Портфель капитана Румба - Крапивин Владислав Петрович - Страница 9

Но зато Макарони подарил Гвоздику кожаный морской пояс с пряжкой в виде скрещенных якорей…

Братья-близнецы Джим и Джон по прозвищу Два Сапога Пара учили Гвоздика стоять у штурвала и держать курс по компасу. И это дело он усвоил раньше, чем наловчился отличать Джима и Джона друг от друга… Бородатый старина Питер объяснял Гвоздику, как разбирать морские сигналы…

Короче говоря, все старались и приласкать Гвоздика, и обучить его чему-нибудь полезному – и Харро Бланко (большущий одноухий негр с Антильских островов), и вежливый японец Сакисаки, и Боб Кривая Пятка (который любил плясать, но обязательно падал в конце танца), и даже всегда надутый Чинче (что означает "Кнопка"). Чинче за свой короткий рост был обижен на всех в мире и только на Гвоздика никогда не сердился. Играл с ним в чехарду. Потому что хорошо мальчишке быть единственным ребенком среди взрослых – все тебя любят и балуют, – но ведь хочется порой с кем-нибудь поиграть по-ребячьи.

Но надо сказать, что Гвоздик не очень позволял себе роль балованного мальчика. Ясно же, что он хотел стать настоящим моряком и понимал: надо корабельную науку изучать всерьез. Поэтому старательно повторял названия снастей и очень охотно слушал капитанского помощника Сэмюэля Сэмюэльсона, когда тот объяснял про карты и штурманские инструменты.

У помощника было прозвище Сэм Ошибка. Потому что он отличался деликатностью и каждый разговор начинал так: "Может быть, я ошибаюсь, но…" Однако при прокладке курса он сроду не ошибался. "Милый Дюк" бежал как по ниточке прямо к порту Санта-Крус на Канарских островах. Там решено было сделать запасы для дальнего и уже безостановочного рейса.

Чем ближе к югу спускался "Милый Дюк", тем становилось теплее. Гвоздик уже бегал по шхуне без рубашки и босиком. И с нетерпением смотрел вперед, чтобы первым закричать: "Земля!"

Но хотя Гвоздик и соскучился по суше за две недели плавания, долго на берегу задерживаться не хотел. С нетерпением ждал, когда кончится погрузка. Город не очень обрадовал его. Конечно, звучит здорово: "Санта-Крус, остров Тенериф", но улицы оказались пыльными, жители какими-то скучными, а пальмы походили на большие швабры. И только знаменитый Тенерифский пик радовал Гвоздика в дни стоянки. Его белый конус висел в небе выше облаков как бы без всякой опоры и казался осколком чужой планеты. И он был виден еще целый день после того, когда сам остров и город скрылись за кормой…

2. От острова Тенериф до мыса Горн. – Вечерние истории. – Мама шкипера Джорджа. – Парус на горизонте.

Что еще сказать про это плавание? "Милый Дюк" резво бежал по Атлантике проторенным путем. Этот путь описан во многих сочинениях о кругосветных плаваниях девятнадцатого века. Там есть и про летучих рыб, и про китов, и про светящееся по ночам море, когда по воде разбегаются огненные струи, спирали и шары, и про блеск южных созвездий, и про небывало яркие закаты. Все это видел Гвоздик и был счастлив…

Помощник капитана Сэм Ошибка однажды сказал:

– Какая славная погода! Может быть, я ошибаюсь, но если так пойдет, через три дня будет экватор…

Беппо Макарони трижды плюнул через плечо.

Но зря Беппо боялся – ничего плохого не случилось. И экватор перешли при ровном восточном ветре в три балла и небольшой пологой волне. Дядюшка Юферс, привязав бороду из пеньки и водрузив жестяную корону, исполнил роль Нептуна. Сперва Гвоздика, а потом и всех остальных (в том числе и самого папашу Юферса с короной) окатили морской водой, после чего был устроен праздничный обед, который оказался не хуже, чем в "Долбленой тыкве"…

Южнее экватора началась опасная зона, где мореплавателей подстерегают изнурительные штили. Но судьба оказалась благосклонной к "Милому Дюку": небольшой, но не стихающий ветерок сдвинул шхуну по громадному земному глобусу еще ниже – в полосу пассатных ветров. С неделю шли к западу, блаженствуя в спокойном теплом воздушном потоке, потом опять круто взяли к зюйду, чтобы пересечь известные своим скандальным характером южные сороковые широты. Здесь шхуну потрепало, но вполне терпимо, и Гвоздик почти не боялся. Видимо, бог морей Нептун симпатизировал шкиперу Седерпауэлу. Или Гвоздику?

