – постоянное сотрудничество. Ты теперь наш нештатный корреспондент… Надо бы тебя окрестить соленой водой в честь бога морей и нашей газеты. Два литра за шиворот…

– Хорошо, что здесь нет соленой…

– Сгодится и пресная. Головой в раковину… Мама, воду сегодня не отключали? Вот и чудесно!

– Ай!..

Развеселившийся Ховрин ухватил Оську поперек туловища и хотел потащить на кухню.

– Спасите! Анна Матвеевна, он меня утопить хочет! Пусти, куда ты меня тащишь! Ой… Простите…

Ховрин бухнул его на диван.

– Не надо извиняться. Все друзья говорят мне “ты”. Обращения на “вы” я требую только от чиновников.

И Оська стал говорить Ховрину “ты”. Правда сперва с непривычки еще “выкал” порой, но скоро привык.

Однажды Оська пришел и увидел, что на столе прислонен к компьютеру цветной фотоснимок: среди заснеженных деревьев стоят женщина в рыжей шубке и мальчик лет семи – в красной куртке и в большущей меховой ушанке.

– Это кто?

– Это… вот прислали вчера. Моя супруга и мой наследник, Александр Яковлевич.

– А… они где? – И Оська застеснялся.

– Предвижу невысказанные вопросы. Отвечаю сразу: нет, развода не было. Просто она уехала к родителям в Федерацию, потому что там, говорит, безопаснее. Особенно для Шурки. Это произошло четыре года назад, после… одного случая. Когда мою физиономию, и без того малосимпатичную, лишили симметрии… – Ховрин опять привычно поскреб шрам на щеке.

– А что за случай?

– Как-нибудь потом, коллега…

– А… они где живут?

– В Лесногорске. Это почти рядом с большим городом Среднекамском. Слышал о таком?

– Слышал… – И чуть не сказал “Какая же там безопасность?” Но прикусил язык. Пришлось бы рассказывать про Норика. А Оська не хотел. Все из-за того же суеверного опасения.

– А вы … видитесь иногда?

– Видимся. Иначе бы я совсем извелся… особенно без Шурки. Думал даже: не похитить ли пацана?

– Ну и похитил бы!

– Технически это дело не трудное. Да нельзя такому мальчонке без мамы… Я по себе знаю. Семь лет было, когда родители развелись. Уж как я любил отца! Но когда встал вопрос – с кем жить? – в маму вцепился накрепко… Впрочем, у разных людей бывает по-разному…

“А если… у мамы и папы случится такое же? Нет, не надо!” – Оська торопливо нащупал под свитером шарик.

Ховрин взял снимок, хотел спрятать в стол. Дернул ящик раз, другой. Нет, заело. Ховрин рванул изо всех сил. Ящик выехал из стола почти целиком, Ховрин подхватил его, Оська тоже. На пол полетели всякие бумаги. А в ящике… Оська увидел там плоский вороненый пистолет.

Делать вид, что не заметил, было глупо.

– Ух ты…

Ховрин тут же прикрыл пистолет листами. Вдвинул ящик толчком.

– Дитя ненаглядное! Нигде, никогда, никому ты не скажешь, что видел здесь. Договорились?

– Конечно… Потому что он без разрешения, да?

– Что за чушь! Все разрешения, какие полагаются, у меня есть. Потребовал и получил, когда… в общем, опять же после этого. – И Ховрин снова тронул шрам. – Но мы договорились: про такие дела как-нибудь потом.

Перед новым годом Анна Матвеевна и Ховрин сделали Оське подарки. Она – зеленовато-голубую, под цвет тетрадки, шариковую ручку. Он – синюю кепку-бейсболку с вышитой золотом надписью “Посейдон Ньюс”.