Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 71

– Что? Чего я испугалась? Ты, Петров, отдаешь отчет, что говоришь?

– Отдаю… – Егор приклеил к стене последний угол газеты, отошел и полюбовался. – Конечно, отдаю… в том, что оторванные от действительности сказки Ямщикова не первый раз кого-то вздрагивать заставляют…

– А… Зато ты, я смотрю, вздрагивать не научился! А зря, голубчик! Пора бы уже понять, что теперь иная ситуация…

– «И что твой папа уже не прежний чин и спрятаться за его спину не удастся», – ровным голосом закончил Егор. – Знаю. Слышал уже много раз.

– Но не сделал выводов!

– Сделал… Вывод, что в школе не важно, какой сам человек, а важно, кто его папа…

– Какой человек ты сам, мы обсудим на педсовете, – сообщила Тамара Павловна. – И тогда ты сделаешь выводы, какие нужно… Господи, скоро ли наконец реформа? Может, хоть тогда призовут вас к порядку…

Она ушла не столько возмущенная, сколько угнетенная хамством и неблагодарностью нынешних лоботрясов, которым отдаешь столько сил, а они…

– Ну что ты с ней связался? – упрекнула Светка.

– Неконтролируемые эмоции, – объяснил Егор.

– Не сорвали бы только газеты, – серьезно сказал Громов.

– Мы на переменах будем охранять, – пообещал Ваня. – Пусть только полезут! Хоть из какого класса!

– Да я не про перемены. И не про тех, кто «из класса», – вздохнул Юрик. – Ну, поглядим… Вань, а что Венька пишет?

– Ну, он пишет… – Ваня заулыбался. – К Первому мая приедет, наверно…

– Ты соскучился?

– Ага, – сказал Ваня. И почему-то взял за рукав Егора.

Нет, Егор не хотел делать глупостей. Он понимал, чего может стоить неосторожный шаг. В тот вечер, когда он делал перезапись, Ревский сказал:

– Все о Димке думаю. И о причинах… Страшная штука – необратимые последствия. Из-за того что на несколько суток задержалось письмо, – такая беда. Один глупый поступок этого мерзавца воспитателя – и вот…

– Не глупый, а подлый, – возразил Егор. – И не один. Тут много причин…

Однако мысль о необратимых последствиях запала в голову.

…Прежде всего надо убедиться, что эпилог у Курганова и у Наклонова – один и тот же. Как? Напроситься в гости к Олегу Валентиновичу, сказать: «Можно почитать вашу повесть?» Нет… Вроде бы ничего особенного в таком плане не было, обычная разведывательная работа. На войне как на войне. Но что-то удерживало Егора. Был он уверен, что Ревский не одобрит его. И Гай тоже. Ну ладно, с ими можно и поспорить. Но… не одобрил бы, наверное, и Толик. И еще: когда Егор представлял, как приходит к Наклонову, как берет рукопись, он словно наталкивался на вопросительный взгляд Дениса…

Нет, надо, чтобы Наклонов прочитал эпилог сам! Вслух!

Может, на занятиях студии намекнуть Наклонову: интересно, мол, чем кончаются ваши «Паруса «Надежды»? Но сам Егор это делать не должен, будет подозрительно… Эх, до чего же скверно, когда ты один! Не к кому ткнуться за помощью. Ванюшка еще мал. Не Бутакову же посвящать в эти дела…

А может… Юрку?

В самом деле, Громов никогда не смотрел на Егора Петрова косо. А последнее время даже как-то… ну, в общем, оказывался рядом чаще других. Скорее всего, случайно это, но… все же Громов лучше, чем кто-то другой.

С автомата Егор звякнул Бутаковой, узнал номер Юрки, позвонил ему:

– Громов?.. Это Петров. Слушай, Юрка, можно сейчас с тобой встретиться? Нет, не просто так, важное дело… К тебе? Ладно, иду. Давай адрес…

У Юрки они не засиделись. В тесной квартирке радостно вопили, носились и дрались брат и сестра Громова двух и трех лет. Егор предложил пройтись.

Они ходили по оттаявшим улицам, и Егор обстоятельно рассказывал о повести Курганова и обо всем, что вокруг нее. Юрка, обычно веселый и насмешливо разговорчивый, слушал внимательно. Только один раз, в середине истории, он Егора перебил. Тихо и прямо спросил:

– А почему ты это рассказываешь мне?

И так же прямо Егор ответил:

– Мне больше некому, Юрик.

– Тогда ладно, – сказал маленький Громов.

– Поможешь? – спросил Егор, когда кончил рассказ.

– Да.

– Понимаешь, это не игра, не приключение. Это…

– Я понимаю.

