Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 55

– Галка, – сказал молчаливый брат ее мужа Борис Васильевич. – Была бы ты моей женой, за косы бы драл. Для излечения от болтливости…

Михаил молча поглощал пельмени. И кажется, забыл про больную спину.

После двенадцати началась веселая суета – все вручали друг другу подарки. Заглотышу досталась коробка с «конструктором», а Егору – роскошная авторучка и блокнот в лаковом переплете. На корочке – фото: «Крузенштерн» под всеми парусами. Прямо как в кино. Это уж Михаил, конечно, постарался.

Егор сказал растерянно:

– А мне и подарить нечего. Никому…

– Ты сам подарок, – улыбнулась Варвара Сергеевна, мама Михаила.

А Галина добавила без прежней хитроватости, серьезно:

– Вообще-то и ты можешь подарок сделать… Всем.

– Какой? – удивился Егор.

– Потом скажу.

Егора это заинтриговало. Он смотрел нетерпеливо.

– Ладно, пойдем, – позвала Галина.

Они отошли к елке. Ветка с картонным зайцем покалывала Егору щеку. Галина щекочущим шепотом сказала ему в ухо:

– Но если это очень трудно, то не надо, не обещай…

– А что обещать-то?

– Если можешь… брось курить.

Щеки Егора словно продрало теркой. Помолчал он, стыдливо проморгался и буркнул:

– Чё, заметно разве? Я три дня не дымил…

– Милый мой, я же химик. Всякие флюиды чую за версту… Ты очень привык?

– Да ну… я как когда. Могу целую неделю без этого…

– Ну, и как насчет подарка? – прошептала она.

– На всю жизнь? – осторожно спросил Егор.

– Нет, таких клятв не надо. Хотя бы ровно на год. А?

Егор подумал, тряхнул головой.

– А… ладно!

– Правда?

Он засмеялся и прижал к груди растопыренную ладонь:

– Клянусь!

– Вот спасибо… Только имей в виду, скоро тебе очень захочется закурить. Так всегда бывает.

– Вот еще!

Курить захотелось через десять минут. Отчаянно. Чтобы задавить клятвопреступное желание, он украдкой допил из фужера шампанское и заел селедкой под майонезом. Борис Васильевич поставил на проигрыватель старинную «Рио-Риту»…

Дрова прогорели, разговор о потерянной рукописи угас. Егор встряхнулся и бросил в печь два березовых полена. В прихожую заглянула Галина.

– Братцы ненаглядные, ужинать пора… А если кто-то будет копаться, не получит письмо из Севастополя. Только что соседка принесла, им по ошибке в ящик бросили.

Михаил вскочил, охнул, взялся за спину.

– Давай письмо немедленно.

– Ладно уж…

Михаил разорвал конверт, поднес развернутый лист к открытой печной дверце, стал читать при свете разгоревшейся бересты. Заулыбался. Достал из конверта фотоснимок.

– Вот он, Никитка, гляди…

Рядом с молодой белокурой женщиной в плаще стоял большеглазый, удивленный какой-то мальчик. Без шапки, в расстегнутой курточке, с октябрятской звездочкой на лацкане школьного пиджака. Светленький, коротко остриженный, с оттопыренными ушами. Двумя руками держал опущенный к ногам ранец.

– Хотели его к нам на зимние каникулы привезти, да простыл бедняга. На юге-то… – сказал Михаил.

– А это Ася?

…Егор все уже знал про Асю. Про ее обычную, как у многих, судьбу. Муж Аси был выпускником военно-морского училища, после окончания учебы уехал с женой на Камчатку, а через год Ася вернулась к матери с крошечным сыном. И больше об отце Никитки старалась не говорить. Знал Егор и то, что Михаил не раз бывал в Севастополе и не раз говорил Асе: «Давай поженимся». И та вроде бы не отвечала «нет». А все что-то не клеилось, задерживалось. И в чем загвоздка, Егору было непонятно.

– Да мне и самому непонятно, – сказал как-то Михаил.

Разговор был такой подходящий по настроению, откровенный, и Егор спросил в упор:

– Может, не любит?

– Если бы так просто… Сразу бы тогда и сказала, она девочка решительная.

– А может, потому, что у нее образование, а ты университет не кончил?

– Подумаешь. Через два года кончу, я уже восстанавливаюсь…

– Или с юга ехать к нам не хочет?