Делалось все холоднее, хотя в этом полушарии было лето. И вот однажды рано утром, в середине февраля, шкипер Джордж разбудил Гвоздика и папашу Юферса в их тесной друхместной каютке, похожей на дощатый ящик. Позвал на палубу. Было пасмурно и зябко, с юга ветер гнал небольшую волну. Реяли громадные альбатросы. Справа в тумане возвышалась темная скала.

– Мыс Горн, – сказал шкипер Джордж с таким удовольствием, словно сам поставил этот мыс тут, на южном кончике Америки. – Нет, господа, это невероятно! Обойти кап-Горн в тихую погоду! Такое случается раз в сто лет! А?..

– Мы ведь еще не обошли, – осторожно заметил Макарони и на всякий случай поскреб ногтем по деревянному планширу. Но он зря опасался. Все кончилось благополучно, и "Милый Дюк" взял курс на норд-вест, опять в тропические воды.

…Снова светилось море. Снова небывало яркими гроздьями горели в черном небе южные созвездия. А когда вставала круглая луна и разматывала через весь океан свою серебряную дорогу, можно было задохнуться от изумления такой красотой…

Порой казалось Гвоздику, что не осталось никого на планете, кроме экипажа "Дюка". И земли никакой нет, а только океан. Прежняя жизнь, Гульстаун, таверна, твердые берега и каменные улицы вспоминались смутно и без сожаления. Пожалуй, только о Джекки Тимсоне думал Гвоздик с легкой грустью. Хоть и ссорились иногда, а все-таки были приятелями…

Лишь одно черное воспоминание портило временами радость плавания: как закричал и ухнул со скалы бывший учитель Шпицназе. Но думал об этом Гвоздик все реже и реже. Прошлые, "сухопутные" дни казались удивительно далекими.

И еще плохо, что почти не было на "Дюке" книжек. Только навигационные справочники и Библия на испанском языке. Библию читал Макарони, а Гвоздик почти не понимал по-испански. Оставалось одно: слушать по вечерам истории из книги дядюшки. Гвоздик, правда, их знал почти наизусть, но все равно усаживался вместе со всеми по вечерам на баке. Зажигали пузатый фонарь, и папаша Юферс читал рассказ за рассказом о таинственных или смешных случаях, о всяких приключениях.

Случалось, что истории рассказывал и кто-то из матросов – еще не известные папаше Юферсу. Тогда дядюшка хватался за карандаш…

– …Ох и славный был рулевой наш Генри Дрок по прозвищу Восьмерка, – говорил, почесываясь, Боб Кривая Пятка. – Это, значит, когда я плавал на "Серебряной курице" с капитаном Кнопом… При ровном ветре и на спокойной воде Генри мог крутить такие вензеля, что пенным следом выписывал свое имя. Будто конькобежец где-нибудь на застывшем канале в Голландии.

– Ну, выписать восьмерку – не хитрое дело, если, конечно, команда не зевает на парусах, – ревниво замечал негр Харро Бланко, тоже отличный рулевой.

– Да не восьмерку, а слово "Генри"! – доказывал Кривая Пятка. – Я же объясняю вам!..

– Однако вы немножко врете, Пятка-сан. Извините… – не верил Сакисаки. – Так, простите, не бывает.

– Ха! "Не бывает"! Он мог еще и не такое! Однажды он поспорил на пять золотых с боцманом Дудкой, что отточенным, как карандаш, бушпритом въедет в окно таможенной конторы и выбьет им стальной зуб в пасти старшего инспектора Друмма, которого все терпеть не могли, он был взяточник. Этот Друмм имел привычку торчать у окна за своим письменным столом и пялить глаза на рейд. А контора была у самого берега…

– И выбил? – удивлялся простодушный старина Питер.

– А как же! Подкатил к пирсу круто-круто в бейдевинд, привелся до мордотыка5, въехал по инерции бушпритом сквозь стекло – и готово… Но боцман Дудка золотые не отдал, заспорил. «Ты, – говорит, —попал не в стальной зуб, а в тот, что рядом.» Уточнять же было некогда, потому что, само собой, пришлось уносить ноги с рейда. Хорошо, что был отвальный ветер… Да эту историю знают все в порту Сан-Кармазо.