Они пошли к Егору, и Юрка прослушал запись. Предложил:

– Надо бы сделать текст на бумаге. Надежнее будет.

– Я сделал…

Два вечера Егор сидел с наушниками, переписывал рассказ Толика в общую тетрадку. Послушает фразу, остановит пленку, запишет и опять… Получилось тридцать страниц.

– Вот… – он протянул тетрадку.

Юрка полистал:

– Это хорошо… Но лучше бы на машинке. На той самой.

Егор подумал, что и правда лучше. Была бы в этом какая-то справедливость: словно сгоревший эпилог возродился из пепла!

И кроме того, можно сделать две-три копии…

– Юрка, а кто перепечатает? Я в этом деле ни бум-бум…

– Я вообще-то могу. Мама у меня машинистка, я маленько учился… Конечно, на старой машинке многое устроено по-другому, но можно приноровиться.

Оттого что у Громова мать машинистка – так же, как была у Толика, – Юрка стал Егору еще симпатичнее.

Они пошли к Ване и попросили машинку на несколько дней, объяснили зачем. Притащили «Ундервуд» к Егору. Егор диктовал, Юрка стучал по клавишам. Сперва медленно, потом приспособился. Отремонтированная машинка дребезжала, лязгала, но работала.

Печатали до темноты. Заходила Алина Михаевна, интересовалась, чем это мальчики заняты. Егор сообщил, что мальчики готовят реферат по истории.

– Хорошо, хорошо. Только стучите потише, отцу нездоровится. Шум его утомляет.

Но отец громко сказал из своей комнаты, что никто его не утомляет, пусть люди работают. И машинка застучала снова. Стальные буквы «Ундервуда» опять выдавливали на бумаге рассказ о судьбе капитан-лейтенанта Алабышева.

Печатали и на следующий день. Дело все-таки шло не очень споро. К тому же было первое апреля, кончились каникулы, работать пришлось после школы. Однако и в этот день не управились. Заканчивали второго числа, в субботу…

– Веньку бы сюда, – вздыхал Юрка. – Он-то умеет обращаться с этим экспонатом, вон сколько газет на нем отстучал…

– А какая толпа была у газет! – вспомнил Егор. – И вчера, и сегодня!

И еще вспомнил он, как молчаливой цепочкой стояли у стены мальчишки-второклассники. Охрана…

…А в понедельник газет в коридоре не оказалось. Их перевесили в пионерскую комнату.

– Клавдия Геннадьевна велела, – объяснила вожатая Марина. – Говорит, скоро комиссия из гороно, а тут вместо наглядной агитации какая-то научная фантастика… Да ладно, здесь тоже зрителей хватает…

Но очень скоро сняли газеты и в пионерской. Ваня сказал Егору:

– Я к Марине подошел, говорю: «Тогда давайте их обратно». А она: «Подожди, мне некогда». Егор, ты скажи, чтобы отдали.

– Обязательно! Ты не бойся, никуда они не денутся…

Но поговорить с Мариной Егор не сумел. В этот день не нашел ее, а назавтра стало не до того: на четыре часа назначено было занятие литературной студии.

Олег Валентинович пришел бодрый, улыбчивый. Хлопнул на подоконник тяжелый портфель. Поинтересовался, как весна влияет на юные таланты. Есть ли вдохновение? Созданы ли за время каникул произведения, которые обогатят мировую литературу? Или хотя бы такие, о которых можно поговорить здесь, в студии?.. Что? Не созданы? Весеннее настроение более способствовало прогулкам и прочим приятным занятиям? Ай-яй-яй, товарищи! Отдых – дело прекрасное, но творчество не терпит праздности. Впрочем, ладно, дело молодое… Но может быть, хоть кто-то порадует аудиторию свежими строками? А?

Вот он, Олег Валентинович, видит среди старых знакомых новое лицо. Наверно, этот молодой человек тоже решил приобщиться к нелегким литературным трудам? Не хочет ли он взять слово?

Юрка Громов, который сидел в стороне от Егора (нарочно далеко в стороне!), встал и скромно сказал, что он тут случайно. То есть не совсем случайно, только сам он ничего не сочиняет, таланта нету, а есть у него вопрос. К Олегу Валентиновичу Наклонову. Осенью и зимой на встречах с ребятами Олег Валентинович рассказывал про свою повесть «Паруса «Надежды». И отрывки читал. И вот ему, Громову, интересно, чем эта повесть закончилась. Он, Громов, тоже любит книги про плавания, поэтому все вспоминает и вспоминает «Паруса «Надежды». Может, Олег Валентинович прочитает конец повести, когда будет общее заседание литературного клуба?