– На Камчатку же поехала… Нет, тут другое… Говорит: «Пусть Никитка подрастет, вместе с нами решит». А он при последней встрече и так за мной по пятам бегал: «Дядя Гай, дядя Гай…» Ей уж и Сергей говорил: «Ася, чего ты тянешь жилы и себе, и ему?» Мне то есть… Серега Снежко, наш друг в Севастополе… Я тебе его не показывал?

Охая, Михаил сходил в комнату и вернулся с потертой папкой. Стал перебирать листки, конверты, карточки, достал крупный снимок. У школьного крыльца стояли трое – длинноногий, с побитыми коленками Гай, девочка в школьном платье, тоненькая, с очень светлыми прямыми волосами, и мальчишка с веселыми прищуренными глазами. Он твердо расставил прямые, как карандаши, ноги и держал на одном плече короткий пиджачок.

– Вот это и есть Сержик Снежко. Сейчас врач на рыболовной плавбазе. А это Ася, вот такая она была. Кстати, именно в этой школе сейчас работает, в своей…

– А это кто? – Егор взял из папки другой снимок. На нем был скуластый мальчишка с капризным ежиком волос.

– Юрий… Заместитель директора Южно-Весельского заповедника… Недавно два месяца в больнице отлежал.

– Браконьеры?

– Нет, директор и всякое высокое начальство. Решили в заповеднике дачи разным чинам строить, директор им спину лижет, а Юрка на дыбы… На него – анонимку: расхититель, покровитель браконьеров и взяточник. С больной головы… Довели человека… Но сейчас воюет опять. Хотя мог бы жить спокойно. Вот так, дружище…

– Не надо меня воспитывать, Гай, – сказал Егор. Впервые, как бы между делом и неожиданно легко, назвал он Михаила его давним именем. И тот не удивился.

– Я не воспитываю. Просто злость берет, сам бы этих гадов передавил… Сестрица говорит, что я экстремист.

– Вы пойдете ужинать или нет? – донесся голос сестрицы.

– Да подожди ты!.. А вот, Егор, смотри… Толик рисовал.

Михаил развернул желтый, свернутый вчетверо лист. С шероховатой бумаги смотрел ярко-голубыми глазами худой офицер. В старинном мундире, с якорями на большом стоячем воротнике. Портрет был нарисован цветными карандашами, явно мальчишечьей рукой, но хорошо, похоже на Крузенштерна из книжки.

– Тот самый портрет, для Курганова? А ты и не говорил, что он сохранился!

– Не успел…

– Ты вообще ничего этого мне раньше не показывал, – ревниво сказал Егор и кивнул на папку.

– Не все сразу, Егорушка. Хотел перед твоим отъездом… Ну ладно, раз уж так получилось… Портрет возьмешь с собой. Как-никак ты наследник…

Егор переглотнул невольное смущение от «наследника».

– И стихи тут… Те, которые Курганов взял для эпиграфа?

– Да. Только здесь они неполные. Толик их потом дописал. Вот… – Михаил развернул небольшой листок.

Егор начал читать напечатанные на машинке строчки:

Он знал эти стихи и раньше, Михаил написал их ему в подаренный блокнот. Уже при первом чтении строки эти перекликнулись у Егора с песнями: «Мы помнить будем путь в архипелаге…», «На рассвете взойдут острова…», «…Остались тайны только в глубине. Они – как клад, на острове зарытый…».

Последнее четверостишие на старом листке было написано от руки: бледными лиловыми чернилами, стальным пером с «нажимом» (такие теперь только на почте увидишь). Коряво-старательным почерком четвероклассника. И подпись стояла: Т. Нечаев. И дата: 16/VII – 48 г.

– Возьми себе и эту бумагу, – разрешил Михаил. – Это, можно сказать, автограф…

Егор замялся:

– Ты все мне отдаешь… Самому-то что останется?

– Ну, у меня еще много чего! И прежде всего хронометр.

Да, хронометр… Егор не раз подходил к нему, слушал щелканье скрытого маятника, смотрел, как скачет по делениям живая стрелка секундомера. Трогал потертое дерево футляра…

Михаил рассказывал, что не раз хронометр чинили и регулировали. Приведут в порядок, и опять он отмеряет старательно и точно минуты, месяцы, годы. Те, что идут, идут равномерно и неумолимо.